История Кана

«Трудный выбор»

Я с трудом дотянулся до высокого подоконника, ухватился за него, подтянулся, спрыгнул внутрь дворца и попал в длинный коридор, стены и потолок которого как будто сотканы из узоров инея, а пол – блестящий и полупрозрачный как лёд, но не скользкий и не холодный, а слегка прохладный, как и сами стены. Очень похоже, что поверх камней замёрзла вода, а, может, так оно и есть.

Прокрался в открытые двери и попал в зал, пол которого словно зеркальная поверхность озера, даже кажется, что просвечивают дно и камни на нём, и чистый светлый песок. И из зеркальной глади на меня растерянно смотрит зарёванный, растрёпанный эльф лет семи. Я.

И тут вдруг чудная поверхность стала жидкой. Мгновение – и я с головой погрузился в тёплую воду. Наглотался воды, вынырнул, отчаянно кашляя. Меня сцапала чья-то сильная рука, выдернула, подняла над водой – и та опять застыла как стекло или тонкий, но прочный прозрачный камень. Стражник поставил меня на пол. Я кашлянул, скосил глаза: высокий темноволосый эльф смотрел на меня укоризненно.

– Тебя сюда не приглашали, мальчик, – ответил он, не убирая ладони с моего плеча, изящной, но сильной.

– Мне к королю! Пустите меня к нему! – отчаянно схватил его за запястье.

– Король обедает с королевой. Наедине. К тому же, сегодня не приёмный день. Уходи отсюда и учи этикет!

– Но мои родители… – начал я отчаянно.

– А-а, ты Кан из семьи Танцующего снега, – протянул мужчина задумчиво, потом нахмурился: – Уходи по-хорошему. Ближайшие родственники осуждённых не имеют права являться во дворец, тем более, когда им вздумается!

Прежде, чем успел что-либо ответить, оказался у ворот. Но я не уйду, пока он не помилует папу и маму! Ни за что! Или пусть и мне нальют яду в Чёрную чашу!

Пошёл вокруг дворца, выискивая место, где бы можно проникнуть внутрь. У входных дверей я пробовал кричать и умолять – и получил сильный подзатыльник. Так что надо как-то иначе забраться.

Наконец обнаружил дерево, чья ветка проходила близко от окна на втором этаже. Скинул сандалии, с пятой попытки забрался на ствол, гладкий до отвращения, с него перелез на нужную ветку, раскинул руки и, слабо покачиваясь, дошёл до середины моей опоры. До окна ещё было далековато, а ветка уж очень истончалась. Дойти до её конца не удастся: она сломается или я не удержу равновесие. Тут нужны очень лёгкие шаги. Да и тяжеловат я. Но если не вымолю прощения, то завтра папа и мама…

Чуть помедлив, вернулся к стволу, разбежался, пронёсся по ветке, едва её касаясь, и прыгнул. В окно не попал, однако успел вцепиться левой рукой в подоконник. Едва сумел дотянуться свободной рукой, вцепиться, подтянуться. Наконец-то сел на подоконник: левой ногой в коридор, правой – наружу. Немного отдышался: долго сидеть тут нельзя. Хотя я и сумел не проронить ни единого звука на протяжении этого сложного хода, тут должно быть много охранных и сигнальных заклинаний, так что моё проникновение скоро заметят. А в магии я пока только на уровне изучения основ: куда уж мне тягаться с опытными старыми магами, берегущими покой королевской семьи! Где же тот зал?

– Мальчик, ты что это тут… – послышалось сбоку.

Ко мне кошачьей походкой приближался светловолосый страж в белоснежной одежде. Меч из узорчатых ножен он не доставал, но вот выражение его лица не предвещало мне ничего хорошего. Надо бы его отвлечь.

– Т-там… т-там… – указываю дрожащей рукой за окно.

– Что? – холодно спросил эльф, смотря на меня.

– Т-там… т-там… – я отчаянно выдумывал предлог и наконец меня озарило: – Там человеческие воины! Как будто посла из Лысегорья сопровождают, но вид у них такой… такой…

Маг недоумённо развернулся к окну, возле которого стоял, создал заклинание удалённого виденья. Я робко спустился на пол. И юркнул мимо него.

– А ну стой! – стражник бросился за мной. – От Лысегорья послом всегда выступает их главный маг, Лириард!

Ой, промахнулся.

К счастью, ноги у меня были быстрые, а он не спешил использовать против меня магию: не то заклинания у него могли повредить дворец, не то я был слишком мелким возмутителем спокойствия, чтобы применять против меня опасную магию. Во время моего путешествия к лестнице за мной появился приличный хвост из мрачной охраны. Но мне опять повезло: обеденная зала на первом этаже располагалась почти у самой лестницы: я много слышал об этих деревянных дверях с узором из дубовых и кленовых листьев, потому сразу узнал. И решительно вцепился в ручку, всем своим видом показывая, что меня оторвут только с ней или с левой створкой двери.

Мои преследователи мрачно переглянулись с двумя стражниками, стоявшими вокруг двери: эльфом и эльфийкой, очень похожими друг на друга. Женщина, явно находившаяся в периоде Долгой молодости, ступила ко мне, грубо схватила меня за левое ухо.

– Уходи, Кан! Тебя сюда не звали.

– Пустите меня к королю! – отчаянно завопил я.

Эльфийка больно дёрнула меня за ухо, но я не выпустил ручку. Она рванула меня ещё сильнее, словно собиралась отозвать моё ухо вместе с головой. Тихо потребовала:

– Убирайся отсюда, невоспитанный мальчишка!

– Пустите меня к королю!!!

Ухо крепилось к моей голове прилично, да и я не собирался отступать, даже если мне его и оторвут. А как тут сдаться, как уйти, если родителей схватили на моих глазах, обвинив изменниками, и объявили, что завтра утром они выпьют из Чёрной чаши самый страшный яд?! Точнее, схватили отца, а мать рванулась вслед за воинами и закричала, что она помогала ему готовить восстание – и её саму уволокли! А я такой слабый, что не смог их защитить!

Оказалось, когда отрывают ухо – это жутко больно. Но ещё мучительнее вмиг потерять семью!

– Пустите меня к королю! – из глаз моих хлынули слёзы. – Они не виноваты! Не виноваты! Им дела нет до власти! Отпустите их! Пропустите меня! Или дайте мне осушить Чёрную чашу!!! Они не виноваты! Это я виноват!

Створки двери изготовили давно, потому ручка оторвалась прежде моего уха. Я и резко дёрнувшая меня стражница грохнулись на пол. Её тело смягчило моё падение, а вот ей самой досталось. Она застонала, ослабила хватку: я вырвался и с размаху налетел на запертую дверь. Не выбил, но расшиб плечо. Я рыдал, орал, бросался на створки двери, как безумный. От боли, от отчаяния в голове у меня помутнело. О, если бы я мог разнести эту проклятую преграду в щепки!

Рвануло, меня и стражников отшвырнуло на противоположную стену. Я оправился первым, бросился в освободившийся проход, прямо к растерянным королю и королеве, упал возле Хэла, вцепился в его ногу, что-то залепетал, уже сам не понимая, что говорю. Отдельные слова зацепились в моём сознании: «Чёрная чаша», «казнь», «папа», «Грань» и «сын».

Ворвавшиеся стражники оторвали меня от растерянного короля. Ярость захлестнула меня. О, как хотел я разрушить здесь всё, испепелить этого проклятого эльфа, чтобы больше никогда не было в мире этих мерзких светло-карих глаз, окружённых густыми тёмными ресницами, этого гадкого длинного прямого носа, тонких, но густых бровей, тонких губ, двигавшихся, но не издававших никаких звуков.

Казалось, будто огненная волна вырвалась прямо из моего сердца, мгновенно затопила обеденную залу. Стражники, натасканные и как маги, не смогли справиться с ним, потому вытащили короля и его жену наружу, а меня не то не спасали, не то не успели. И я утонул в свистящем и гудящем огненном океане. Сознание не выдержало нахлынувшей боли… и пустота… и тишина… и ничего не осталось от меня…

***

Я рыдал и стонал. Долго. Не сразу понял, что трясут не мои обгорелые останки, а меня. И я жив. Цел. И не в том проклятом дворце, а в тёмных сенях. И трясёт, и роняет на меня горячие слёзы Зарёна.

Немного оправившись, хотел поблагодарить её, но мне вдруг снова ярко представилась обеденная зала и лицо короля – и слово «спасибо» застряло у меня в горле. Так вот кого мне напомнила полуэльфийка! Неужели, она – его дочь?!

– Гриша, всё прошло! Всё! – ласково шептала мне девушка, взъерошила мои волосы, – Это был сон, просто сон!

– О, если бы это был сон! – не удержался, схватил Зарёну за руку. – Пойдём, выйдем ненадолго.

Она безмолвно проследовала за мной. В комнате зашевелилась её мать, видно, не спала, но нас не окликнула. Плотно закрыв за собой входную дверь, отпустил её запястье и очень тихо поинтересовался:

– Можно задать тебе нескромный вопрос?

– Да, – спокойно ответила полуэльфийка.

– Ты знаешь, как выглядел твой отец?

Помолчав, девушка мрачно произнесла:

– Разумеется, я спрашивала у матери. Если когда-нибудь встречусь с ним – он за всё ответит.

Зарёна точь-в-точь описала Хэла. Я тяжело опустился на крыльцо, охваченный самыми противоречивыми чувствами. Воспоминания о прошлом вгрызлись в сердце, причиняя ему невыносимую боль. А, может, это всё от того, что от потрясения хрупкая нить между мной и девчонкой, к которой я привязался, оборвалась?

– Это тот, которому ты хочешь отомстить?

В деревне уже шутили, что я и Зарёна умеем читать мысли друг друга: отчего-то один из нас прекрасно понимал состояние другого. Однако сегодня ярость заглушила то тёплое и мягкое чувство, которое вызывала у меня полуэльфийка.

– Он.

– И ты… убьёшь его? – спросила девушка испуганно, потом уже спокойно добавила: – А впрочем, это будет слишком маленькой расплатой. Но ты не волнуйся, Гриша, даже если б ты не рассказал, кто твой враг, я всё равно не простила бы отца. А теперь – и подавно.

Вдохнув, тихо спросил, внимательно глядя в её глаза, столь ужасно похожие на его:

– А если окажется, что твой отец – весьма знатный и влиятельный эльф? Многие мечтают о богатстве и знатности.

– Да будь он хоть королём остроухих! – прошипела Зарёна, глубоко вдохнув и шумно выдохнув. – Он за всё ответит! Так что лучше ему не попадаться у меня на пути!

Как мило! Если отец и дочь когда-нибудь встретятся, Хэлу не поздоровится. Что Зарёна молчать не будет, я уверен. Впрочем, вряд ли ему понадобится с ней общаться: сейчас, согласно слухам, этот развратник не часто вылезает из своей страны. Красивого и изящного ему хватает и там. И говорят, что он стал слишком придирчив. Значит, навряд ли его опять потянет к людям, которых большинство эльфов считает грубыми и скучными.

Робко коснулась моего предплечья, но, впрочем, руку сразу убрала, столкнувшись с моим мрачным взглядом.

– Ты хочешь уйти, так?

Догадалась она и о другом моём сильном желании. Но, впрочем, разве мог я мечтать о чём-то ином?.. Нет! Шрамы с моего тела сошли, благодаря моей дружбе с хорошим лекарем. Да ещё и повезло, что вскоре к нему попал. Вот только то пламя оставило шрамы и в моём сердце. Те, которые стереть не смогло ничто. Уже несколько десятков лет вдали от дома. Забытый всеми. Хотя и не стал тем Забытым. Или… всё же… стал?.. Но, впрочем, быть забытым даже хорошо: так я смогу внезапно вернуться, никем не жданный.

Стиснул кулаки.

А я вернусь. Я ещё вернусь к тебе, Хэл! Эльфийский лес меня ещё запомнит. Но, надеюсь, ты помнить долго не будешь, потому что тебя тогда уже не будет. Если я о чём-то другом и мечтаю, так только чтобы ты не успел сдохнуть прежде. Несколько десятков лет я учился, чтобы вернуться и отомстить. И я однажды вернусь. Ничто меня не остановит.

– Гришка… – робко позвала Зарёна, но, увидев мой ненавидящий взор, осеклась. – Григорий… я только хотела сказать…

Молча вернулся в сени, разжёг на полу маленький огонь, который ярко светил, но ничего не сжигал, и начал быстро собирать свои нехитрые пожитки. Девчонка хотела нащипать мне овощей с огорода, но я резко велел ей остаться на месте: дом, оказавшийся столь тесно связанным с моим заклятым врагом, а так же всё, имеющее к нему отношение, теперь вызывало у меня отвращение.

Мрачно на девушку взглянул, смущённо теребившую кончик лохматый длинной тугой рыжей косы.

Я забуду тебя, Зарёна! Я забуду всё, связанное с тобой! С этого дня нас ничего больше не связывает.

Сердце мучительно сжалось. Мне вдруг стало страшно. Я… я успел к ней привязаться?.. Нет. Нет! Сегодня я уйду! И, надеюсь, что никогда её больше не увижу!

Хозяйка выползла в сени, зябко кутаясь в старую шаль. Значит, следила за нами. Ну да теперь всё равно.

– Уходишь, Григорий?

Я тепло с ней попрощался, подхватил свой свёрток. К счастью, за эти годы хорошо научился притворяться. Уж недолго дружелюбие смог разыграть. Знал же, что и жизнь этой женщины, молодой ещё, сломана из-за жадности остроухого. Моего же врага. Но с вспыхнувшей в душе ненавистью ничего поделать не мог. Хотелось уйти. Поскорее уйти отсюда. Сейчас же! О, вот, вроде и всё. Осталось только завернуть края полотенца, да сложить в мою старую сумку. Какое счастье, когда мало вещей!

Полуэльфийка метнулась в комнату и вытащила мне сумку, которую сама же сшила и вышила. Поколебавшись, взял. Всё-таки, девчонка ни в чём не виновата: она не выбирала себе отца. Или… или выкину за околицей. Или просто сожгу.

Зарёна выскользнула за мной в ночной мрак. Сегодня ярко светила полная луна, так что была видна точёная фигурка полуэльфийки и её опущенные плечи.

– Ну, назови своё настоящее имя хотя бы на прощание! – тихо взмолилась она. – То, каким ты зовёшься, слишком человеческое. Да и лицо у «менестреля Гришки» уж очень простое. А эльфы все красивы. Да и… я же не прошу тебя показать мне твоё лицо!

Холодно отрезал:

– Слушай, если желаешь мне добра, сделай вид, что никогда меня не встречала! Что меня вообще не существует!

– Чтобы твоё появление перед моим отцом стало неожиданным? – сообразила догадливая девчонка, но, впрочем, ответила сразу же: – Хорошо, – ухмыльнулась, кажется, – я буду молчать.

Прошёл несколько шагов – она не шла за мной, оставшись стоять там. Поняла, что меня не сможет задержать. Всего лишь сон. Всего лишь одна ночь. И всё опять разрушилось. Всё снова разрушилось из-за тебя, Хэл!

Уже до ворот прошёл – дочь врага так и не кинулась за мной. И, кажется, рядом с нею стояла мать, растерянная и плачущая. Замёрзнет же! Она не давала мне мёрзнуть. Хотя особо-то и вещей у них не было. Но тёплой еды и тёплых слов у матери её на меня хватало всегда.

Вздохнув, обернулся. И верно, они вдвоём стояли у крыльца. Мать обнимала дочь и плакала, уткнувшись лицом ей в плечо. Подсвечник стоял на ступеньках, с затухающей свечой да тусклым светом, который был слишком тонок и мал, чтобы победить ночной мрак, охвативший всё.

Я вроде ненавидел их, оказавшихся связанными с ним. Но… мне больно было смотреть, как мать её сотрясается от плача. Та и вовсе ничего не поняла. Так же тихо и дружно говорили ещё с утра, днём. Она успела привязаться ко мне?.. Или расстроилась, что я не заберу Зарёну с собой?..

Но почему-то крикнул:

– И береги себя! И мать!

– Я обещаю! – прокричала мне девушка.

Её волосы и волосы матери, на которых отсвечивали пряди от тусклого света свечи, казались ожившим пламенем. Струи пламени, обрамляющих два бледных лица. И одно, до отвращения похожее на его.

Дом, который я было обрёл. Нет. Дома у меня не было. Дом мой был разрушен ещё тогда. А больше дома у меня быть не могло.

Отвернувшись от дочери моего врага, быстро вышел за калитку. Едва ли не бегом по деревне прошёл. Она научилась у меня не только драться, но и использовать проявившиеся у неё эльфийские способности. И я могу спокойно её оставить.

Создал заклинание и переместился в безопасное место. Это оказался лес. Причём, щедро поливаемый дождём. Небесная влага меня успокоила. Долго стоял под холодными струями. Медленно ушли неприятные мысли, затем и чувства. Потом мне стало всё равно. А дождь всё лил и лил. Синего чистого неба больше не было, осталось только тусклое и грязное…

Когда дождь наконец-то закончился, я высушил магическим пламенем одежду. Медленно брёл по грязи, надеясь рано или поздно выйти на дорогу. Шёл, шёл, чихая и часто сморкаясь. А потом недоумённо остановился: вдалеке кто-то заиграл на флейте. Ночью, посреди мокрого леса! А когда вслушался, у меня по спине поползли мурашки: это была та самая мелодия, которую сочинил в детстве.

***

…Накануне того дня, когда воины пришли за отцом, я один раз исполнил её перед родителями. Мама только улыбнулась, а отец раскритиковал меня в пух и прах за простоту мелодии. Он сказал: «Это слишком грубо для эльфа» – и напомнил, что в нашем роду было четыре композитора, чей талант признали в Эльфийском лесу. А для эльфов признание среди своих – самое важное. Вот люди нетребовательные: им нравятся все мелодии, которые мы исполняем.

Я тогда страшно надулся: это было первое моё музыкальное творение, и я считал его если уж не самым лучшим в мире, то хотя бы просто гениальным.

Мама попробовала нас примирить: намекнула, что из всех мастеров искусств, когда-либо существовавших в нашей стране, было только двое, которым всё удавалось с самого начала, но они жили столь давно, что истории об их таланте, явившемся едва ли не с первого года их рождения, уж очень похожи на преувеличение. То есть, даже признанные мастера начинали с трудностей и ошибок, порой весьма забавных. И рассказала пару историй о наших великих мастерах. Затем спросила, как называется моё творение, сочинил ли я к нему песню.

Я гордо выпалил: «Дуб стоит вопреки ветрам!». И напел:

Дуб стоит вопреки ветрам

Среди бурь и среди невзгод.

Дуб стоит вопреки ветрам

Не один единственный год.

Не сломался дуб, не засох.

Свет далёких звёзд повидал.

И ни единый свой вздох

За столетия он не отдал.

Дуб тянулся всегда только ввысь:

В росте видел старик свою цель.

На его ветвях засыпала гордая рысь.

А иногда под ним пел менестрель.

Под тяжёлой дубовой листвой

Прятались люди от струй дождя.

Осенью в небо взмывал волчий вой:

Гимн луне они пели, под дуб приходя.

Дуб стоит вопреки ветрам

Среди бурь и среди невзгод.

Дуб стоит вопреки ветрам

Не один единственный год.

Для чего стоишь, старый мудрец?

Ведь однажды и ты пропадёшь!

Одиноко свободы хранишь венец,

А потом и ты в никуда уйдёшь!

Дуб молчит и стоит вопреки ветрам,

Сберегая маленький ствол дубочка.

Знает старец, что в дали где-то там

Его возродит его взрослая дочка.

Отец расхохотался, а мама лишь коротко улыбнулась…

***