– Не уходите, – я вдруг оторвал руки от шляпы и схватил ее за локоть. Шляпа отлетела в сторону и плавно опустилась на чью-то могилу.

Она резко отдернула руку и пристально на меня посмотрела. Я испугался. Теперь она точно меня узнает. Моя светлая взлохмаченная шевелюра мелькала последние дни в каждой газетенке.

– Вам тоже плохо? – выдавила она. – Я понимаю. Это ваша девушка?

– Какая девушка? – не понял я.

Вдова кивнула на памятник. И, наконец, я его тоже увидел. Мраморный памятник с фотографией. Окаменев, я впился глазами в фотографию. Меня мутило. Ноги подкашивались. Я прошептал побелевшими губами, хотя думал, что говорю про себя.

– Алька.

– Алька, – как эхо повторила за мной женщина. – Необычное имя.

– Да.

Нет! Этого не может быть! Но почему? Кто, Боже, кто так жестоко растасовал карты?! И почему?! И за что?!

– Почему? И за что? Такая молодая. Мой муж погиб тоже таким молодым. И что теперь делать, – Смирнова произнесла это таким обыденным, таким скучным голосом. Но почему-то стало еще страшнее.

– Почему погибла ваша девушка?

Почему? Я не мог ответить. И поэтому соврал. И мой голос звучал словно со стороны. Дрожащий, неуверенный голос человека, пережившего горе.

– Она не моя девушка. Она моя сестра.

– Еще хуже, – по-житейски вздохнула вдова. – Родная кровь. Значит ваша фамилия Коробов? – назвала она фамилию Альки.

– Да, – вновь солгал я, по-прежнему плохо соображая.

Какой дурной знак! Алька словно преследует меня. Хотя, что тут удивительного. Это было самое дешевое кладбище в городе. И здесь совершенно логично могли оказаться два незаметных человека.

– Вам плохо? – вдова участливо вытащила из сумочки успокоительное. – Выпейте.

Я отрицательно покачал головой, пытаясь взять себя в руки. И мне это почти удалось. В конце концов, я сильный, трезвый, здоровый на голову человек. И должен понимать, что в жизни случаются совпадения. Но они не больше чем совпадения. И теперь, когда со мной рядом не было мамы, нужно учиться жить самому. И самому пытаться находить выход из самых безвыходных ситуаций. Я его обязательно найду. И узнаю кто такой Смирнов на самом деле. Разоблачу его. И оправдаю свое случайное убийство. И только я могу это сделать.

Вдова повернулась ко мне спиной и молча пошла к могиле мужа.

– Погодите, – окликнул я ее. Мой голос стал тверже и решительнее. – Я вам помогу.

– Вы поднимите шляпу, – она кивнула на могилу, куда приземлилась моя шляпа. – Жалко, такое хорошее качество.

Я хотел сходить за шляпой, но вдруг раздумал. Не хватало, чтобы там оказалась могила военрука. Этого я уже не переживу.

– Ничего, она совсем старая.

Я крепко вбил крест в могилу человека, которого убил. Мы молча постояли. И я предложил проводить Смирнову домой. Она согласилась.

– Смерть сближает людей, правда? – тихо сказала она. – Вот мы, впервые друг друга видим, и уже столько общего. Наши родные похоронены рядом, кощунственно звучит, но они соседи. И мне легче, когда сосед – хороший человек. И мне кажется, что мы с вами тоже уже соседи. Как ни странно, мне даже легче. Возможно, это жестоко, но я так рада, что именно ваша сестра рядом похоронена. Представляете, если бы кругом были похоронены одни старики! А так смерть не представляется уж слишком неправильной, нелогичной. Столько кругом молодежи! И мой муж… Он не один. Знаете, куда страшнее, если бы его соседом оказался какой-нибудь рецидивист. Это было бы так грустно. Но когда я узнала, что ваша сестра. Мне полегчало. Хоть это неправильно, желать смерти молодым. Но я теперь ни о чем не думаю. Что правильно и что нет. И желать смерти никому не хочу. Но и не хочу, чтобы мой муж оказался самым молодым среди умерших.

У меня ее откровение вызвали неприятные чувства. Хотя она и выглядела не совсем адекватной. Эти болезненно красные щеки. Эти возбужденные глаза. Эта глупая словоохотливость.

– А сколько вашему мужу было? – спросил я не из чистого любопытства.

– Тридцать четыре.

Всего на пару лет старше меня. Мне это не понравилось. Я убил совсем молодого человека. Но сколько тогда лет ей самой? Неужели столько же? Я бы дал гораздо больше. Неужели она всего на несколько лет старше Дианы. Хотя… Диана не пережила такого горя и сомневаюсь, что переживет. Даже если что и случится, ее внешность не пострадает.

– А я на год моложе, – ответила на мой немой вопрос Смирнова. – Вот так.

– Я сочувствую вашему горю.

– Спасибо. Спасибо…

Мы остановились на автобусной остановке. Смирнова смотрела вдаль, словно искала кого-то и не находила. Мне искренне было жаль ее, потерявшую близкого человека. И хотя сегодня я вообще никого не потерял, мне было так же тяжело. И я всеми способами пытался бороться с этим грузом вины. Как учила мама.

Я словил такси. И почти силой впихнул туда Смирнову, хотя она убеждала, что это слишком дорого. Для меня же это было пустяком. Я давно не понимал цену вещам. И мог купить все, не собираясь отказываться от этой привычки. Пока.

Мы приехали в район на окраине города. Однотипная многоэтажка смотрела на нас равнодушными одинаковыми окнами.

– Вы теперь одна? – спросил я Смирнову.

Она утвердительно кивнула в ответ. Но мне показалось, что она еще не осознает, что одна.

– И у вас нет родственников?

– Родственников? – она скользнула по мне безразличным взглядом. – Почему, родственников у меня много. Но я сказала, что не хочу никого видеть.

– Это будет неправильно, если я зайду? – осторожно поинтересовался я.

– Почему? Все правильно. У вас хорошая, молодая сестра. Но она умерла. У меня хороший молодой муж. Но он умер. Они соседи. Мы же можем по-соседски зайти друг к другу, как и они.

Мне стало жутко. Но выбора у меня не было. Вдруг я сегодня узнаю о Смирнове то, что навсегда снимет груз с моей совести. И поддерживая вдову за локоть, я провел ее в квартиру.

Я не знал, что могу увидеть в ее доме, но меня он неприятно поразил. Это не была квартира алкоголиков, наркоторговцев, здесь не пахло лекарствами для умирающих от неизлечимых болезней. Это была квартира скромных, почти бедных интеллигентов. Вся заваленная книгами. В углу чопорно стоял старомодный рояль. На подоконниках цвели фиалки. А на стенах висели репродукции известных художников реалистов. А вообще все было чисто, уютно и вызывающе интеллектуально.

Я желал бы увидеть другую обстановку. Но мои желания не оправдались. Хотя, в конце концов, кто сказал, что тайный преступник не может жить в интеллектуальной квартире, тем более что жена наверняка не осведомлена о его сомнительной деятельности. Я подошел к книгам, ровно расставленным по полкам. Книги были старые, зачитанные, что называется, до дыр. И я хотел поверить в то, что их зачитала только жена.

Я оглянулся, желая спросить о профессии умершего, но не успел. Вдова сидела на диване с остекленевшим взглядом, слегка покачиваясь и шепча пересохшими губами.

– Это все неправда… Этого не может быть, потому что это все неправда.

Я подбежал к ней и со всей силы сжал ее холодные руки.

– Успокойтесь. Ну, пожалуйста, я вас очень прошу. Успокойтесь. Вам дать лекарство?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, дайте мне выпить. Там, за книгами, есть тайная полочка. Мой муж, дурачок, думая, что я не догадываюсь, сам ее сделал. Он прятал там спиртное. Но я все знала. Я так боялась, чтобы он не спился. Чтобы не умер от алкоголя. Чего я боялась? Такого пустяка. Он от алкоголя не умер…

Вот оно! Я ликовал. Так я и знал. Тайный алкоголик. А это ведет не только к разрушению собственной личности, но и разрушению окружающего мира. Сколько он разрушил? Я это узнаю и окончательно успокоюсь.

Я нашел тайник и вытащил бутылку дешевой водки. И налил полную рюмку. Я же пить не собирался. Мне это запретила мама. Я собирался еще получить лавровый венок. И я его получу!

Вдова залпом все выпила. На ее глазах появились слезы. Но это уже были слезы облегчения.

– Он был очень талантливый человек, – она уткнулась лицом в подушку на диване. – Поэтому иногда позволял себе.

Да уж. Оправдать после смерти можно кого и что угодно. Даже рецидивиста. Я же сдаваться не собирался.

– А кто он был по профессии?

– Ученый, – просто ответила она, уже сама налила себе рюмку водки и залпом выпила. – А впрочем, какое это имеет значение? Я просто не верю, что его нет. Просто не верю, наверное, потому так все легко и переживаю. Если бы поверила, то наверняка бы оказалась в сумасшедшем доме.

Да, от сумасшествия ей было недалеко. И неужели в этом моя вина?

Я сидел напротив женщины, у которой отнял мужа. И сам в это не верил. Если бы поверил, то тоже бы оказался в психушке. Чтобы этого не допустить, я должен разоблачить ее мужа и успокоиться, что жизнь его отнял не зря.

– Он много пил, – осторожно начал я, – возможно и много болел?

– Болел? Нет, вы знаете, несмотря на его хилую структуру, он был очень сильным и здоровым человеком. Я думаю, ему было отпущено много лет. Помните Грэма Грина? Он прожил почти девяносто, каждый день с виски. Его очень любил мой муж.

Я понятия не имел о Грэме Грине. Но эта версия, пожалуй, отпадала. Здесь нужно капать глубже.

– Вы сказали, он был ученый. А что он изобрел?

Она впервые за наше знакомство улыбнулась. Вопрос ей показался нелепым. Словно у меня, у форварда, спрашивали: сколько я пропустил голов.

– Изобрел… Ученые не обязательно изобретают. Но от этого они не менее ученые. Изобретают, скорее, изобретатели. А мой муж писал диссертацию…

Ага, диссертация. Перед моими глазами вдруг всплыла фигура друга Смирнова. Успешного, целеустремленного человека. Вот кто наверняка что-то изобрел. И если дело в диссертации, не у товарища ли воровал мысли Смирнов? На этом пункте, пожалуй, стоило остановиться.

– Возможно, мои расспросы вас утомляют, – сказал я то, что нужно сказать в таких случаях, надеясь на обратную реакцию. Мой расчет удался.

– Что вы, не уходите. Странно, с родными не хотела остаться, а с чужим человеком… С чужим человеком, пожалуй, легче. Тем более что наши самые любимые оказались соседями.

Не хватало вновь вернуться к этому! И решил задать главный вопрос, который может перевернуть и дальнейший ход моих мыслей, и мое дальнейшее расследование.

Я приблизился к окну. И впервые пожалел, что не курю. Сейчас сигаретный дым, медленно улетающий в форточку, был бы как нельзя кстати. За окном пейзаж был не из лучших. На небе даже не виднелось звезд, хотя по законам природы они там должны были бы быть.

– Скажите, – начал я, не оборачиваясь, и мой голос предательски дрогнул, – а как погиб ваш муж?

Она не удивилась моему вопросу. И даже не вздрогнула. Она просто сказала. И ее голос, чисто и невинно прозвучал в угнетенной тишине.

– Его убили.

Мне не стало жутко. Мне впервые показалось, что это криминальная история из телевизионной хроники, к которой я никакого отношения не имею.

– Разве просто так убивают ученых?

– Ученых – она искренне удивилась. – Ученых… Не знаю. Я знаю, что просто так убивают людей.

Впервые после этих простых и незначительных фраз я позволил себе выпить. Впервые. Подошел к начатой бутылке, налил дешевую водку в стакан, и залпом выпил. Боже, сколько раз я мог начать с дорогого вина, налитого в дорогой бокал по дорогому поводу. А выпил с дешевого стакана самой дешевой водки. Залпом. И может, впервые хотел опьянеть.

– А как его убили? – сдавленным голосом произнес я, еще не опьянев.

Женщина вновь взяла какую-то книжку и повертела ее в руке.

– Его бы все равно убили, – сказала она так, словно сказала о чем-то незначительном, неважном, словно о другом человеке.

Как ни странно, но ее мысль меня обрадовала. И я тут же воспользовался ее откровением.

– Все равно? Убили? Но за что? За что можно убить невинного, порядочного человека. Ученого. За что?

– Именно, ученого, – она гордо встряхнула головой. – Ученых всегда есть за что убить – они слишком много знают. А если они еще и порядочны…

– Я понимаю, – если честно, я ничего не понимал. – Он знал какую-то тайну?

– Тайны бывают тайнами лишь тогда, когда о них не говорят вслух. Он попытался сказать.

– Поэтому его и убили?

Вдова тяжело вздохнула, тяжело опустилась на диван. Мне показалось, у нее слипаются глаза. Хотя возможно, их застилали слезы.

– Если бы его убили поэтому… Как ни странно, мне было бы легче. Вы понимаете… Ну, словно убили за идею, за науку… Во всяком случае, смерть была бы более осмысленной, если вообще можно таковой назвать смерть. А так… Его гибель лишена всякой логики, она до того нелепа, что иногда кажется просто фарсом. Ну, знаете, словно всю жизнь бросаться под танк и погибнуть под колесами детского велосипеда. Так и случилось с моим мужем. Всю жизнь что-то пытался доказать, рисковал своим положением, званиями, не боялся оказаться в смешном положении со своими идеями. А погиб…

Вдова издала какой-то звук, похожий на смех. Мне стало жутко.

– А погиб на ледовом стадионе, на хоккее. От удара шайбой. Вы, наверное, читали в газетах про этот матч. Это про моего мужа.

– Да… Конечно… Да… Я что-то читал, – буквально выдавил я из себя. – Извините, я не знал…Вы, должно быть, ненавидите этого хоккеиста?

– Ненавижу? – она, казалось, удивилась моему вопросу. – Пожалуй, я не знаю… Я не думала пока об этом. И, если честно, я вообще этого хоккеиста не воспринимаю как реальность, как конкретного человека. Наверное, пока… Пока окончательно в себя не приду… А теперь…Мне он совершенно неинтересен. Я его даже в лицо не знаю. Так, видела мельком в какой-то газете. Но разве такое лицо запомнить? Настолько обычное, правильное, типичное лицо спортсмена. Почему все спортсмены так похожи? Или мне так кажется. Я вообще плохо запоминаю лица. А это лицо… Я бы его никогда не узнала. А, возможно, он просто был заурядный спортсмен.

– Он великий хоккеист, – с раздражением выпалил я. И тут же осекся, когда она внимательно на меня посмотрела. – Впрочем, я не знаю… Но так говорят.

Меня душила обида. Чтобы про меня так сказать! Это уже слишком! Про меня, которого мама считала уникальным, самым ярким и самым талантливым! Да эта курица просто ни черта не понимает! И тем более в мужской красоте! Это про ее мужа говорили, наверняка справедливо, что он заурядность. А она вдруг пытается представить его гением. И я чуть было не попался на ее удочку. Все ложь, вранье! Правду мне может раскрыть только его друг или враг, какая разница?

– Вы не обращайте внимания на мои слова, – виновато ответила на мои мысли вдова. – Я вообще плохо понимаю, что происходит. И сколько еще времени должно пройти чтобы понять… Я не знаю…Но думаю, тому парню, хоккеисту, не легче. Ведь он не виноват… А получается поломал нашу жизнь. Просто так…Это страшно. Его, наверное, по ночам мучают кошмары. Знаете, его доле я не завидую точно так же, как и своей. Ведь, по сути, он и свою жизнь поломал.