Мария подливала дочери чай, подкладывала со сковородки еще горячие сырники и с удовольствием слушала рассказы про училище. Как хорошо, что Надя делится с ней, считается с ее мнением. Собственно, а с кем ей еще делиться, на подруг времени не оставалось. Хотя раньше рассказов было больше. По мере взросления вопросов у Нади становилось меньше, она наконец-то подружилась с Софьей Михайловной, и теперь мнение пожилой учительницы стало для девочки истиной в последней инстанции. Мария уже не ревновала, она поняла: у каждого в этой жизни есть свое место, свое предназначение. Она все равно мама. Была и останется, и никто никогда ее место не займет.

Спустя какое-то время Мария встретила в автобусе Асю. Узнала ее не сразу. Смутно знакомой ей показалась девушка, одетая во все черное. Крашеные, неестественного иссиня-черного цвета волосы, уложенные в ирокез, выбеленное лицо, серьга в носу, куча браслетов, неопрятный вид. Потухший взгляд и ненормальная худоба. Неужели Ася? Девушка пристально смотрела на Марию, как смотрят на знакомого человека. Внезапно Мария узнала тот самый взгляд из прошлого, взгляд волчонка. И на какое-то мгновение Мария вернулась в прошлое и увидела маленькую затравленную и испуганную Асю, тесно прижавшуюся к Кире. Марии стало не по себе.

Девушка не подошла, не заговорила. Худые нервные руки, рваные джинсы, ботинки на огромной платформе. Кирина дочь? Или все-таки она ошиблась?

Мария медленно шла домой и все думала про повороты судьбы. Сколько времени она не звонила Кире? Наверное, с полгода, не виделись и того больше. Жизнь разводит людей. Права была Кира, когда просила не забывать ее. А может, Мария перестала звонить, когда почувствовала, что Кира начала отвечать холодно, не интересовалась жизнью Марии, про себя почти ничего не рассказывала? Конечно же, Мария спрашивала про Асю. Ответы всегда были обтекаемыми. Мол, у всех все сложно.

Только почему же у всех? Нет, у Марии – не так, у нее все ясно. У Нади есть цель в жизни, она знает, чего хочет. Ну конечно же! Жизнь не преподнесет ей таких сюрпризов.

Мария видела черты погибшего мужа в дочери постоянно. Вот ведь странное дело, Надя отца не могла помнить, но улыбалась, как он, так же любила сидеть, вытянув вперед и скрестив длинные ноги, даже волосы поправляла, как Володя. Но не это главное. Главное все же – настырность и желание все решить быстро и самостоятельно. Мария очень тосковала по мужу, практически стала его обожествлять, ей часто казалось: вот был бы жив, и этой проблемы бы не было, и другая разрешилась бы гораздо быстрее. Но она хорошо помнила ту его настырность и то свое глухое раздражение, когда она не могла мужа переубедить, а он не хотел вникать в ее аргументы. Ведь сколько лет прошло, вот уже и лицо Володи стало стираться из памяти, а те свои ощущения она помнила хорошо.

Представить себе не могла, что дочь окажется настолько же упрямой, и уж никак не ожидала она такого зигзага в Надиной жизни.

Музыкальное училище Надя окончила блестяще, вот только ни в какую консерваторию поступать не поехала, вместо консерватории решила выйти замуж.

– Мою историю повторяешь? Юрка тебе не пара! – Мария в себя прийти не могла от решения дочери. Она только что закрыла дверь за потенциальным зятем. – Хоть бы предупредила! Хоть бы посоветовалась! В какое положение ты меня поставила? Меня же родимчик мог хватить от таких заявлений! – Мария никогда не кричала на дочь. Никогда. А здесь как прорвало. Это даже криком назвать было нельзя, из груди вырывался какой-то некрасивый визг. Марии казалось, что это не она кричит, да и вообще вся ситуация казалась ей фарсом: такого не могло произойти в ее с Надей жизни.

– Ничего, мам, ты у меня сильная, видишь, не хватил же, все выжили! Мам, я его больше жизни люблю! – Надя оставалась на редкость спокойной, только плечами пожимала.

– Господи, да когда ж ты успела? И что ты про ту жизнь знаешь, больше жизни она его любит!

Мария никак не могла взять в толк, как такое могло произойти?! Ну да, она много работает, но, несмотря на сложный Надин характер, всегда считала, что она – друг для своей дочери, и тайн у них вроде не было. Серьезных разговоров вести с дочерью она даже и не начинала. Считала, ни к чему, рано. Была совершенно уверена: Надя увлечена учебой, по пять часов в день сидит за инструментом. А если в кино с девочками сбегает, так понятное же дело. Сама ее порой выталкивала: «Хватит эти гаммы долбить, голову тоже проветривать иногда надо», – и вот, пожалуйста.

Мария помнила смутно, что дочь пришла в тот декабрьский вечер абсолютно счастливая. Глаза блестели, шапка почему-то была засунута в карман пальто.

– Как прошло выступление? – Мария помогла дочери раздеться. – Ну вот, опять руки холоднющие. – Она по привычке начала быстро растирать ледяные пальцы. – А почему без перчаток, Надя, ты чего это? Потеряла? Ну ладно, рассказывай.

– Мам, все хорошо. – Надя мечтательно смотрела куда-то мимо матери.

– Вот видишь, это все Шуман. Мне кажется, ты наконец поняла, как нужно играть. Нужно идти от формы к содержанию. Техника – это прекрасно. Но вот ты многое читала о Шумане, о его отношениях с Кларой. И видишь, как все вышло.

– Да, мам, да. Ой, я так устала, пойду лягу.

Мария слегка расстроилась. Они всегда очень подробно разбирали каждое выступление дочери. Иногда Надя после концерта переигрывала программу. И всегда Марии казалось, что дома получалось чуть лучше, чуть легче, не так скованно. Но как же обидно, что именно в этот раз ее не было в зрительном зале. Юбилей директора! Не пойти было нельзя. Никто бы не понял. И ведь дочь в тот вечер так ничего и не рассказала, а, быстро умывшись, прошмыгнула в свою комнату. Мария слышала, как Надя еще долго ворочалась, вздыхала. И никак она не связала эти факты с возможностью нового знакомства. Значит, Юрий появился именно в тот вечер. Надя не поделилась новостью. Почему? Она знала, что мать точно будет против? Боялась, что Мария не захочет ее понять? Если бы она рассказала сразу…

Боже, а ведь был разговор, Надя что-то там говорила про встречи с отличными парнями, которые случаются в жизни, когда их совсем не ждешь. На что Мария отрезала:

– Ну, про это нам еще рано думать, тебе в этом году училище оканчивать. – Да-да, Мария отлично помнила этот разговор. Она тогда еще рассмеялась, обняла Надю, прижала ее к себе. Может, эта фраза как раз и оттолкнула дочь? А она хотела что-то еще добавить? Какой кошмар! Стало быть, сама виновата.

Когда Надя, хлопнув дверью, ушла к себе в комнату, Мария на автомате начала убирать со стола. Обычно дочь помогала, но сегодня в очередной раз показала свой характер. Ну и ладно. Марии нужно было разобраться в своих мыслях. Синяя сахарница выскользнула у нее из рук. Раздался грохот, по полу мгновенно разлетелись мелкие осколки вперемешку с сахарным песком. Мария даже не отскочила в сторону. Ну и пусть. Какая теперь разница. Но слезы мгновенно подступили к горлу. Надя так и не вышла из своей комнаты, и Мария, глотая слезы, пошла за веником.

Нет, но когда они встречались? И потом, все бы ничего, но почему именно Юра? Как будто специально. Насмешка судьбы. Мария же прекрасно знает его семью. Просто кошмар! Ярославль – город маленький, все как на ладони.

Она часто задумывалась о том, каким он будет, избранник ее дочери? Особенно когда не спалось ночами. И вот Мария представляла себя сидящей в зале Московской консерватории, естественно, в восьмом ряду, как поет любимая певица, а на сцене ее дочь играет Рахманинова. Или Брамса, или нет, пусть лучше будет Лист. И обязательно с Большим симфоническим оркестром. И после ее выступления дирижер бьет о ладонь своей палочкой, а потом выводит ее на поклон на середину зала. В этом месте Мария начинала плакать. А как же тут не заплачешь: понятное дело, дирижер уже чуть-чуть влюблен или скорее даже готов сделать ее дочери предложение. Но Наде, конечно, не до дирижера. Она практически подписала контракт с Венской оперой. Почему-то Марии больше всего нравилась именно Венская опера. Да, дирижер, наверное, будет мешать. Гастроли, поездки, и вот он, апофеоз, – австрийский импресарио. Он, конечно же, предлагает Наде стать его женой. И ладно, что намного старше. Зато квартира в Вене и летний домик недалеко от Зальцбурга. Ой, если картошку не выкопают в эти выходные, то вся замерзнет, к чертовой матери. Ну вот, прервалась такая красивая история. Но такие мечты убаюкивали, и Мария спокойно засыпала.

Господи, ну при чем же здесь Юрка Соловьев?! Добро бы, она не знала его отца, попивающего (правда, в меру) Егора и вечно хмурую мать, Любашу. Родители Юры работали на том же комбинате, что и Мария. Уж если в городе все друг друга знали, то на комбинате и подавно. А с чего Любаше радоваться? Кроме Юрки, в доме еще четыре рта, причем все девчонки. Юрка потому и в медучилище пошел, чтобы матери помочь. Она с гордостью показывала новые сапоги – сын купил. А ведь Мария радовалась за нее от души и понимала: хороший парень. Но только пусть найдет себе ровню. При чем здесь ее Надя? Просто хороший парень домик под Зальцбургом, поди, не предложит.

Юра пришел в их дом с букетом, тортом и бутылкой шампанского Абрау-Дюрсо. Совершенно неожиданно для Марии. Дочь не предупредила, даже не намекнула, что ждет гостей. Сама Мария догадаться не смогла. Она всегда очень гордилась тем, что чувствует свою Надю, по взгляду определяет ее настроение, ее самочувствие. Только как почувствовать и предугадать то, что и в голову прийти не может?! Этот ни с того ни с сего приход в дом молодого человека? Откуда было ему взяться?

Мария, правда, отметила, что дочь с утра была не в своей тарелке. Нервничала, за пианино ни разу не села.

– Надя, ты сегодня решила отдохнуть? – спросила просто так, для самоуспокоения.

– Да, мама, теории много. Вечером поиграю.

– Я вечером к Светлане собралась, она хотела мне новые туфли показать. Или ты хочешь при мне поиграть?

Была у них такая домашняя традиция. Надя любила играть в присутствии матери.

– Ну давай, как на концерте. – Мария выдвигала старенький венский стул с витой спинкой, доставшийся ей еще от бабушки, на середину комнаты. Садилась с прямой спиной, руки на коленях и обращалась вся во внимание, слушала дочь.

– Нет, то есть да! – Надя запнулась. – Да не ходи ты никуда! Давай сегодня дома побудем.

Мария пожала плечами.

– Как скажешь. – Она подошла к дочери, привычным движением губ дотронулась до ее лба. – Все нормально?

– Мама! – Надя легонько толкнула мать. Ну да, все как всегда: дочь не признавала «телячьих нежностей». Марии Надя сегодня не нравилась. Что-то произошло, вот только что? Кто сказал «дьявол в мелочах»? Кто-то из немцев. Если точнее, то «Бог – в мелочах, а дьявол – в деталях». Этот день был с самого утра наполнен какими-то неприятными безотчетными ощущениями. Про дьявола Мария подумала уже потом, во время бессонной ночи. А с утра какие-то досадные предчувствия и нечеткие ощущения чего-то неправильного преследовали женщину.

День и начался не так, как всегда. Время близилось к обеду, а Надя даже не сыграла привычных упражнений. Обычно она, выходя из комнаты на кухню завтракать, уже успевала минут на 15 присаживаться к инструменту, размять свои руки. Несколько аккордов, расходящиеся гаммы. Мария замирала на кухне на мгновение, слушая привычные звуки и представляя руки дочери. Даже непонятно, в кого у Нади такие удивительные длинные пальцы?

– В Рябинкину, – как-то огрызнулась Надя.

«При чем здесь Рябинкина, – слегка обиделась Мария. – Тоже мне, умничать уже начала». Думает, что ей неизвестно про то, что Рябинкина – это прима-балерина Большого театра. Но только действительно не было у них в роду таких рук, таких пальцев: длинных и тонких. У Володи руки были крупные, это правда. Только никакого отношения к музыке это не имело. Обычная большая рабочая рука. Даже слишком большая, немножко похожая на ковш экскаватора. Не рука, а целая лапища. А у Нади – очень тонкая кисть. А может, фортепьянные упражнения развили руку в правильном направлении?

Мария не была ослеплена материнской любовью настолько, чтобы называть свою дочь красавицей. И яркой тоже – нет. Надина внешность скорее была тихой и какой-то застенчивой. Небольшого роста, очень худенькая, русые волосы, каре с длинной челкой. Обычно мягкий, взгляд становился жестким, как только она садилась за инструмент. Девушка мгновенно менялась за фортепьяно, это отмечала не только Мария, но и Надины учителя. Она становилась как-то выше, увереннее. Мария знала: у девушки свои отношения с музыкальным инструментом, Надя как будто каждый раз пыталась его себе подчинить. И опять же, по мнению Нади, получалось это у нее не всегда. Марию удивляла такая позиция дочери. Мать игрой дочери, как правило, восхищалась, а Надя чаще всего бывала собой недовольна.

Она частенько закрывала крышку пианино, опускала голову на свои длинные пальцы, собранные в кулачки, и, упершись в них подбородком, долго смотрела на свое отражение в полированной поверхности пианино. На себя смотрела или сквозь материю, в попытке разгадать таинство музыки, а может, мечтала в поисках нового вдохновения.

И вот тебе – Юра, совершенно из другого мира, с отцом, практически алкоголиком, и четырьмя сестрами.

Звонок в дверь раздался неожиданно.

– Надя, ты кого-нибудь ждешь? – Мария, не дожидаясь ответа, поспешила к двери, на ходу натягивая свитер на домашнюю майку: мало ли кто.

Сначала женщина была уверена, что ошиблись дверью, потом, когда сзади подоспела Надя, поняла, что этот юноша пришел к дочери, но все же засомневалась, тот ли это Юра. Но все эти сомнения, к сожалению, не подтвердились. И Юра позвонил в нужную дверь, и был тем самым Соловьевым Юрой, папа которого на комбинате трудился фрезеровщиком, а мама – уборщицей, и Надя ждала именно его.

Первый шок у Марии быстро сменился разочарованием, а потом и просто тупой болью, рожденной одной мыслью: жизнь прожита зря. Она видела перед собой улыбающегося парня, который хорош собой и знает об этом. А главное, в него вполне могла влюбиться ее дочь. В модных джинсах, ярком пуловере, который подчеркивал прекрасную мужскую фигуру, с ослепительной улыбкой он вполне походил на удачливого артиста.

Молодой человек без лишнего стеснения прошел в комнату. Знакомиться им было ни к чему: Мария хоть давно и не видела юношу, и он очень изменился, но не настолько все же, чтобы его не узнать. Надя тоже не сочла нужным представить матери своего знакомого и хоть как-то объяснить этот визит. Она все так же держалась немного позади матери.

– А давайте пить чай! – радостно предложил молодой человек, совершенно не понимая душевных метаний Марии.

– Прямо из шампанского варить будем? – подхватила Мария, она к тому времени еще не потеряла чувства юмора и надеялась, что цветы и шампанское – это просто от хорошего воспитания и доброты мальчика; вон маме сапоги покупает.

– Ну почему, шампанское – отдельно, а чай – отдельно. Заварка же есть у вас? – Юра говорил громко, подчеркнуто весело и постоянно улыбался.

– Заварка у всех есть. – Мария уже начинала слегка нервничать по поводу этого боевого парня, который зарился на ее заварку.

– Только сегодня же не Первомай и не 8 Марта. – А почему Мария, собственно, не может выяснить, что и почему? Она немного пришла в себя. Не она же пришла в гости, а к ней пришли, тем более что Надя предоставила ей возможность разбираться как сумеет, и сама, похоже, ничего объяснять не собирается.

– Сегодня, теть Маш, есть повод получше. У нас с Надей для вас хорошая новость.

У Марии от этих слов засосало под ложечкой. Нужно срочно куда-нибудь присесть. И сразу ее жизнь поделилась на две половины. Вот была жизнь до этой фразы, и теперь будет после. Зачем он пришел, что ему здесь надо? Они же с дочерью все решили, все расписали: когда, что и зачем.

Пока Мария пристраивалась на продавленном диване, купленном когда-то по карточкам, в голове прокрутилась вся жизнь: и тот кредит на пианино, и ежегодный отпуск в Евпатории, где месяц в году они жили в частном секторе, у одной и той же бабки. А что, крыша над головой есть, море – вот оно, рядом, оно одно для всех. Хоть ты в правительственном пансионате живешь, хоть у бабы Нюры. У бабы Нюры даже веселее. В соседнем домике – семья инженеров, мама с сынишкой в домике ночевали, папа – под абрикосовым деревом. Умываться к рукомойнику – в очередь. И чем плохо? Весело. И вечная дача, да что там, дача, – хибара: на шести сотках картошка и клубника. Зато не нужно тратиться на овощи, ягоды для Нади, а витамины ребенку нужны в обязательном порядке! Вечно она работала, откладывала, копила, экономила. Жила ради одной только цели: вырастить дочь, дожить до ее успеха, вот до такого выступления в консерватории, какое грезилось ей в ее ночных видениях. И тут на тебе, Юра…

Мария встряхнула головой, что это она? К чему все эти мысли? В конце концов она для Нади всегда была непререкаемым авторитетом. Да, дочь порой демонстрировала характер, но к матери всегда прислушивалась, ни одного решения не принимала, не посоветовавшись. Даже не так: все решения всегда принимала Мария, а Надя соглашалась. Могла поспорить, но потом понимала, что мать права. Вот и здесь поймет. Согласится.

– Надя, где наш чешский хрусталь? – Мария отбросила дурацкие мысли и направилась к стенке, доставать сервиз и парадную льняную скатерть. – Смотри-ка, «Абрау-Дюрсо», не помню, когда и пила его. И торт «Киевский». Юр, откуда такое богатство, признавайся?

– Тетя Маша, неважно, – парень в очередной раз ослепительно улыбнулся. У Марии опять начало сводить скулы, но она быстренько отбросила нехорошие мысли в сторону.

Женщина решила, что сейчас она все сведет к обычному чаепитию. Красиво накрыла стол, Надя активно ей помогала. Как хорошо, что в загашнике имелись льняные же салфетки с вышивкой мережками и коробка «Ассорти». На всякий случай выложила в красивые вазы два сорта варенья: пятиминутку из клубники и царское из крыжовника, всем выдала по розеточке, вдобавок к десертным тарелкам. Получилось нарядно. А даже и хорошо, давно они празднично не накрывали стол и варенье ели прямо из банки. Почему? Вот, есть же фарфоровые розеточки, Светка как-то на день рождения подарила.

– Юр, ты варенье-то накладывай. Говорят, у меня хорошо получается. Стараюсь не переваривать, чтобы не очень сладко получалось. У тебя мама варенье варит?

Все дружно расселись. Мария только сейчас заметила, что Надя не в обычном домашнем халатике, а в юбке в клетку и рыжей кофте-лапше, и колготки на ногах тоненькие, а не те хлопчатобумажные, в которых она обычно по дому ходит. Когда успела переодеться? Или уже с самого утра готовилась к приходу гостя, просто не выглядывала из своей комнаты, вот Мария и не обратила внимания. Мария обычно по дому ходила в спортивных трико и в обычной белой футболке. Удобно, нигде не давит. Перед тем как отомкнуть дверь, она быстро надела домашний же свитер. Еще чего, ради этого Юры она переодеваться не станет. Так вполне хорошо. Не какой-нибудь прием, обычное чаепитие. Приходят же к Наде подружки или к ней Светка, допустим. Мария же не наденет ради Светки тонкие колготки. Вот и все!