Глава 4

Не хотели долго братья задерживаться в Остёрске, который вдруг стал к ним холоден и неприветлив. Только княгиня одна, кажется, не хотела от себя сыновей отпускать, хоть и понимала тоже, что рано или поздно уехать им надо будет: иначе без Сердца никто больше их не признает за наследников Светояра. А вот остальные, похоже, только и ждали пока братья отсюда уберутся уже. Словно, проживши здесь столько лет, они оставались под одной лишь защитой князя.

Елица на Чаяна сильно осерчала: мало того что облапил бесстыже в Калиногосте, так после ещё и невестой своей без согласия назвал при всех! А потому она старалась с княжичем нигде не встречаться, хоть он того и хотел. Сколько раз просила она Вею, чтобы та отваживала его от двери и напрямую говорила: княжна видеть наглеца не желает. Чаян сопел гневно, прорваться в горницу пытался, но наперсницу, конечно, сильно не теснил, хоть и мог силой-то своей её легко в сторону отодвинуть.

А нынче утром, всё ж оттолкнув слегка Вею, протиснулся одним плечом и сказал громко, заглядывая внутрь:

– Негоже так, Елица. Поговорить надо бы, – он отступил, когда женщина вновь на его пути встала. – Прошу. Прогуляемся нынче у озера. Всё мне выскажешь.

Так и не дождавшись от Елицы ответа, княжич вздохнул и, перестав сопротивляться рьяному напору Веи, ушёл. Она глянула на дверь, когда наставница ту закрыла, и снова отвернулась к окну, у которого и сидела, наблюдая бездумно, как снуёт челядь по двору, будто бы чуть напуганная после того, как стол княжеский занял нежданно-негаданно Знаслав.

– Может, всё ж поговоришь с ним? – Вея подошла и села на лавку рядом. – Вон как мается, бедный. С лица даже сошёл как будто.

– А нечего было меня невестой без воли моей называть перед всеми людьми, – фыркнула она. – Я ему согласия ни на что не давала. Да и есть у него невеста, оказывается…

– Да разве ж то невеста… – наперсница осеклась под резким тяжёлым взглядом Елицы.

– Мало мне нелюбви Любогневы, так он ещё под гнев бояр своих подставляет.

– Ну, хочется ему, чтобы ты невестой его была, – Вея всплеснула руками. – Разве ж в том его укоришь?

– А чего это ты его защищаешь? – Елица взглянула на женщину с подозрением. – Что же он? Когда другом мне успел стать, когда любым?

– Но поговорить-то ты с ним можешь. Там и скажешь всё то, что мне сказала.

Елица повела плечами, глядя, как вышедший из женского терема Чаян идёт через двор, лохматя волосы пятернёй. Рассердился крепко: то ли на неё, то ли на себя больше. Может, и правда, стоит его выслушать? Бегай, не бегай, а в путь вместе снова отправляться, как Радан вернётся в детинец. Так уж княжич решил, что возвращения сына Зимавы дождётся и приглядит-распорядится, чтобы тут его не обижали. А в дорогу лучше, верно, с лёгкой душой отправляться, чтобы не висело между ними никаких недомолвок, которые так и стягивали будто бы шею с того вечера в Калиногосте, когда многое себе княжич позволил, да потом вид сделал, словно не случилось ничего.

Чаян как будто прознал о её размышлениях, а потому после обедни послал отрока своего Радая к Елице снова – выведать, что она решила. Мальчишка, ожидая ответа, долго переминался на пороге светлицы под взглядами женщин, которые рукоделием в этот миг здесь заняты были. Елица помолчала, конечно, после его вопроса – и отрок даже вспотел слегка от напряжения.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Передай Чаяну, что встречусь с ним.

Парень кивнул и поспешно скрылся за дверью.

Вечером, как снова пришёл посыльный от княжича, Елица прихватила с собой Вею и пошла за ним, отложив все дела до завтра. Радай проводил её до ворот детинца, где ждали уже лошади запряжённые. Наставница хмыкнула насмешливо, переглянувшись с Елицей: видно, ещё одного человека на прогулке Чаян никак не ждал. Он уже стоял тут же, держа под узду своего коня. Заметив Вею, помрачнел, конечно, но смог всё же натянуть на губы приветливую улыбку.

– Я с тобой хотел поговорить, Елица, – вздохнул с сожалением, уже собираясь отослать женщину прочь. – Но никак не со всем теремом вашим.

– А Вея ничем нам не помешает, – она качнула головой упрямо. – И от неё я ничего скрыть не хочу. Да и тебя это как-то урезонит малость, если вздумаешь руки свои распускать.

Чаян осерчал немного, похоже, но перечить не стал. Махнул рукой отроку, который всё ещё поблизости околачивался, и сказал что-то тихо. Мальчишка кивнул и умчался. А скоро выкатил к воротам повозку небольшую запряжённую – как раз только троим туда и поместиться. На облучёк вскочил сам Радай, Чаян помог подняться в неё Елице и Вее, улыбнувшись наперснице нарочито ласково.

Выехали они в посад шумный, а скоро и вовсе за околицу, через весь тихую и малолюдную уж по вечернему часу. Проскакали по застывшим после дождя колдобинам широкой дорожки, что бежала от стен Остёрска вдоль рва сначала, а потом выворачивала к реке. Недолго пришлось до озера того добираться – их тут было очень много: обширных и маленьких, словно запруды.

Но то, что лежало сейчас впереди, раскинув блестящие воды далёко во все стороны, было большим: другой берег его терялся где-то вдалеке тонкой тёмной полоской растущего по берегу леса. Елица, как остановилась повозка, тут же сама наземь спрыгнула и пошла к воде, любуясь тем, как золотится спокойная гладь светом приближающегося заката.

– Вот хитрый какой, – усмехнулась за спиной Вея. – Знал, куда везти.

Чаян фыркнул тихо на её слова с заметным самодовольством. И быстро нагнал, пошёл рядом, пока ничего не говоря. Наставница осталась всё ж в стороне вместе с отроком. Тихо курлыкали птицы в зарослях молодой осоки, что едва только выглядывала ещё из воды. Но стоило приблизиться к ним – смолкли. Вспорхнул пёстрый кулик поодаль и снова скрылся в траве, метнувшись вдоль берега.

Елица остановилась, неспешно, с наслаждением вдыхая сырой воздух, что перетекал прохладными потоками над озером, трогал осторожными пальцами камыши и рогоз.

– Нравится? – тихо спросил Чаян, выждав пару мгновений.

Елица повернулась к нему, обвела взглядом лицо, спокойное, умиртворённое даже, словно края родные, с детства знакомые, умели унимать любую бурю в его душе.

– Красиво у вас, – она вновь посмотрела в даль. – Так и не скажешь, что Сердца вы лишились. Будто бы всё, как обычно. Как и у нас.

– Так мы ж тут не в чаще лесной живём, не лычаки одни с весны до осени носим, – княжич пожал плечом. – Мы и есть – такие же, как и вы. Только трудностей нам выпадает, наверное, больше. И я хотел бы избавить людей, которые страдают везде, где ни появились бы, от этой недоли… – он помолчал немного. – И хочу, чтобы ты была рядом, Елица. Не потому что ты княжна и наследница Борилы.

Она открыла было рот, чтобы возразить что-то, но Чаян поднял руку, останавливая. Она выждала чуть, выслушав несколько собственных быстрых вдохов и выдохов. И всё же ответила:

– Меня ты забыл о том спросить. Разве гоже мне сходиться с тем, кто воевал с моим отцом так долго? Столько людей погубил в княжестве. Земли разорил по весне. Всё забылось, думаешь?

Чаян покривил губами, будто выслушал в очередной раз то, что гнал от себя постоянно. Да кто из них сейчас мог бы похвастаться поведением праведным, тем, за которое не стыдно ни перед кем?

– Отец твой тоже разорил наши земли. Только по-другому. И людей своих сам погубил, когда не захотел возвращать отцу то, что ему по праву принадлежало. Но я не о том хочу от тебя услышать. Не об ошибках наших родичей, за которые нам выпало расплачиваться. Услышать хочу, согласишься ли моей женой стать? Как скину я проклятие. Как сватовство вновь станешь принимать.

Он осторожно коснулся кончиками пальцев ладони Елицы, задержал на миг, выжидая, что делать станет. Она отстранилась – и княжич кулак сжал, а по лицу его, сглаженному мягким светом, что путался в его светлой бороде, в прядях, почти кучерявых, пробежало нечто на боль похожее.

– Я не могу тебе ничего сказать, Чаян, – Елица сделала шаг в сторону, разрывая самую тонкую, связь и не позволяя выстроить её вновь. – Слишком быстро всё. Слишком торопишься ты, хоть и не знаешь меня вовсе.

– Знаю, – княжич покачал головой. – Будто всю жизнь. Тогда скажи мне, что я надеяться ещё могу. И того мне станет достаточно.

Елица вздохнула тихо, набрав перед тем полну грудь воздуха. И билось в этот миг внутри что-то, взмахивало трепещущими крыльями, тревожно, словно от опасности скрыться хотело, да вырваться не могло. Растекалась по телу дурнота от волнения, и Елица с горечью и досадой понимала, что не может сказать сейчас Чаяну резкое “нет”. Но и подтвердить его надежды – тоже. Так и молчала она, наблюдая, как подкатывает к самым ступням озёрная вода, гладит песчаную полосу берега, смывает с него обломки веточек и мелкие камушки, а после возвращает, словно извиняется за шалость.

Чаян выждал немного, позволяя обдумать всё, а после пошарил на поясе и вынул из кошеля что-то блестящее. Елица невольно скосила глаза: он держал, перекатывая в пальцах, обручье серебряное, в пядь шириной с узором в виде Макоши и всадников её по обеим сторонам. Тонкая работа, выполненная явно человеком, который смыслил в обережных знаках многое.

– Коли ничего мне больше сказать не хочешь, то уж прости меня за всё. За всё, чем обидел тебя. И вот, – он протянул обручье. – Коли решишь вдруг, что я сгожусь тебе в мужья, то надень просто – и я пойму всё.

Холодное украшение легло в ладонь, которую Елица протянута почти неосознанно. От мысли, что может прийти такой день, когда доведётся надеть его, становилось как-то горячо в голове. Ещё несколько лун назад она и подумать о том не могла бы. А сейчас… Разобраться бы в том, что Макошь ей нитями на судьбе напутала. А там и видно станет.

Пока она подарок Чаяна спрятала от глаз Веи – а то неровен час расспрашивать примется да домысливать на свой лад то, что Елица говорить ей не захочет. А коли одна баба знает, так и все, посчитай. И без того её почти что замуж за княжича выдали, а там и вовсе спасения от сплетен не будет.

– Спасибо. Но то, что я приняла его, не значит ничего, – всё ж решила уточнить Елица.

Чаян покивал и вдруг опустился наземь, сложил руки на согнутые колени и в озёрную, уже подёрнутую к вечеру туманом даль уставился.

– Езжай обратно. Я сам до детинца доберусь, – бросил отстранённо.

Как будто осерчал люто, несмотря на все объяснения. Словно уязвила Елица его самые лучшие чувства. Она медленно пошла обратно к повозке, слушая ещё его дыхание ровное, хоть и рассерженное, а после – шорох травы под ногами и тихий плеск воды.

Радай, кажется, вовсе не удивился решению Чаяна остаться на берегу, молча сел на облучок снова, перестав гонять веточкой муравьёв на тропинке, и к городу резво повернул. А Елица не удержалась – обернулась всё ж на княжича, пока ещё не скрылись в лесу. Он сидел, уперев лоб в ладонь, крепко о чём-то задумавшись. И как будто даже жаль его стало на миг: ведь ехал в Остёрск с надеждами на то, что князем станет, а вот теперь он такая же неприкаянная душа, как и она. И, верно, остаётся одно: вместе путь этот продолжать да искать ответы, которые могли бы жизнь их снова вернуть в привычное спокойное русло. Но только она, как и река, вечно текущая и обновляющая воды, прежней уже никогда не станет.

До Остёрска добрались, как смеркаться уж начало. Наполнила воздух зыбкая мгла, перетекали в ней, словно в киселе, голоса сверчков и птиц, что уже скоро должны были смолкнуть. И всё было, кажется, спокойно, да навстречу повозке выскочил, едва под копыта не попав, отрок совсем ещё юный. Елица-то и своих в Велеборске не всех по именам знала, а тут и вовсе.

Он выпучил глаза, схватился за повод мерина, который, напугавшись больше, чем он, теперь недовольно пофыркивал и прядал ушами.

– Княжна, – выпалил мальчишка, выглядывая из-за лошади. – Скорее, твоя помощь нужна.

Она тут же из повозки выбралась, гадая, зачем понадобиться кому-то могла, да ещё и так скоро. Махнула Вее – в горницу иди. Но не успела ещё отрока ни о чём расспросить, как вышел со двора дружинного навстречу Леден, оглядывая всех, кто возле повозки сейчас стоял.

– А Чаян где? – бросил сухо, без приветствия, хоть и не виделись ещё сегодня. – Вы вместе с ним уехали, кажется?

И такое негодование страшное вдруг в груди вспыхнуло, как не было в мгновения самых страшных обид на старшего Светоярыча. Но и в глазах Ледена сейчас плясали злые искры, словно крошево льдистое пересыпалось. А может, просто казалось так. Но княжич был явно рассержен чем-то. Уж тем, что случилось, или прогулкой Елицы с братом?

– Чаян остался. Решил один побыть, – ответила она в том же духе.

Леден и брови приподнял слегка, внимательно оглядывая её лицо. И, кажется, успокоился даже немного.

– Идём, тут без тебя, знать, не справиться, – он повернул к терему, безмолвно приказывая за ним идти.

Елица и пошла, едва на бег не сбиваясь, чтобы догнать его – таким широким шагом он шёл, вовсе не заботясь о том, что она отстаёт.

– Так что случилось-то? – спросила, как сумела с ним поравняться.

– Радана привезли недавно. Можно сказать уж, только что, – Леден заложил руки за спину и опустил на неё взор. – Ранен он сильно. Говорят, почти в себя не приходит. Мучается всё, жар у него.

Елица так и ухватила княжича под локоть: колени её подкосило прямо на ходу. Леден поймал за руку, сжал в ладони своей, обдав до локтя лёгкой прохладой. Потянул за собой вверх по всходу и отвёл внутрь терема. И всё это время Елица даже слова вымолвить не могла лишнего: до того страшно стало за Радана. Как случиться такое могло?

– Кто ранил-то? – всё ж спросила она, пока шли до нужной хоромины.

– Кмети говорят, после встречи с Зимавой по дороге на них варяжья ватага налетела. Да быстро они отхлынули, как поняли, что совладать не смогут. Наверное, Радана забрать хотели. Да сами же и ранили случайно.

– Варяги? – Елица сильнее сжала пальцами ладонь Ледена, за которую так и продолжала цепляться. И отпускать её не хотелось. – Откуда?

– А как ты думаешь, откуда им рядом с княгиней взяться?

– Эрвар?

Леден кивнул только. На миг он приостановился перед дверью и открыл её, пропуская Елицу внутрь. Душно тут было, травами пахло и раной несвежей – едва заметно, сладковато. Хлопотали в полумраке две челядинки, заменяя воду в кадке, что стояла у лавки, на которой лежал, вытянувшись, Радан. Мальчик не шевелился, только дышал рвано и часто. Иногда грудь его замирала на миг – тогда внутри аж ёкало – вдруг не начнёт вздыматься снова?

Елица быстро подошла к нему, одеяло отогнула и осмотрела рану, что осталась в боку Радана, едва затянутая зыбкой коркой, воспалённая, даже чуть потемневшая на рваных краях. Наконечники на стрелах, видно, хитрые были. Да много раз она слышала, что ватажники с севера, затерявшись в дружине Борилы, исподволь служили Эрвару одному, его приказы выполняли. Да Зимавы, вестимо. И порой они сражались нечестно, подло, используя как раз вот такие уловки: если и ранил стрелой, хлопот этим много доставил, потому как наконечник достать сложно. Да только кабы знали они, что этим могут и невинной вовсе душе навредить.

– В ближайшей веси от места того, где напали на отряд наш, лекарка вынула стрелу. Травками залечить попыталась, но плохо помогло, – снова заговорил Леден, остановившись рядом. – Вот его сюда и повезли. Решили, что наши лекари всяко лучше.