Из-за легкого недомогания вернулась домой раньше. Целый день пыталась выкинуть из головы ту эсэмэску, убеждая себя, что это лишь игра воображения. Но получалось с трудом. Стоило страшной догадке продвинуться дальше в моём воображении, как я представляла самое худшее. Марата с другой женщиной. От этой мысли становилось невыносимо больно.
Должно быть, поэтому у меня так разболелась голова.
Как только зашла в квартиру, тут же ощутила неладное. Около входа стояла чужая женская обувь. И знакомый въедливый запах восточного парфюма вызывал у меня приступ тошноты. Каждый раз.
А затем к обонянию присоединились и иные органы чувств.
Что-то заставило меня не сразу зайти в гостиную. Может, её тон, который я разобрала раньше, чем поняла смысл сказанного.
– Маратик как в двадцать лет вперился в эту вертихвостку взглядом, так больше не отходил. Вику-у-у-ся, – свекровь протягивает моё имя, коверкая до безобразия, – Викуся то, Викуся сё. А дома вечно срач. Вот зашла хоть прибраться у них немного. Не могу видеть, что сын так живёт. Приворожила его эта ведьма. Присосалась и никак отлипнуть не может от моего сына. Ещё и пустобрюхая ходит. Даже бог не даёт им ребёнка. Неспроста ведь. Не пара она моему Марату. Он такой видный. Такой статный. А эта… Фу! Кожа да кости. Взглянуть не на что. Сама ни черта не жрёт и сына моего не кормит.
Я и до этого дня знала, что Антонина Петровна, мягко говоря, меня недолюбливает. Но она никогда ничего подобного в открытую не высказывала мне. А глаза её злые… Я старалась не замечать.
Теперь же мне было просто страшно выйти из прихожей. Внутри всё клокотало. Нет, не от ненависти. От жуткой брезгливости. От чувства, похожего на то, когда ты долгое время находишься рядом с помойной крысой, но не сразу её замечаешь.
Если бы не Марат, наверное, я бы не стерпела. Высказала бы всё, что думаю об этой грязной исповеди. Но не могу.
– Антонина Петровна, добрый день, – набрав побольше воздуха в лёгкие, здороваюсь с ней с порога, принимаясь наконец разуваться.
Свекровь вышла меня встретить, сверля недобрым взглядом, от которого сразу захотелось перекреститься и умыться святой водой.
– А, Вика, что-то ты рано пришла. Неужто уволили? – осмотрела меня с ног до головы, да так въедливо, будто в правом кармане я могла спрятать любовника.
Раньше такие шпильки пропускала мимо ушей. А сейчас вдруг значение всех её колкостей приняло ещё более неприглядный вид.
– Нет, голова разболелась. – Стараясь на неё не смотреть, снимаю своё пальто, проходя вглубь квартиры. – А вы почему не предупредили о приходе?
Замечаю, что на диване разбросана её верхняя одежда и сумка. Не то чтобы меня это напрягало, но после слов про срач в моей вылизанной до блеска квартире удивительно наблюдать подобную неопрятность с её стороны.
– А что это я должна предупреждать, когда прихожу в дом к своему сыну? – уперев руки в бока, гневно смотрит на меня.
Не знаю, откуда набралась сил, чтобы не нагрубить.
– Нет, может быть, я приготовила бы ваш любимый пирог с лососем, – произношу с примирительной улыбкой.
– Ой, можно подумать, ты готовить умеешь, – очередная колкость летит в мою сторону, хотя я множество раз за годы брака наблюдала, как она за обе щеки перемалывает мою стряпню, – я вот Марату пирожков напекла. Его любимых.
На столе, в дымящемся пакете, лежат обжаренные в масле чебуреки. Интересно, сама приготовила или купила в пекарне за углом?
Пока я пыталась немного облегчить свои муки, умываясь холодной водой, всё время слышала ворчание этого недовольного ревизора. Она залезла в каждый ящик, в каждую тумбочку. И везде нашла к чему прицепиться. То рубашки у меня не так выглажены. То стрелки на брюках я делать не умею.
С каждой секундой слушать её становилось всё невыносимей. Головная боль лишь усиливалась.
Пока готовила суп, от Марата пришло СМС.
Ничего не значащий раньше текст принял новый окрас.
«Викусь, я задержусь сегодня. Не жди, ложись спать».
Осела на стул. Не хотелось верить. Но картинка вырисовывалась некрасивая.
Под руку жужжала Антонина Петровна. От её голоса боль только множилась. Благо, когда я сообщила, что Марат задержится, она догадалась уйти.
За все годы нашего знакомства Марат никогда не давал мне повода думать о том, что он способен меня предать. Разлюбить. Предпочесть мне другую.
А сейчас я вдруг с удивительной ясностью поняла, что у него связь с другой женщиной. Не знаю, насколько глубокая и долгая, но…
От этого предположения мне захотелось на стену лезть. Ходила из угла в угол, не зная, где найти себе место.
Он в офисе? Может, поехать туда и проверить?
Заглянуть правде в глаза.
Нет. Это жутко унизительно. Бегать за ним.
Вгрызлась в свою память, пытаясь понять, когда это началось. Как долго длится. Но, ничего не откопав в ней, уснула.
Проснулась ночью от шума воды. Часы показывали полночь.
Выбралась из-под тяжёлого одеяла. Не помня, как укрывалась.
И замерла при входе в кухню.
Марат мыл оставленную мной посуду. Наверняка, умей он готовить, и суп бы доварил. Но вместо этого просто убрал всё в холодильник.
На нём всё ещё была та рубашка, что он надевал с утра.
Как там делают ревнивые жёны? Проверяют воротник и манжеты на следы помады?
С мыслью о том, что если моя гипотеза окажется верной, то я больше никогда не смогу обнять Марата, подошла к нему.
Положила ладони на широкую спину. От моего прикосновения мышцы на мгновение напряглись, а затем расслабились.
Обняла его за торс без какого-либо намека на лишний грамм жира.
И втянула в себя запах, знакомый до самой последней химической составляющей. Без каких-либо чужих примесей. Может, я всё надумала? Может, это моё беременное воображение мне рисует жуткие картинки?
– Не хотел тебя будить, ты так сладко спала, – сообщает муж, выключая воду и оборачиваясь ко мне, – сейчас очень много работы. Но это временно. Я должен заключить хорошую сделку, и мы переедем отсюда.
Сонно утыкаюсь ему плечо. Трусь щекой, будто кошка, оставляющая метку на своем хозяине.
– А мне нравится, как мы живём. И эта квартира мне тоже нравится, – поднимаю к нему лицо, – разве ты не счастлив?
Марат убирает прядь от моего лица.
– У тебя должно быть всё самое лучшее. И у тебя это будет, – уверенно заявляет.
– У меня есть лучшее – это ты.
От моих слов Марат стискивает меня так, что косточки хрустят. Мне вдруг хочется прямо сейчас сообщить ему о беременности. Отбросить страхи.
– Утром уезжаю в командировку. Приеду прямиком к вечеринке. Я оставил тебе денег. Не забудь про платье. Ты должна быть там самой красивой.
– С кем? – тихо выдыхаю. Горло тут же сжало, так что говорить стало невозможно.
– Один.
Ответ короткий. И смотрит прямо в глаза. А я вдруг ловлю себя на мысли, что не верю. Больше не верю ему. Так беззаветно, как раньше.
И постепенно начинаю приближаться к уровню точки кипения. Всё ближе и ближе к тому моменту, когда я взорвусь. И всё окружающее меня полетит в тартарары.
Создалось впечатление, что меня запихнули в иную реальность. Ранее чуждую для меня. Больше похожую на ночной кошмар.
Ревность? Примерно понимала, что это за чувство, но Марат никогда не давал поводов. Только подтрунивал надо мной, заигрывая с продавщицей преклонного возраста на кассе.
Я так самоуверенно считала, что он не способен любить никого кроме меня, что сейчас, когда воображение подкидывало новые и новые кадры, испытывала настоящую дурноту. Просто потому, что сама даже мыслей не допускала о другом. Потому что знала, что единственный мужчина, предназначенный мне судьбой, – мой муж.
Разве у него могло быть иначе?
Когда с утра я вызывала такси следом за Маратом, мне было стыдно. Нестерпимо. Сама себя не узнавала, выбегая на улицу в мороз в лёгком осеннем пальто и без шапки. Пока ожидала такси, нервно оглядываясь, даже не ощущала холода. Внутри что-то подстёгивало меня поехать за ним.
Посмотреть правде в глаза. Впрочем, что я ожидала увидеть в аэропорту, я понятия не имела.
Запрыгнула в такси, заверяя водителя, что опаздываю на самолет. Хотя с собой у меня не было даже сумочки. Только телефон в руках и ключи в кармане.
Но сердобольный таксист проникся моим встревоженным видом и гнал с такой скоростью, что в аэропорт я рисковала приехать даже быстрее Марата.
С безумным видом прошла через металлоискатель, пытаясь найти глазами стойку регистрации. И остановилась как вкопанная.
Меня будто кинули в кипящий чан. Наверняка именно это ощущают грешники в аду. Как кожа медленно плавится и сползает. Как огонь лижет до костей, забирая с собой мышцы и жилы.
Каким-то образом мой взгляд из всей толпы улетающих выцепил одну девушку. Длинноволосую брюнетку в короткой юбочке и ботфортах. Она широко улыбалась кому-то. И только спустя мгновение я увидела этого кого-то. Мой муж.
Он поцеловал её в щёку и забрал дорожную сумку. С до боли знакомой галантностью.
Думала, рассыплюсь прямо на месте. Слёзы потекли по щекам.
Но почему-то я не побежала за ними. Не кинула ему в лицо обвинения в измене. Это казалось ещё более унизительным, чем переживать эту боль в одиночестве.
Не разбирая дороги, побрела на выход. Умудрилась заблудиться в аэропорту, который хорошо знала.
Холодный вечер студил мои слёзы, превращая в льдинки. И мне хотелось, чтобы и сердце моё, которое так болело и пекло, тоже превратилось в лёд. В айсберг.
Как же я давно не испытывала душевной боли сродни физической. Нет. Она несравнима. Она во много крат невыносимей. От неё не принять таблетку.
Можно ли излечиться от неё?
Вряд ли. Потому что мой мир оказался сказкой. Нереалистичной. И недолговечной иллюзией. Комфортной и удобной.
Дома на столе лежали деньги. Видимо, на работе у супруга дела и вправду идут в гору. Села на стул, смотря на банкноты пустым взглядом. Деньги, любовница – это, должно быть, логичный атрибут успешного мужчины.
И жена, смиренно охраняющая домашний очаг.
Только вот я не представляла себя такой женой. Каждая клеточка во мне протестовала против подобной участи.
Она у него первая любовница или имелись и другие? А я просто слепая курица?
А вдруг всё же ошиблась? Вдруг это была случайная рабочая встреча? Но ведь он солгал мне…
Как там сказала Антонина Петровна? Кожа да кости. К субботе ситуация усугубилась.
В день корпоратива схватила деньги со стола и, захватив подругу, поехала по магазинам.
– Ой, Вика, прекрасно выглядишь, – сообщает мне она вполне искренне, хотя сама я себе казалась больной и чересчур бледной. Но, видимо, это модно.
Мысль о том, чтобы выложить ей свои опасения, показалась мне унизительной. Поэтому решила отложить экзекуцию на потом.
– И какое ты хочешь платье? – интересуется, пролистывая наряды на вешалке, как игральные карты.
– Хочу, чтобы Марат в шоке был, – твёрдо заявляю.
Глупое желание и правда быть самой красивой на этой вечеринке немного удерживало мою гордость на плаву.
– Тогда запишем тебя к моему стилисту. А то ты, наверное, уже забыла, как тушь держать в руках, – журит подруга.
Идея неплохая. Я действительно редко крашусь.
Телефон провибрировал.
На экране появилось сообщение.
Любимый муж:
«Невыносимо соскучился. Уже еду домой. Ты нашла наряд?»
Сердце сжалось. Замерло в груди. Больно.
Выдохнула сквозь стиснутые зубы. И написала сообщение.
«Да. Меня нет дома. Увидимся на вечеринке».
Вместо сообщения Марат тут же перезванивает.
– А где это ты гуляешь? До вечеринки ещё несколько часов, – в трубке раздаётся густой бархатистый баритон мужа, от которого начинают по привычке вибрировать внутренности.
– Ты же хотел, чтобы я была самой красивой, – произношу, стараясь не выдавать обиду, – поэтому я заехала к стилисту Зои.
Так и представляю, как Марат на том конце провода закатывает глаза при упоминании моей подруги.
– Ты у меня и так самая красивая, – заявляет муж.
А я горько улыбаюсь, вспоминая ту намалёванную девицу из аэропорта. Рядом с такой я просто бледная моль.
– Напиши адрес, я заеду за тобой, – почти приказывает Марат.
– Хорошо! Мне пора дорогой, – и бросаю трубку, не став дослушивать, что он хотел сказать.
О проекте
О подписке