Александр Лапаев

Туманное утро

Он появился из ниоткуда. Словно клубы пара от кальяна, туман медленно расплывался по жидкому воздуху. Его щупальца аккуратно прощупывали все, к чему прикасались, будто боялись кого-то потревожить. Сначала он окутал ржавый покосившийся забор, и, когда понял, что ему ничего не грозит, отправился дальше. Следующим объектом на его пути оказался старый, весь в царапинах, потертый автомобиль. Казалось, он видел на своем веку далеко не одно поколение шоферов. Множество неглубоких вмятин покрывали его дряхлое тело, а стекла в некоторых местах попросту отсутствовали. Несмотря на отталкивающий внешний вид и частичную недееспособность, он изо всех сил старался сохранять свое величие. Сейчас автомобиль просто стоял в стройной стойке «смирно» в тени деревьев и ждал окончания своей вечной службы.

Вокруг было очень пусто. И очень тихо. Единственным, кого я увидел, был лохматый пес с человеческими карими глазами. Он стоял посередине дороги и тревожно глядел на плывущий туман. Пес протянул к нему лапу, приветствуя, но через мгновение одернул, когда осознал, что туман не собирается отвечать ему взаимностью. Лохмач резко рванул назад, пытаясь убежать от холодных объятий, но было уже поздно – туман был везде. Собака пробежала мимо коляски, в которой лежал ребенок с яркими выразительными голубыми глазами и мудрым взглядом. Малыш спокойно наблюдал за тянущимися щупальцами. Они нежно дотронулись до его губ, и ребенок уснул.

Мир превратился в сонную сказку. В какой-то момент туман сам стал рисовать окружающую реальность.

Я медленно шел через любимую аллею в университетском парке. В любое время дня она ярко освещена, на игровой площадке гуляли дети, а по газону прыгали милые и невесомые солнечные зайчики – ничего общего с аллеями Бунина. Но сегодня она предстала передо мной в совершенно другом облике. Легкий загадочный мрак опустился на землю. Молодые липы, клены и яблони оказались в мягком сером плену. Сейчас они напоминали восковые фигуры, замершие в безмолвном крике. Стараясь не обращать внимания на тянущиеся к моей куртке ветви, я ускорил темп. Позади остались пустые беседки и скамейки, небрежно разбросанные вдоль дороги. Сердце билось все быстрее.

А потом я резко остановился.

Боковым зрением заметил некий силуэт, он был совсем близко. Казалось, будто вечность наплела свои узоры на листьях деревьев, так медленно я оборачивался. На скамье сидел, не шелохнувшись, человек в черном. Не было видно, что он дышит. Лицо укрыла еле заметная тень, ее отбрасывали длинные края шляпы. Внезапно человек встал, жестом приглашая идти за ним. Словно зачарованный, я отправился в призрачный путь.

Его силуэт то исчезал, то вновь проявлялся в полуматериальном пространстве. Он продолжал идти вперед, пока не остановился возле утонувшего в тумане бесконечно длинного ржавого забора. Незнакомец осторожно дотронулся до него рукой и простоял так пару минут. Стряхнув остатки прошлого, я вздрогнул и достиг старой скрипучей калитки. За ней увидел огромную мрачную территорию невиданных смыслов. Черный человек неспешно ступал впереди по мокрой седой траве. Слева и справа от него пробегали тени, но он упрямо и неторопливо шел. Впереди появились очертания: огромный старый особняк, который сам был почти тенью. Всего мгновение – и человек исчез. Дом поглотил его сущность, а теперь стремился поглотить мою.

Испуганно я бежал обратно и тщетно вглядывался вперед в надежде найти калитку, но ничего не видел. Неизвестный гул и шепот нарастал в ушах, пытаясь захватить рассудок. Всем телом ощущал, как тени наступают на пятки, пытаясь захватить душу. На мгновение обернувшись назад, увидел лишь холодную черную пустоту, которая стремительно приближалась. Ритмы сердца заглушили все потусторонние звуки. Каждый шаг в жидком пространстве был чем-то неожиданным. Я боялся споткнуться и упасть, ведь это было равносильно смерти, однако продолжал безумно бежать вперед.

Не помню, сколько времени я несся сломя голову. Внезапно поймал полную тишину. Ни таинственного шепота и гула в ушах, ни пения птиц и шелеста листвы – все исчезло, будто никогда и не существовало. Тишина была не зловещей, а, скорее, очень печальной и одинокой. Теперь я медленно брел вперед по зеленой влажной траве, будто потеряв зрение.

Кажется, прошла целая вечность, когда узрел какие-то очертания. Осторожно подойдя ближе, понял, что это – мост. Я не имел ни малейшего понятия, куда забрел, ведь рядом ни моста, ни реки. Минута, две, три… Поборол волнение и решился. Ступив на него, уловил шум ветра, мягкий шелест листьев и голос воды. Жизнь возвращалась ко мне. С бешено колотящимся сердцем я ринулся вперед, чувствуя, что свобода зовет меня. Туман рассеивался. Впереди что-то неестественно мелькало. Лучи солнца, фонарь или что-то другое? Недолго думая, шагнул вперед, пытаясь поймать свет в царстве мрака.

Я проснулся, когда солнце уже заполнило воздух эндорфинами. Из окна увидел, как лучи мягко падают на яркую зеленую траву в парке. Мир оживал, от тумана не осталось и следа. Человек в черной шляпе весело помахал мне рукой и исчез в моей любимой аллее.

Людмила Сенькова

Тот, кто лает на крыше

История эта, столь же невероятная, сколько и правдивая, произошла однажды в старом маленьком дворике на окраине Иркутска.

Когда-то давно во дворе, между трех домов, смотрящих друг другу в окна, разбили тенистый сквер. Состоял он в основном из тонкоствольных тополей. При посадке руководствовались мнением, что тополя хорошо очищают городской воздух от пыли. А вот то, что они пускают по свету свои семена на пушистых летучих парашютиках и донимают беспардонным приставанием всех, особенно астматиков, как-то подзабыли.

Терпели тополиный пух долго. Но потом не выдержали и парочку деревьев спилили, а пни выкорчевали. Потом еще парочку, и еще. Вскоре на месте бывшего тенистого сквера образовалась ничем не заполненная пустошь.

Первый и смелый житель двора построил на этом месте металлический гараж. Через пару лет уже никто и не вспоминал про то, как дружно все чихали от тополиного пуха. Теперь жильцы ругали другую напасть – гаражи. Они стояли тесной сплоченной кучкой в середине двора – спиной к спине, с дверьми на обе стороны улицы. Но гаражи не тополя, их не спилишь, и пни не выкорчуешь, приходилось терпеть.

Крыши стали любимой забавой ребятни – по ним бегали и играли в догонялки, с них прыгали на землю «на слабо». Уличные коты нежились на них в теплые солнечные дни, вальяжно раскинув свои пушистые шубы и лениво наблюдая, как ссорятся и орут неугомонные воробьи, голуби вертят головами в поисках еды и как важно ходят по крышам мудрые вороны. И вдруг, в одно солнечное утро августа, на крыше появились новые обитатели: молодая коротконогая и ушастая дворняга невзрачного окраса и ее приплод – четыре маленьких серо-буро-малиновых щенка. Они и на щенков-то похожи еще не были. Круглые, лопоухие шарики на кривых мохнатых ножках.

Местных собак знала вся округа. Молодая дворняга была чужая, и непонятно, как забрела в этот чужой ей двор и отчего поселилась на крыше одного из гаражей. Именно поселилась, потому что, однажды забравшись туда по куче сваленного мусора, она уже никогда не спускалась на землю. Почему? Это так и осталось загадкой для всех.

Всю осень с мощными ветрами и косыми плаксивыми дождями, холодную сибирскую зиму и долгожданную весеннюю оттепель, жильцы, чьи окна выходили на крыши гаражей, с удивлением наблюдали собачью жизнь. И даже имя дворняге придумали – Карлсончик.

Молодая мать оказалась очень домовитой и хозяйственной. Устроила хорошую лежанку себе и потомству на куче сухих листьев, залетевших и осевших на крыше в простенке между двух гаражей, где крыша одного нависала козырьком над другим. Целыми днями кормила детей молоком, вылизывала шкурки и заботливо прикрывала тщедушным тельцем в холодные дни.

Местные псы с интересом наблюдали за ситуацией и тоже стали залезать на крышу. Они довольно быстро нашли общий язык с Карлсончиком. Играли в догонялки, иногда притаскивали на крышу старую пластиковую бутылку с мусорки и гоняли ей в собачий футбол. А иногда просто лениво валялись все вместе на солнце. Но что было больше непостижимо человеческому разуму: они носили ей с местных помоек – еду! Оторвав от своей пайки кусок, тощие уличные собаки несли то корку хлеба, а то и лакомую косточку. Сами, без команды или приказа. Несли, потому что понимали своим собачьим умом, что без их помощи Карлсончик просто погибнет голодной смертью.