4

Квартира Аниных родителей не изменилась: позолоченная мебель с краской, полускрывающей потрескавшееся дерево, пыльные электросвечи в настенных канделябрах, семейные фотографии в рамах, заслуживающих место в Третьяковской галерее. Шик и блеск помещения, обставленного отцом Ани, «новым русским», навсегда оставшимся жить в девяностых.

– Пародия на Версаль? – хмыкнул Хрущёв, рассматривая лепнину на потолке вокруг люстры из муранского стекла.

Трёхкомнатное жильё в хорошем районе Ессентуков само по себе было роскошью, но особый блеск в воспоминаниях Вадима оставило не сусальное золото, узорами покрывающее импортный унитаз, а Аня – его одноклассница, с которой в этой квартире они впервые остались наедине.

– Это твоя квартира? – спросил Хрущёв.

– Нет, квартира моей первой девушки.

– А моей первой любви ты имел честь быть представленным в прошлой квартире.

Вадим намеревался спросить, кого из трёх теней следовало подставить в категорию «первой любви», но решил, что это будет слишком грубо.

– В каждой квартире какая-то подстава? – спросил Вадим, уже привычно достав нож из кармана и осмотрев все помещения: пусто.

– В общем и целом, да, – честно ответил Хрущёв. – Что у нас по бару?

Вадим помнил, что отец Ани много и часто выпивал, так что на кухне нашёлся буфет с выбором из сотни разных напитков. Хрущёв, почти не глядя, схватил водку и отхлебнул несколько смачных глотков из горла. Вадим же боялся напиваться и выпил простой воды.

– Набоков вывел трёхсложную формулу человеческой жизни, – сказал Хрущёв, сев в кресло и не выпуская бутылку водки из рук, – невозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего… Говоря о непредсказуемости: я был уверен, что квартира 399 будет касаться того, что в Литве купил свою первую марку за три евро и девяносто девять центов. Эх-ох, а здесь всего-то квартира твоей бывшей.

Вадиму резануло слово «бывшая» ухо. Они расстались, потому что отец перевёз Анну в другой город, и первое время влюблённые поддерживали отношения на расстоянии, но с глаз долой – из сердца вон, и Аня отвечала на сообщения и звонки Вадима всё реже и реже. Они не говорили о расставании, не ссорились, не устраивали сцен. Просто однажды Вадиму наскучило унижаться и пытаться достучаться до охладевшего сердца девушки. Он перестал писать и звонить, а она не заметила.

– Сколько у нас есть времени, пока не произойдёт очередной Армагеддон? – спросил Вадим.

– Я повторяю: ничего конкретного, – пожал плечами Хрущёв. – Плыви по течению, как лепесток сакуры, упавший на реку жизни…

Закатив глаза, Вадим прошёлся по квартире. Вон она – комната Ани, где они впервые узнали друг друга, как влюблённая пара. Кажется, это случилось на прошлой неделе… Светлые волосы девушки разметались по подушке, её руки крепко сжимали шею Вадима, притягивая ближе, навстречу первому неловкому поцелую, где они обречены были стукнуться зубами и неловко рассмеяться перед новой попыткой проявить нежность.

Он сел на кровать, покрытую розовым покрывалом, и вспомнил, как она скрипела, и как Вадим боялся, что за скрипом пружин не услышит звук открывающейся двери и шагов отца Ани.

Расценив, что квартира хоть и Анина, но не вполне, Вадим решил, что не будет аморальным порыться в шкафах и полках бывшей возлюбленной. Книжки-ужастики, страшно популярные во времена их детства и отрочества, хранились на рабочем столе вперемежку со школьными учебниками и тетрадями. Наброски наивных рисунков Ани, некоторыми из которых оказались портреты Вадима, перемежались тонкими тетрадками с надписями «Личный дневник» и «Не читать». Открыв одну из тетрадей, Вадим обнаружил, что та абсолютно пуста. Со второй приключилось то же самое, и с третьей, и с четвёртой. А вот в пятой – где-то в середине тетради – нашлась одна-единственная запись:

«Анне часто думалось, что каждый человек – паззл из привычек, увлечений и воспоминаний, оставленных другими людьми. От матери она получила лёгкий украинский акцент. От отца – привычку мыть яблоки с мылом. От старшей сестры – умение ровно выводить стрелки на веках. От первой подруги во втором классе – увлечение Гарри Поттером. От первой любви Димы в третьем классе – умение не показывать свои чувства. От репетитора по фортепиано Галины Васильевны – привычку приговаривать «Так-так-с», когда задумывается. От первого парня Вадима – привычку курить. От подруги Риты – увлечение баскетболом и комиксами. И далее, и далее…

Так-так-с, но что же сама Анна оставляла в жизнях людей? Расставаясь с друзьями и любимыми, она чувствовала, что сохраняет частички их душ: браслет, сплетённый своими руками, песню в плейлисте, книгу на полке, харизматичные жесты. Получали ли остальные хоть что-то от неё взамен драгоценных мелодий и слов-паразитов? Едва ли».

Вадима почти не смутило отстранённое повествование от третьего лица и манера речи, совершенно не свойственная лёгкой и весёлой Ане. Он сел на кровать, чувствуя, как кровь бьёт по вискам, а подмышками выступает пот.

«Что за Дима в третьем классе? – с дикой ревностью подумал он, будто они с Аней продолжали встречаться и любить друг друга, как в девятом классе. – И неужели единственное, что осталось Ане от меня – привычка курить?.. Вот уж кто прошёл по жизни бесследно – это я, а уж точно не Аня».

Парень подумал, сколько же чудесных вещей Аня оставила в его жизни. Она так красиво пела, что Вадиму захотелось научиться музыке, и он купил гитару, надеясь выучить Анину любимую песню, но та ушла прежде, чем он запомнил аккорды. Аня научила его целоваться, и от неё так вкусно пахло, что Вадиму хотелось обнимать и обнимать её, хотя раньше он боялся просто касаться людей. Пожалуй, именно Аня разбила скорлупу, отделяющую сначала нелюдимого Вадима от внешнего мира. Она показала ему Вселенную, пока сама думала, что не стоила двух слов-паразитов репетитора…

«Стоп, – подумал Вадим. – Откуда я могу знать, что это настоящие дневники Ани? Подстроила ли и это Попова? Блин, или это галлюцинации, о которых говорил Хрущёв…»

На полке у кровати стояла розовая рамка со старой фотографией Ани – какой она была в девятом классе и какой навсегда останется в светлых воспоминаниях Вадима, омрачённых тёмными каплями из разбитого сердца.

– Долго ты там? – послышался голос из соседней комнаты.

Вадим подумал, что это Хрущёв звал выпивать, но вдруг понял, что голос принадлежал другому человеку. Человеку из полупотерянных воспоминаний.

– Я уже забил тебе, – добавил голос.

Поняв, что речь идёт о трубке, Вадим почувствовал, как ужасно хотелось курить. Он вышел от Ани, но попал не в коридор, а в другую комнату, совершенно точно не находившуюся в квартире Аниных родителей.

Эту комнату Вадим старался не вспоминать. Односпальную кровать завалили вещами: грязной одеждой, пропитанными вонью тряпками, порванными газетами… На полу продолжалась свалка из недоеденных бутербродов, открытых пачек чипсов и жестяных пивных банок. На зашторенном окне росла конопля, а рядом валялся отвёрнутый от стекла фотоаппарат с разбитым объективом.

– Держи, – произнесли из тёмного угла комнаты.

Эльдар протянул Вадиму трубку. Низкий парень с аккуратно подстриженной иссиня-чёрной бородой и аккуратно уложенными осветлёнными волосами уселся на офисный стул с колёсиками, забросил ноги на стол с ноутбуком и элегантно зажёг трубку длинной спичкой, какие обычно используют для мангалов.

– Ты… в порядке? – спросил Вадим.

– Сейчас покурим, и буду в порядке, – с как всегда доброй улыбкой ответил Эльдар.

Вадим, не думая, нашёл зажигалку в кармане и закурил. Эльдар забил трубку как всегда плотно. Слишком плотно на вкус Вадима, выкуривающего пару сигарет в день, в отличие от Эльдара, который дымил две пачки сигарет в день плюс штук десять трубок да столько же самокруток.

– Ты всегда шутил, что умрёшь от рака лёгких, – вспомнил Вадим, делая глубокую затяжку.

– Я не шутил.

– Но умер от другого, – Вадим наполнил терпким дымом лёгкие до краёв и ощутил, как табак сжал горло.

– Со всяким может случиться, – безразлично пожал плечами Эльдар.

– Не каждый до смерти душит себя ремнём после вписки на съёмной квартире, – Вадим вспоминал фотографии этой самой комнаты с телом Эльдара на кровати.

– Немного не рассчитал… – покачал головой Эльдар, будто речь шла о том, что в магазине его обсчитали на сотню грамм развесных полуфабрикатов.

– Что не рассчитал?

– … но умереть во время оргазма – мечта многих.

– Э-э-э, что? – Вадим на автомате продолжал раскуривать сигарету и затягиваться.

– А, мои друзья не показали тебе самые интересные фотографии? Те, где видно, что я кончил перед смертью?

– Ты умер, потому что дрочил с ремнём на шее? – округлил глаза Вадим. – Это было не самоубийство, как утверждали твои сомнительные друзья со вписки?

– Ты тоже мой сомнительный друг со вписки.

– На той меня не было! – Вадим стукнул кулаком по столу. – Иначе бы я не допустил твоей смерти, как наркоманы, в которыми ты тусовался! Я с тобой общался после универа, из которого тебя кикнули, только из жалости и из-за… не знаю, ответственности. Из-за надежды, что ты изменишься. Я думал, ты умер от отчаяния, что не можешь изменить свою жизнь, что не можешь победить зависимость… Это было ужасно, я чуть с ума не сошёл! Но меня грела мысль, что ты поступил благородно… А теперь что? Теперь я узнаю, что ты просто неудачно подрочил!

Вадим бросил трубку на пол и схватил товарища за шиворот майки, забывая, что Эльдар может быть лишь его личным призраком.

– Ты хоть представляешь, что я чувствовал, когда ты умер? Что каждый бы почувствовал, если бы его друг, знакомый, коллега покончил с собой? Что дверь на тот свет приоткрылась. Что в неё легко зайти, почти не прикладывая усилий. Замок не закрыт. И из-за тебя начал думать: а что, если это единственный выход? А теперь, мразь, я узнаю, что ты просто грёбаный извращенец?!

– Да ты просто не пробовал.

Вадим не был силачом, но Эльдар казался ещё менее спортивным. Однако вдруг он с силой бронетранспортёра опрокинул Вадима на пол, уселся тому на живот и стал душить. Вадим схватил руки на своей шее, но они впивались в кожу, словно покрытые мелкими крючками. Он попытался бить Эльдара по спине коленями, но тот совершенно не реагировал на внешние раздражители.

Вдруг резкий глухой удар пресёк разворачивающееся преступление, руки Эльдара обмякли и тот повалился на пол. Вадим увидел свою спасительницу – Аню. Ей было, как и тогда, пятнадцать лет. Жидкие волосы собраны в тонкий длинный хвост. Унылая серая форма. В руках – тяжёлая деревянная бита.

– Аня? – уточнил Вадим.

– Уходим, – она помогла подняться парню и выволокла его из комнаты Эльдара.

Они снова очутились в уютной комнате Ани. Девушка забаррикадировала выход из квартиры Эльдара, подставив стул под ручку розовой двери и, убедившись, что на той стороне всё тихо, кивнула.

– Ты сейчас по-другому выглядишь, – заметил Вадим, глядя на Аню, которая явно была лет на десять моложе той девушки, фотографии которой он видел на днях в Инстаграме.

– Ты в порядке? – не обратив внимания на слова парня, она заботливо заглянула ему в глаза.

Аня осмотрела шею Вадима, пробежавшись мягкими подушечками пальцев по покрасневшей коже. Она достала из нежно-персикового комода с вычурными ручками прозрачную баночку розового крема и осторожными движениями намазала его на шею парня. Ему приходилось наклоняться, чтобы невысокая Аня дотягивалась.

– Охлаждает, – заметил Вадим, глядя на макушку девушки и на её тонкие пальцы с пастельным лаком.

– С мятой. Как ты любишь, – девушка дышала глубоко и протяжно, будто готовясь петь.

Вадим вспомнил, как они пили мятный чай с мёдом и имбирным печеньем у Ани дома. Первый поцелуй получился со вкусом мяты, и с тех пор её аромат ассоциировалсь у Вадима с первой любовью – прекрасной, но грустной, как полуувядший цветок.

– Помнишь, что бывает после мяты?

Приятный запах окутывал Вадима, и он чувствовал, как подгибаются колени и как Аня помогает ему лечь на мягкую перину. Девушка легла рядом и большими зелёными – или мятными – глазами с озорными искорками стала наблюдать, как Вадим выпадает в мир снов. Он боролся с собой, но запах воспоминаний ранней юности и мягкие, бесконечно нежные и остро знакомые руки заботливо заставили его заснуть…

Что-то билось в его руках, будто он достал из пруда свежепойманную рыбу, и та пыталась проскользнуть меж пальцев и вернуться в родную стихию. Веки Вадима казались тяжёлыми, как гири, а руки словно двигались, забыв повиноваться мозгу.

Разлепив глаза, Вадим обнаружил, что сидит на Ане, сжимая её горло и вдавливая в мягкую подушку. Лицо девушки покраснело, ослабшие руки пытались разжать его ладони, как только что Вадим пытался отбиться от Эльдара, а взгляд с ужасом метался по комнате, боясь задержаться на лице парня. Он попытался остановиться, но руки свело судорогой, он не мог пошевелить и пальцем.

– Аня! – крикнул в ужасе Вадим. – Боже, я… у меня не получается разжать руки!