Почему у нее установились такие странные отношения с матерью? Ведь, по сути, у нее нет ближе человека. И Катерина ждет этих маминых звонков и разговоров. Только все-таки про «как ты, Котенок?». А у мамы все всегда сводится к «как я, Котенок». Звонит она поговорить не про дочь, а про себя. Может, так ее приучил отец? Мама всегда чувствовала себя немного принцессой – той, которой натерла сами-знаете-что горошина. Такое впечатление, что горошину эту специально отец подложил, а дочка заметила и вовремя не убрала. И вот принцесса, мученица такая, мается день ото дня, поэтому все должны ее успокаивать, и жалеть, и помогать ей. Вот сейчас, например, эта новая идея с баллончиками. Дурдом какой-то.

Катерина постаралась выкинуть эту информацию, пока как ненужную, из головы. Об этом – после. Она открыла верхний ящик стола. Заявка должна лежать в самом низу, в аккуратном голубом файле. Катерина в принципе была человеком «системным», ценящим и любящим порядок. Заявка была составлена и вправду давно – месяца два лежала на самом верху. Но Главный никак не хотел женщину выслушать, и потихоньку важная бумага все обрастала сверху другими, несущественными заметками и записками.

Катерина еще раз похвалила себя за порядок: и все-то у нее готово, и все-то на месте. Вот позвал Главный, а она ему раз – и документ. Плюс сразу же необходимость покупки обоснует. Вот пусть только откажет! Женщина аккуратно вытащила заявку, пробежала глазами не очень важные (но вдруг пригодятся?) заметки и записки и направилась к кабинету Главного.

4

– Давай, Мельникова, жду!

Каждый раз, заходя в кабинет руководителя, Катерина чувствовала себя маленькой букашкой. Огромный зал, стол для совещаний на сорок персон, вдалеке – стол самого Главного, заваленный дорогими письменными приборами. Понятное дело – люди дарят, а Геннадий Иванович все выставляет, чтобы никому обидно не было. Передаривал бы хоть, что ли. Стены увешаны пейзажами со светлыми березками и грустными парижанами, гуляющими под зонтиками вокруг Эйфелевой башни. Картины чередовались. Пейзаж, башня, пейзаж, башня.

Катерина, лавируя между большими напольными вазами, с заявкой в вытянутой руке смело шагала вперед. Да, не хватало только красных ковровых дорожек, а так, ни дать ни взять, кабинет министра сельского хозяйства. Только почему «сельского»? Придет же в голову!

Главный вышел из-за стола. С чего бы? Что случилось? Обычно он не отрывался от своих вечных бумаг, только глаза поднимал поверх очков. Может, Катерине вынесли благодарность? Правда, никого из огня она в последнее время не вытаскивала и грабителей не обезвреживала, но можно предположить, что кто-то из бывших пациентов написал благодарственное письмо. Почему бы, собственно, и нет? Катерина – хороший доктор, дотошный, внимательный. Осложнений у нее в практике немного. Может, не такой виртуоз, как Леша Зайцев – тот банальную холецистоктомию делает за двадцать минут. Катерина всегда была противницей подобных цирковых номеров: в конце концов, они лечат людей. Пусть будет подольше, но зато надежно. Спешка нужна где? Все и так знают. И уж точно не при проведении операции, даже – лапароскопической.

– Давай-давай свой листок. Понаписала! Смотри-ка, аж пять позиций.

Главный взял у Катерины заявку и пошел обратно к своему столу за очками, по дороге ткнув пальцем в стул, приглашая таким образом подчиненную присесть.

– Ну, Мельникова, ты совсем совесть потеряла, – с чувством произнес Геннадий Иванович, ознакомившись со списком.

Катерина в который раз удивилась реакции руководителя: можно подумать, она лично для себя просит путевку на Мальдивские острова.

– Ты только смотри! Ну что ты пишешь?! – Возмущению Главного не было предела.

– Что я пишу – компьютерный томограф, что ли?! Я пишу: «Ножницы – две штуки»!

Катерине все это надоело. Зачем представление-то устраивать?! Каждый раз во время операции она боится: вдруг лопнет треснувшая бранша! Должна сосредоточиться на пациентке, а вместо этого еще смотрит, не сломался ли окончательно инструмент! И потом, ведь реальная опасность! Кончик ножниц может обломиться в тканях больного. Тогда что?

– Нет, постой! Если бы ты писала только про ножницы, ты же еще про резектоскоп пишешь! А ты знаешь, Мельникова, сколько стоит резектоскоп?!

Катерина приготовилась отключиться, потому что сейчас начнется короткая лекция на тему, какие врачи пошли наглые, особенно молодые, а Главный в их возрасте был совсем другим. Он был скромным, работал с тем, что давали, и вытягивал любого больного.

Женщине от этих лекций становилось грустно, приходила в голову история, услышанная в Париже – про первую операцию на почке. Ее провели на осужденном на смертную казнь заключенном безо всякого наркоза. Осужденный остался жив, к тому же здоров. Чего и кого мы сегодня вспоминаем?

– Геннадий Иванович, я все поняла. Вы меня зачем позвали? А то у меня резектоскопия через полчаса.

Главный моментально вышел из образа. Вообще-то он мужик неплохой. Бывший травматолог, поэтому, в силу профессии, излишне жестковат – но справедлив. Клинику держит в ежовых рукавицах. И врачи работают в нормальных условиях, и на зарплаты не жалуются.

– Тут, Мельникова, такая неприятность вышла, даже передать тебе не могу.

У Катерины упало сердце: что могло произойти? Геннадий Иванович сразу почувствовал перебор.

– Да ты не волнуйся, по работе все у тебя в порядке. Ты же знаешь, ругаю тебя иногда за то, что больных задерживаешь. Так и ты меня пойми! Если бы наши больные койко-дни оплачивали, так нет же – операция плюс послеоперационный уход. Но я с тобой соглашаюсь. Зато из твоих больных никто с осложнениями не возвращался. Это так. – Главный задумался.

За окном грохотал шумный проспект. Геннадий Иванович все собирался с духом и никак не мог произнести главного. Может, трамвай ему мешал, и он боялся, что Катерина его плохо расслышит, а оттого неправильно поймет, или расхотелось ему вообще говорить на заданную тему.

– Что случилось? – срывающимся голосом повторила вопрос женщина.

– А-а, – как будто опомнился Главный. – Да ты не волнуйся так. С одной стороны, вроде бы даже смешно. Но с другой – неприятность.

Геннадий Иванович откашлялся.

– Понимаешь, приходила вчера жена Зайцева. Представляешь, кто-то ей на Алексея накапал.

– Странно, что только сейчас накапали. Сколько Федьке? Уже года четыре?

– Да нет, про Федьку она как раз-таки еще не прослышала. Просто рассказали, что любовница у него есть.

Катерина покачала головой.

– Хороша любовница, Зайцев уже лет шесть как две семьи содержит.

– Ну, Мельникова, это не наше с тобой дело. – Геннадий Иванович строго посмотрел на нее. – Если у человека средств хватает, пусть хоть гарем содержит.

– Он вроде не мусульманин, – с легкой улыбкой заметила женщина.

– Так вот, – оживился Главный, – про Гальку она вроде как и не знает, а в любовницы ей кто-то в рассказе записал тебя. Вот.

Главный виновато посмотрел на подчиненную. Женщина громко, в голос расхохоталась. Ну и ну: она же этого Зайцева всегда осуждала, да и с Галькой не раз беседы вела.

Так как был и у самой Катерины неприятный опыт общения с женатым мужчиной, она знала, что выпутаться из этой ситуации непросто – ей бог помог. Но жить вот так, как Галка, всю жизнь, смириться с этим? И считать такую жизнь естественной?..

Хотелось ей психологию Галину понять. Ужасно интересно было, как это женщина может себе позволить жить с мужиком, у которого и жена, и дети, и теща, и собака – и никак не пытаться эту ситуацию изменить. Казалось, Галку это даже устраивало – вот такая роль второй жены. Она Катерине доступно объясняла, что к жене даже не ревнует, потому что нет никакого смысла – Зайцев же не жену любит. Гальку. С женой живет исключительно от безысходности.

– Ну да, – подначивала Катерина. – А также с детьми, тещей и собаками.

И про себя еще думала: «И ездит с ними отдыхать, и проводит выходные и праздники. А с Галькой – только командировки и час после работы. Хорошо, Федька пока маленький. А потом они ему как эту ситуацию разъяснять станут?»

Галка только хмыкала в ответ: мол, все лучше, чем никого. Это уже был камень в ее огород, Катерины. Да, Федька все же лучше, чем Эсмеральда.

– Вырастет – объясню как-нибудь.

– Я надеюсь, Геннадий Иванович, вы ей рассказали, что это не так? – Катерина в упор взглянула на шефа.

Главный как-то замялся и стал старательно рисовать чертиков на маленьком листочке для заметок.

– А что, я ей про Федьку, по-твоему, должен был рассказать?

– Про Федьку – это ваше дело. И потом, она же про Федьку не спрашивала, спрашивала про меня?

– Про тебя. – Главный виновато смотрел на подчиненную.

– Но вы же знаете, что никакая я не любовница Зайцева! – возмущенно воскликнула Катерина.

– Откуда же я точно могу знать? – наигранно гневно воскликнул ей в ответ главный врач.

– Ну, знаете! – Катерина вскочила со своего места.

Геннадий Иванович легко, по-молодецки, несмотря на большой рост, поднялся со стула и подошел к женщине.

– Подожди, Мельникова, ты не кипятись. Сама посуди, ну что бы я ей сказал? Про тебя я тоже ничего не утверждал. Только руками разводил. Вот так.

Главный встал посреди кабинета и изобразил, как он разводит руками. Получалось у него это достаточно забавно. Если бы не отчаянная карикатурность момента, Катерина бы отметила, что танцором ему в этой жизни не стать. Но как-то не до этого было.

– Баба, я тебе доложу, скандальная. Вляпался наш Лешка. Прям визжала здесь. А я только руками махал. И молчал. – Главный вздохнул. – Я тебя-то что позвал, собственно. Чтоб ты в курсе была. А там уж сама решай, соглашаться тебе на эту роль или нет.

Катерина аж рот раскрыла от изумления.

– Это с какой это стати?!

– Да ты не кипятись, Катя, не кипятись. И вообще, тебе уже бежать на операцию пора. А листочек-то с заявкой оставь. Я посмотрю, посмотрю.

Геннадий Иванович быстро открыл дверь и подтолкнул женщину к выходу.