А.: Верно. Но сначала – один из фрагментов, посвященный Демокриту. Вот он: «Демокрит, считая, что душе <по природе> присуще движение, сказал, что она – огонь вследствие ее подвижности. Ведь он утверждает, что огонь состоит из шарообразных атомов, ибо шар самое подвижное из всех тел… Далее, так как душа приводит в движение, а приводящее в движение должно само более всего двигаться… то он и утверждает, что и душа, и огонь состоят из самых подвижных атомов – из шарообразных… Так что в этом отношении… он сходится с Гераклитом. Различие же состоит в том, что Гераклит… считал огонь <из которого состоит душа>… непрерывным телом, а Демокрит отрицал это» [16, с. 192].
У Платона же душа – некая особая, не выводимая из материального сущность, часть невидимой мировой души, души космоса, сотворенного умом-демиургом (вспомни об уме у Анаксагора). В понимании души Платоном очень много этических моментов: душа – это нечто возвышенное, о чистоте души (то есть о нравственных помыслах) человек должен неустанно заботиться, иначе его душе нелегко придется после смерти тела…
С.: Да, я неоднократно слышал, что Платон говорит о бессмертии индивидуальной души.
А.: В отличие от Демокрита, который это бессмертие отрицал.
Демокрит: Некоторые люди, не зная, что смертная природа подлежит уничтожению, но имея на совести совершенные ими дурные поступки, проводят всю свою жизнь в беспокойстве и страхах, сочиняя лживые сказки о загробной жизни… С прекращением дыхания прекращается и жизнь [16, c. 196, 193].
С.: Что же, значит, все позволено, если душа смертна: твори что хочешь, наказания не будет никакого?
А.: Вот что говорит по этому поводу Демокрит.
Демокрит: Не из страха, но из чувства долга надо воздерживаться от проступков [16, с. 197].
С.: Но все-таки есть правда и на стороне Платона.
А.: Безусловно. Платон подметил немаловажное обстоятельство в человеческой жизни: человек умирает, а идеи его живут. «Душа» создавшего то или иное произведение материальной или духовной культуры человека «живет» в его произведениях…
С.: И только? Я думал, ты разделяешь мысль Платона и пифагорейцев о метемпсихозе.
А.: Нет. Я лично стою на материалистических позициях. И не вижу в этом ничего дурного и считаю, что любая точка зрения при решении научных вопросов имеет право на существование, если только она хорошо обоснована. А доказательства бессмертия души Платоном представляются мне неубедительными.
С.: Например?
А.: Я скажу только об одном из них. Это очень интересно, с моей точки зрения, для тех, кто изучает психологию мышления. Платон утверждает, что душа до вселения ее в конкретное тело уже находилась в заоблачной дали и созерцала там идеи, а затем, при вселении в новое тело, она их «забыла». Но можно заставить душу «вспомнить» эти идеи.
С.: Путем гипноза?
А.: Нет, путем четко поставленных вопросов, обращенных к ней. Вот как описывает этот прием Платон в одном из своих диалогов «Менон». В этом диалоге Сократ пытается доказать своему собеседнику Менону, что знание есть припоминание, привлекая для этой цели мальчика-раба Менона.
Сократ: А теперь внимательно смотри, что будет: сам ли он станет вспоминать или научится от меня.
Менон: Смотрю внимательно.
Сократ: Скажи мне, мальчик, знаешь ли ты, что квадрат таков?
Раб: Знаю.
Сократ: Значит, у этой квадратной фигуры все ее стороны равны, а числом их четыре?
Раб: Да.
Сократ: А не равны ли между собой также линии, проходящие через центр?
Раб: Равны.
Сократ: А не могла бы такая же фигура быть больше или меньше, чем эта?
Раб: Могла бы, конечно.
Сократ: Так вот, если бы эта сторона была бы в два фута и та в два фута, то сколько было бы футов во всем квадрате?..
Раб: Четыре, Сократ.
Сократ: А может быть фигура вдвое большая этой, но все же такая, чтобы у нее, как и у этой, все стороны были бы между собою равны?
Раб: Может.
Сократ: Сколько же в ней будет футов?
Раб: Восемь.
Сократ: Ну а теперь попробуй-ка сказать, какой длины у нее будет каждая сторона. У этой они имеют по два фута, а у той, что будет вдвое больше?
Раб: Ясно, Сократ, что вдвое длиннее [12, c. 589–590].
С.: Так ведь это же неправильно!
А.: Рад, что ты это заметил. Заметил это и собеседник Сократа Менон. Слушай же, как Сократ дальше побуждает мальчика-раба к рассуждениям. Он рисует рядом с первым второй квадрат, у которого все стороны равны четырем футам, и мальчик убеждается, что получившийся квадрат по площади равен 16 футам, а не 8, как он предполагал. Тогда Сократ задает следующие вопросы.
Сократ: Значит, сторона восьмифутовой фигуры непременно должна быть больше двух и меньше четырех футов?
Раб: Непременно.
Сократ: А попробуй сказать, сколько в такой стороне, по-твоему, будет футов?
Раб: Три фута…
Сократ: Но если у нее одна сторона в три фута и другая тоже, не будет ли во всей фигуре трижды три фута?
Раб: Очевидно, так.
Сократ: А трижды три фута – это сколько?
Раб: Девять.
Сократ: А наш удвоенный квадрат сколько должен иметь футов, ты знаешь?
Раб: Восемь.
Сократ: Вот и не получился у нас из трехфутовых сторон восьмифутовый квадрат [12, c. 592–593].
А.: Как видишь, опять неправильно. Но рассуждения мальчика явно продвинулись вперед в решении проблемы: он осознал теперь некоторое затруднение, которое необходимо разрешить, а раньше даже мысль об этом не приходила ему в голову. Сократ опять начинает задавать свои вопросы, шаг за шагом помогая мальчику осознать, в чем состоит это затруднение и как выпутаться из него.
С.: И как же?
А.: Нет уж, почитай сам. В общем, мальчик приходит к выводу, что искомым квадратом будет такой, который получается при соединении точек, расположенных на серединах сторон нового, шестнадцатифутового квадрата. И вот какой вывод делает из всего этого Сократ.
Сократ: Ну, как по-твоему, Менон? Сказал он в ответ хоть что-нибудь, что не было бы его собственным мнением?
Менон: Нет, все его собственные.
Сократ: А ведь он ничего не знал – мы сами говорили об этом только что.
Менон: Твоя правда.
Сократ: Значит, эти мнения были заложены в нем самом, не так ли?
Менон: Так.
Сократ: Получается, что в человеке, который не знает чего-то, живут верные мнения о том, чего он не знает?
Менон: Видимо, так [12, c. 595].
С.: Что же тебе не нравится в этом доказательстве?
А.: Доказано лишь то, что раб, до этого не знавший способа решения задачи, нашел его в ходе беседы с Сократом, а вовсе не бессмертие души. Даже если признать, что какие-то идеи являются врожденными, еще не значит, что их носитель – душа – бессмертна. Но я не это хочу подчеркнуть. По-моему, очень интересна сама практика такого обучения. По сути, мы имеем перед собой решение творческой задачи с помощью наводящих вопросов и своего рода «подсказок», что потом стало интенсивно изучаться в психологии. Но это произошло уже более чем два тысячелетия спустя.
Сократ называл это свое умение доводить людей до истины майевтикой, или родовспомогательным искусством. Вот где аукнулась профессия его матери, повитухи Фенареты! Самое интересное в этом то, что Сократ впервые в истории западной мысли выявил диалогическую природу человеческого мышления и показал роль диалога в решении мыслительных задач. По-моему, искусство майевтики еще в недостаточной степени оценено в психологии и недостаточно изучается.
C.: Я уже не говорю, что оно не используется и при обучении студентов психологии…
А.: Теперь вкратце рассмотрим учение Демокрита и Платона о познании. Известно, что возникновение ощущений в органах чувств Демокрит объяснял истечением тонких пленок от предметов (которые он называл «образами»), причем эти пленки отпечатываются в воздухе между глазом и предметом, а затем воздух этот, изменившийся по цвету, отражается во влажной части глаза благодаря особым встречным истечениям из глаза. Сновидения – это попадание в душу таких образов, когда человек спит. Вполне материалистическое объяснение. Но вот как описано в одном фрагменте его учение о соотношении между собой чувственного и рационального познания: «Он говорит, что есть два вида познания: одно посредством чувств, другое – мысли… Он говорит дословно следующее: “Есть два вида мысли: одна – законнорожденная, другая – незаконнорожденная. К незаконнорожденной относится все следующее: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание. Другая же законнорожденная. К ней относится скрытое <от наших чувств>”. Далее, отдавая предпочтение законнорожденной мысли перед незаконнорожденной, он прибавляет: “Когда незаконнорожденная мысль уже не может больше <ввиду перехода> к очень мелкому ни видеть, ни слышать, ни обонять, ни чувствовать вкус, ни познавать осязанием, а <приходится прибегать> ко все более тонкому, тогда приходит на помощь законнорожденная мысль”» [16, с. 191].
Таким образом, Демокрит не сводит мышление к ощущению, считая, что мышление – более «тонкое» познание невидимых для глаза вещей. Однако попытки Демокрита объяснить мышление с помощью того же распределения атомов довольно наивны и примитивны (комментатор его творчества Теофраст отмечал: «Что же касается мышления, то Демокрит ограничился заявлением, что оно имеет место, когда душа смешана в надлежащей пропорции… Он сводит мышление к <характеру> смеси <атомов> в теле» [2, с. 195]). Главное же состоит в том, что эти рассуждения не могут объяснить существования в человеческом сознании общих категорий (помнишь, мы говорили о «прекрасном вообще» у Платона?). Зато идеалистом Платоном была предпринята попытка объяснения именно общего, пусть и с иных позиций. Помнишь, я приводил слова Лосева, трактовавшего идею Платона как общее, которое представляет собой закон для соответствующего единичного? Именно наличие объективно существующих идей, сопричастных индивидуальным вещам, приводит к тому, что душа, столкнувшись с этими индивидуальными вещами, «узнает» общее в вещах, не выводимое из чувств (по Платону, рациональное познание, таким образом, предшествует чувственному: чтобы понять, что данные предметы равны, нужно уже до всякого чувственного опыта знать, что такое идея «равенства», а она содержится в душе, по мнению философа, уже при рождении).
В истории психологии затем эта проблема соотношения чувственного и рационального так и будет разрабатываться по этим двум противоположным линиям: материалисты, как правило, будут стремиться вывести рациональное познание из чувственного, идеалисты – наоборот.
С.: А все-таки смерть Сократа доказывает справедливость его этических воззрений, а не воззрений Демокрита. Как это прекрасно: умереть ради Идеи! Все-таки, что ни говори, идеализм гораздо более возвышенное учение!
А.: Я думаю, ты не прав. Оба философа придерживались, действительно, своей этики, но, с моей точки зрения, оба они достойны уважения, поскольку, несмотря на первоначальное различие в обосновании этики, оба они пришли примерно к одним и тем же выводам: главное в жизни – «благородно стремиться к прекрасному». Это буквальная цитата из Демокрита [cм. 16, с. 197]. А что может быть прекраснее жизни мудреца, не знающего страха в стремлении не к богатству, а к истине? Разве не можем сказать мы этого и о Демокрите, и о Сократе (да и о Платоне тоже: помнишь, как он несмотря на смертельную опасность все-таки пытался изменить образ мыслей сиракузского тирана?). Единственно, что еще отметим, что вариант материализма, предлагаемый Демокритом, не мог объяснить, почему те или иные люди готовы умереть ради идеи. В связи с этим приведу еще один отрывок из платоновского «Федона».
Сократ, анализируя философию Анаксагора, указывает, что Ум у него остается без применения, ибо, по мнению Анаксагора, порядок вещей имеет причину не в Уме, а в воздухе, эфире, воде и тому подобном.
И далее…
Сократ:
О проекте
О подписке