1. Открытая коляска едет через деревню. В коляске Дарней и Габе́лль, управляющий Эвремондов, пожилой дородный человек.
Дарней. Уверяю вас, месье Габелль, если бы последний английский бедняк увидел, как живут наши крестьяне, у него бы волосы дыбом встали.
Габелль. Насколько мне известно, в Англии полным-полно бездомных бродяг.
Дарней. Совершенно верно. А у нас в нищете живут люди, которые работают от зари до зари.
Габелль (ворчливо). Да, от зари до зари от работы отлынивают и только ищут, чего бы украсть. Им палец в рот не клади, нашим милым крестьянам. Я знаю, вы их очень любите, ваше сиятельство.
Дарней. Я же просил вас не называть меня сиятельством. Я отказываюсь от титула. Уже отказался.
Габелль. И очень напрасно. Ваши предки носили этот титул пятьсот лет.
Дарней. А вы знаете, что даже герцог Орлеанский говорит, что он готов отказаться от титула?
Габелль (со смехом). Говорит, говорит. И так громко говорит, что слышно даже в нашей деревне.
Дарней. Что же тут смешного, месье Габелль?
Габелль. Да всем почему-то кажется, что он хочет отказаться от этого титула, чтобы приобрести другой, более громкий.
Дарней. Вы хотите сказать, что род человеческий состоит из одних только подлецов?
Габелль (фыркнув). Я ничего такого сказать не хочу, но как-то само напрашивается. А я ведь тоже принадлежу к человеческому роду! Я клянусь вам, что если бы мне показали людей, у которых красивые слова не расходятся с делом, я был бы только рад. Даже очень рад. Потому что я сам, как я уже сказал, принадлежу к человеческому роду.
Дарней. А если я вам покажу таких людей?
Габелль. Но ведь для этого, конечно же, придется ехать в Англию?
Дарней. Ну, придется.
Габелль. Ах, месье Шарль! Вам уже скоро тридцать, а вы все такой же, каким были в двенадцать лет!
Дядя Дарнея (Эвремонд-младший) охорашивается перед туалетным столом. Входит Габелль.
Габелль. Прибыл ваш племянник, ваша милость. Он же бывший маркиз. Он же англичанин Ча-арльз Да́рней.
Столовая комната.
Дядя входит и подставляет Дарнею щеку для поцелуя. Тот едва прикасается к ней губами.
Дядя. Здравствуй, мой милый.
Оба усаживаются за сервированный стол и приступают к еде.
Дядя. Ты на этот раз так долго выбирался из своей любезной Англии, что я уже стал думать, не случилось ли чего. Учти, при нынешнем напряжении между двумя королевствами, когда человек вот так болтается взад-вперед, его легко могут принять за шпиона. И четвертовать.
Дарней (улыбаясь). Мне кажется, что для вас это было бы весьма кстати.
Дядя. Ты становишься циничным, мой друг. Ну что же, я тебе отвечу с той же откровенностью. Да, это бы избавило меня от многих осложнений. Если бы твоя прелестная затея была простым сумасшествием, это, как говорится, еще полбеды. Людям иногда случается сходить с ума. Но в свете этих новомодных идей твое поведение выглядит просто вызывающим и, естественно, бросает тень на ближайших родственников.
Дарней. Я давно уже совершеннолетний и имею право распоряжаться собой и своей собственностью. Я проконсультировался, я все досконально обсудил с юристами.
Дядя (раздражаясь все больше). Но еще раньше ты проконсультировался со своими идейными вдохновителями. Властители дум! Мерзавцы! Хотел бы я посмотреть на кого-нибудь из них!.. Хотел бы я посмотреть, как Жан-Жак Руссо отказывается от титула и родовых поместий! Вот была бы картина!
Дарней. Я не принадлежу к людям, зависящим от чужих мнений. Я мыслю совершенно самостоятельно.
Дядя. Все дураки так считают. Прости, мой друг, я не хотел тебя обидеть. (Он отпивает глоток воды.)
Но я не могу не презирать всю эту сволочь, которая вопит о наших привилегиях! Да они сами только о них и мечтают! Им бы только дорваться!
Дарней. Ну хорошо. А доктор Манэ? Он тоже мечтал о привилегиях?
Дядя (испуганно). Какой еще доктор Манэ?
Дарней. Тот самый, которого вы засадили в Бастилию на восемнадцать лет!
Входит лакей с горячим блюдом, ставит его на стол, снимает крышку. Дядя движением руки высылает его прочь.
Дядя (несколько успокоившись). Так. Можно не спрашивать, откуда ты все это знаешь. (Накладывает себе полную тарелку.) Хороша была твоя матушка. И после смерти не угомонилась. Но только учти, что «засадил» этого доктора не я, а твой отец.
Дарней. Да, но он это сделал из-за вас. Он всякий раз был вынужден вас покрывать, чтобы спасти честь семьи.
Дядя. Да-да, и это тоже тебе поведала покойная маркиза. Выходит, она все же любила моего брата, если рассказывала о нем такие благостные сказки. А я всегда думал, что она любит только саму себя.
Дарней (насмешливо поднимая брови). Ах, вы так думали? А мне казалось, что вы были достаточно хорошо знакомы с маркизой.
Дядя. Я не совсем правильно выразился.
Входит лакей с очередным блюдом, ставит на стол и быстро исчезает.
Дядя (продолжает). Маркиза была очень религиозна.
А богомольные особы, как известно, весьма эгоистичны. Их главная цель – обеспечить себе хорошее местечко в потустороннем мире. Тем более что в этом мире твоя матушка имела все, чего только могла пожелать. (Наливает себе вино и пьет.) Но тебе она солгала. Твой отец вовсе не был таким, как тебе бы хотелось. Видел бы ты, как он выколачивал из крестьян недоимки! Я этим никогда не занимался. А он с них просто шкуру спускал. Убивать их он, конечно, не хотел, но после такой порки некоторые умирали.
Дарней вскакивает и отходит к окну.
Дядя (ехидно). Ты можешь спросить у этих милых крестьян, кого они больше ненавидели – своего старшего сеньора или его легкомысленного младшего брата.
Дарней. Вот поэтому я не хочу здесь оставаться. Я не хочу получать в наследство всю эту ненависть.
Дядя. Твое дело.
Дарней возвращается за стол, выпивает бокал вина и принимается за еду.
Дядя. И все же я не пойму, для чего маркиза рассказала тебе про доктора Манэ?
Дарней. Сейчас я вам объясню.
Дядя. Объясни.
Дарней. Его посадили на восемнадцать лет. Казнить или посадить пожизненно без всякого суда не мог даже ваш кузен прокурор Парижа.
Дядя. Твой кузен. Он был родственником твоей матери.
Дарней. Тем хуже для меня. Когда эти восемнадцать лет подходили к концу, маркиза заболела и, понимая, что уже не встанет, она завещала мне…
Дядя (в ужасе). Так значит, он не умер в Бастилии?..
Дарней. Нет, не умер.
Дядя. И она все эти годы!..
Дарней. Да. Она помнила о нем и держала в поле зрения. И я не знаю, как это получилось, но я уверен, что он остался жив благодаря ей. Она решила во что бы то ни стало его спасти. И спасла. Даже после своей смерти.
Дядя (очень тихо). И он даже не повредился в уме? За столько лет? (Дарней пристально смотрит ему в глаза и не отвечает.) Он теперь в Англии, конечно? У него жена была англичанка…
Дарней. Она давно умерла.
Дядя выпивает бокал вина и опять принимается за еду.
Дядя (спокойно и небрежно). Итак, ты решил сменить Людовика XVI на Георга III. А веру ты еще не поменял? Ты католик или гугенот? В Англии католиков не очень-то жалуют.
Дарней. Я никогда не интересовался богословием, но по моему убеждению все эти распри между протестантами и католиками – просто политическая борьба.
Дядя. Несомненно. И в Англии намного выгоднее быть гугенотом.
Дарней. Мне эти вещи совершенно безразличны. Но я не собираюсь лицемерить ни перед Богом, ни перед людьми.
Дядя. Ты что, веришь в существование Бога?
Дарней. Конечно верю. Но по-своему.
Дядя. А я все же думаю, что Бога не существует.
Между ними на серебряном подносе стоят флаконы с приправами. Дядя берет один из них, вертит в руках и задумчиво смотрит, как луч света играет в хрустале.
Дядя. Если бы Бог существовал, Он должен был бы давно наказать меня. И многих других.
Габелль усаживает Дарнея в коляску.
Дарней. Ну вот и всё.
Габелль. А вот и не всё. Вы в заколдованном круге, месье Шарль. Вы отказались в пользу своего дядюшки, но ведь он, увы, не вечен, а других наследников у него нет. Рано или поздно вы опять окажетесь маркизом д’Эвремондом.
Дарней. Вот тогда уж мне будет совершенно все равно. Вышлю вам доверенность, и распоряжайтесь. Если еще будет, чем распоряжаться.
Габелль (сдерживая смех). Но я же старше вашего дяди!
С чего вы взяли, что я его переживу? (С легким поклоном) Но конечно, если ваше сиятельство приказывает, я постараюсь, я приложу все усилия.
2. Лондон. Уголовный суд Олд-Бейли.
В помещениях толпится множество народа: посетители, рассыльные, клерки, юристы в париках и мантиях. Конторка с кипою бумаг. Старый клерк диктует молодому.
Старый клерк. Пиши: убийств – восемь, подлогов – пятнадцать; так, мелкие кражи… Не пиши, это в конце. Поджоги – пиши, три…
Сидней Картон в небрежно накинутой мантии, с париком под мышкой поднимается по центральной лестнице. Навстречу ему – другой молодой адвокат.
Адвокат. Привет, Картон! Ты слышал новость? В парламенте подняли вопрос об отмене квалифицированной казни.
Картон (вздыхая). Новость хорошая. Лет десять подебатируют и, глядишь, отменят. Только моему подзащитному это уже не поможет.
Адвокат. А, это дело о шпионаже! Я совсем забыл. Зачем вы со Страйвером за него взялись? Оно же совершенно безнадежное!
Картон. Рекомендация мистера… (осекается)…одного старого друга… отказать было нельзя.
Адвокат. А этот парень действительно шпион?
Картон. Такой же, как мы с тобой, старина. Но как это объяснить присяжным, совершенно непонятно.
Адвокат (покачивая головой). Вот идет Страйвер. По-моему, он уже в бешенстве.
По галерее быстрым шагом идет Страйвер. Картон бросается его догонять. Оба входят в комнату для адвокатов.
Страйвер. Мерзавец! Просто мерзавец! – Его дело! Хочет, чтоб его на куски разорвали? Пожалуйста! Но ты представляешь, каким я буду выглядеть идиотом?
Картон. Не только ты, Дик!
Страйвер. Конечно! Ты ведь не собираешься выступать? Ты будешь подавать реплики! – А я? На чем я должен строить защиту? Он дал нам хоть какой-нибудь материал? – Ублюдок!
Картон. Очень изысканный ублюдок. Аристократ до кончиков ногтей.
Страйвер. Ты так думаешь?
Картон. Уверен. Поэтому он ничего не хочет говорить о своей жизни во Франции. И имя у него, конечно же, измененное. Кстати, Дик! На кого он похож? У меня такое чувство, как будто я его хорошо знаю. А я его никогда раньше не видел.
Страйвер. Он похож на человека, которого должны подвергнуть квалифицированной казни! Я что, по-твоему? Бесчувственная скотина? Мне нравится смотреть на живого парня и думать, что его скоро будут потрошить как!.. Черт бы его побрал!
А ты знаешь, Картон, ведь он же не соображает, каким образом его отправят на тот свет! До меня это только сейчас дошло! – Ну вот что! Я уже к нему не пойду. Но если ты туда отправишься, ты растолкуй ему, пожалуйста, что значит квалифицированная казнь в Соединенном Королевстве.
Дарней в тюремной камере. Он мерит ее шагами, делает какие-то упражнения, чтобы размяться.
В зарешеченное окошко под потолком льется свет. Дарней поднимает голову и смотрит на окошко.
Тюремщик отворяет дверь, впуская Картона.
Дарней и Картон.
Картон. Ну что, мистер Дарней, отказываетесь нам помочь?
Дарней. Наоборот, я рассчитываю на помощь вашу и мистера Страйвера.
Картон. Но мы же не чудотворцы! Вы войдите в положение присяжных. Человек приезжает из Франции, поселяется в Англии, но при этом на месте не сидит, а все время разъезжает взад-вперед. А у нас не самые лучшие отношения с Францией, и только что закончилась война с американскими колониями. И тут на него поступает донос от добропорядочного патриота, что в самый разгар военных действий он был замечен на территории военной судоверфи. Кому они должны верить?
Дарней. Я этого негодяя видел мельком один или два раза. Что ему вздумалось отправлять меня на тот свет?
Картон. Он состоит платным агентом в тайном сыске. Службу свою несет нерадиво. А тут подворачивается случай и жалованье оправдать, и, возможно, получить награду.
Дарней. Но это же людоедство!
Картон. Совершенно верно, мистер Дарней, это людоедство. Моя юридическая практика и мои исторические познания меня уже давно убедили в том, что человеческие особи с большой охотой занимаются людоедством. А есть еще множество завуалированных форм, и есть законы, которые их допускают и поощряют. – Ну как, станем подыгрывать людоедам?
Дарней (смущенно). Мистер Картон! Я ведь не так глуп, как может показаться. Я понимаю, что моя позиция мне не на пользу, и вашей адвокатской репутации тоже. Но поверьте, если я начну рассказывать о причинах, по которым я эмигрировал, нам с вами легче не станет. Бедные присяжные совсем собьются с толку.
Картон (едва скрывая раздражение). Конечно, они плебеи и их дело судить плебеев. Дела таких персон, как вы, у нас разбираются в палате лордов!
Дарней (искренне удивлен). А что вам дает основания?..
Картон (перебивая). Ваше высокомерие! Вам грозит смерть, мучительная смерть! А вы пальцем пошевелить не хотите! Не хотите говорить правду – надо выбрать правдоподобную версию! Мы вам предлагали, и еще сейчас не поздно! А вы только демонстрируете свое презрение к смерти.
Дарней. Мистер Картон! Уверяю вас, что вы ошибаетесь.
Я не хочу придумывать какие-то версии, потому что я знаю себя, я непременно запутаюсь и еще больше испорчу дело.
А что касается смерти, то она, честное слово, не входила в мои ближайшие планы. И я предпочитаю о ней не думать, я предпочитаю обдумывать свои планы. Я знаю, что в этом деле очень многое против меня, но не всё, не всё… Есть и другие силы.
Дарней глазами указывает вверх.
Картон. И вы всерьез верите, что высшие силы вмешиваются в нашу презренную жизнь?
Дарней. Если я останусь жив, то буду в это твердо верить. А в противном случае буду точно знать.
Картон идет по улице.
Картон (про себя). Ну что же мне с тобой делать, маркиз Карабас? И на кого же ты так похож?
3. Зал суда заполняется народом.
Присяжные, джентльмены с грубоватыми физиономиями, занимают свои места.
Страйвер и Картон усаживаются за стол, раскладывают бумаги.
Конвойные вводят Дарнея, все присутствующие впиваются в него глазами.
Дарней вместе с конвойными располагается в специально огороженном месте.
Картон (шепотом, Страйверу). Послушай, Дик, когда мы с тобой учились в Сорбонне, там не было кого-нибудь, похожего на него? Может, кто-то из его родственников?
Страйвер. Ты мне надоел. А ты знаешь, что в парламенте подняли вопрос о квалифицированной казни?
Картон. Оч-чень своевременно.
Страйвер. Ладно, не страдай. У тебя есть надежное средство. Напьешься, а там и забудешь.
Входит судья. Все присутствующие поднимаются с мест, затем садятся.
Процесс идет своим чередом.
Дарней, сидя на скамье подсудимых, старается не обращать внимания на происходящее. Он прикрывает веки. Ему представляется большой многомачтовый парусник. Он медленно входит в гавань.
Дарней подробно рассматривает корабельные снасти.
На пристани толпа встречающих. Мужчины машут шляпами, у женщин в руках цветы.
Дарней почти засыпает, завороженный своим видением. Он вздрагивает от голоса Страйвера.
Страйвер. Я протестую, милорд! Следствие установило, что в этих бумагах не что иное, как переводы на английский произведений французского поэта Расина. Бумаги приобщены к делу.
Судья. Протест принимается.
Дарней снова погружается в созерцание корабля.
Идет допрос очередного свидетеля.
Страйвер (шепотом, Картону). Да, отличное дельце. Удружил нам твой мистер Лорри.
Картон. Наш мистер Лорри.
Дарней ловит взгляд Картона, устремленный на него, и ласково ему улыбается.
Прокурор ведет допрос свидетеля.
Страйвер (вскакивая с места). Господа присяжные, слова моего подзащитного о том, что Джордж Вашингтон вошел в историю, нельзя рассматривать как подстрекательство к измене. В историю вошли царь Ирод, Нерон и Калигула, Кровавая Мария и множество им подобных. С Джорджем Вашингтоном правительство его величества заключило договор. Это тоже основание для того, чтобы войти в историю.
Дарней почти засыпает.
Судья. У защиты есть вопросы к свидетелю?
Картон. Да.
Судья. Прошу вас, мистер Картон.
Картон. Свидетель Добсон, как вы объясните тот факт, что вы заняли у подсудимого крупную сумму в тот самый день, когда ваш знакомый подал на него донос?
Дарней дремлет и просыпается от громкого голоса: «Объявляется перерыв».
У входа в Олд-Бейли останавливаются мистер Лорри, мисс Адамс, Люси и доктор Манэ, величественный старик.
Люси (хватая мистера Лорри за руку). Мистер Лорри! Вы действительно уверены, что Чарльзу ничего страшного не грозит?
Лорри. Дитя мое, главное – это вердикт присяжных. Когда прокурор начнет произносить свою речь, вы его даже не слушайте. Это его обязанность – объявить всякого подсудимого виновным. А присяжные выслушивают обе стороны, да еще всех свидетелей. Они всегда выносят справедливое решение, на этом стоит британское правосудие.
Люси. Но если его признают виновным, то это – казнь?
Лорри. Меру наказания назначает судья. Дарней иностранец, его могут просто выслать.
Манэ. Ему нельзя возвращаться во Францию, это тоже опасно.
Люси. Я ни в коем случае не поеду во Францию.
Лорри. Но есть же и другие места. Можно, например, поселиться в Италии.
Мисс Адамс (машинально). В Италии, говорят, все очень дешево.
Лорри. Ну, вы идите, а мы с мисс Адамс погуляем, зайдем в бисквитную. Я тут знаю одну бисквитную.
Он целует Люси, берет под руку мисс Адамс и уходит с нею. Доктор Манэ и Люси входят в здание суда.
Лорри и мисс Адамс проходят несколько шагов и останавливаются.
Лорри. А теперь, мисс Адамс, мы с вами пойдем в ближайшую церковь, хотя сегодня не праздник и не воскресенье.
Мисс Адамс. Можно молиться на любом месте, сэр.
Лорри. Кто может, а кто нет! Вы понимаете, что Чарльза может спасти только чудо?
Мисс Адамс (ошеломленная). Но вы же говорили, что можно уехать в Италию?
Лорри. Какая Италия! Я это все говорил для них! Если бы они знали, каково его положение на самом деле, они бы оба умерли за этот месяц.
Мисс Адамс сгибается так, как будто ее ударили в солнечное сплетение. Через несколько секунд она выпрямляется, и оба они быстрыми шагами направляются в сторону церкви.
Коридор в Олд-Бейли, запруженный народом.
Картон сидит на подоконнике, ест хлеб с сыром и запивает пивом из кружки. К нему подходит Страйвер.
Страйвер. Ну-у, мистер Лорри! Совсем из ума выжил! Обвинение вызвало в качестве свидетеля его друга доктора Манэ, а я об этом узнаю в последнюю минуту.
Картон. Какого Манэ? Того, что просидел всю жизнь в Бастилии?
Страйвер. Да.
Картон. Но он же потерял память! Как он может давать показания?
Страйвер. Ты отстал от жизни, мой милый. Доктор Манэ уже больше двух лет – практикующий врач в Сохо.
Картон. У нас за спиной происходят чудеса. Неужели такое возможно?
О проекте
О подписке