Она стала осматривать помещение. Студенты сидели за отдельными столами, спрятать в которых что-то не получилось бы, так как большая часть их передней стенки была открытой. Сумки все оставляли на входе. Одежду – на стульях сзади. У Цыганок так висела кофта. У Шумкина свитер. На столе лежали только листы для записи ответов, пеналы, с ручками, фломастерами, резинками, и зачётки. Готовясь к ответу, студенты время от времени теребили отрезные листы с вопросами к экзамену. Горобова фиксировала всё обстоятельно и покадрово. «Вот профессор попросил зачётку и стал писать в ведомости оценку за экзамен. Ячек мнёт в руках листки с записями, смотрит на меня и улыбается. Почему? Доволен четвёркой? Возможно. Профессор отдаёт зачётку и билет, хвалит. Ячек встаёт, прижимает к себе листы, забирает зачётку, идёт к столу. Собирает вещи, наклоняется за сумкой, берёт со стола чистые листы, билет, идёт к выходу. Оставляет на столе листы в одной стороне, билет в другой и подальше от тех, что разложены вопросами вниз. Выходит. Всё!»

Пока декан следила за гимнастом, к столу села Цыганок. И опять Горобова протоколировала взглядом все движения бегуньи, отмечая: «Протянула билет. Профессор проверил номер, отдал билет, пригласил сесть. Она села. Положила листы с ответами. Тут же рядом зачётка. Света отвечает. Смешно трясёт руками и тараторит. Что тараторит?». Цыганок говорила громко, чётко и уверенно, но в какой-то момент так засеменила словами, что Удалов сморщился, выставил две руки и попросил не пищать и не частить. Света кивнула, исправилась, но ненадолго: уже через три предложения опять ускорилась. Удалов снова прервал её, сожалея, что в программе первого курса студенты не изучают голосовые связки; девушка могла бы успешно демонстрировать их функцию. Шумкин тут гордо напомнил, что это именно он приклеил одногруппнице прозвище «Света, радио не надо». Николина, защищая подругу, обозвала Мишу толстокожим и толстопятым. Горобова усмехнулась. Неуклюжесть Шумкина была ей знакома не менее голосистости Цыганок. Профессор приказал замолчать всем, кроме Цыганок. Она стала рассказывать про строение мышц медленно и совершенно очевидные вещи: мышцы мягкие и эластичные, связки эластичные, но не мягкие, а сухожилия и не мягкие, и не эластичные.

– Почему природа не придумала, чтобы мышцы не рвались, – закончила девушка ответ вопросом и тут же перешла на личный пример: – Вот у меня, товарищ профессор, был надрыв задней поверхности бедра. Зашить её было нечем, это ведь не связка, и лавсан мышцы не берёт. А жаль! Так я до сих пор маюсь, как меняется погода. Нога ноет, как зуб.

– Почему так? – спросил профессор, наводя на дополнительный ответ.

– Да кто ж её знает эту мышцу? – вздохнула Света.

– Тогда пойдите поучите ещё. Например, про нервы. – Мужчина потребовал зачётку.

– Я же всё знала, но про нервы забыла, – расстроилась Цыганок, не торопясь расставаться с книжицей для оценок: – Товарищ профессор, а задайте мне ещё какой-то дополнительный вопрос. Чтобы я могла вас порадовать на четвёрку. Мне очень нужна стипендия.

Непосредственность и откровение студентки застали учителя врасплох. Он предложил Цыганок показать на макете какие-то мышцы. Немного путаясь и не переставая тараторить, она стала показывать не только то, что просили, а всё, что было рядом. Удалов поспешил объявить ей о четвёрке. Цыганок подпрыгнула и стала визжать от радости. Удалов попросил студентку успокоиться и взял её зачётку. Вытащил оттуда билет. Света тут же схватила листочек. Как показалось декану очень спешно. «Перевозбуждена? Или ещё что-то?», – Горобова утроила внимание. Инстинктивно что-то подсказывало ей, что происходит непонятное. Однако ничего подозрительного женщина снова не выявила. Цыганок схватила вещи, листы с ответами, оставила на выходе билет, убежала, обещая Николиной ждать её в амфитеатре. «Это мне очень даже кстати», – подумала Наталья Сергеевна, решив не тянуть с объяснением по «Космосу».

В аудиторию вошли Зубилина и Попинко. За этих можно было не переживать. Записав номера их билетов, Удалов пригласил для ответа Шумкина. Миша сел и сразу начал с полемики: подготовленный вопрос по гистологии вызывал у него массу замечаний. Заявив, что формирование нервной ткани у зародыша начинается на четвёртый день развития, он удивился почему природа не оказалась ещё умнее и не устроила всё таким образом, чтобы избежать лишних тканевых прослоек. Жир на теле, по мнению студента, был явно лишним. Его, как энергетическое депо, вполне можно было бы заменить добавочным количеством лёгочных альвеол, фиксирующих на себе кислород, необходимый для окисления. Ведь окисление – это сжигание. А что бывает в результате пожара – огонь и тепло. Или, например, почему бы не добавить в печень гликогена, расщепление которого тоже поставляет энергию. И объяснять присутствие жира только тем, что он нужен женщинам во время вынашивания плода – совершенно нелогично, ибо ему жир тогда бы был вовсе не нужен. Значит, умная природа должна была сделать толстыми только женщин. А мужчин стройными и красивыми.

Подобные рассуждения, основанные на синтезе знаний сразу по нескольким предметам, вообще-то должны были порадовать Удалова. Вот только произошло обратное: профессор завёлся и стал доказывать, что жир – это не только энергодепо, но и строительный материал для любой клеточной мембраны. А если Шумкин этого не знает, то гистологию он учил плохо. Живот растёт из-за снижения скорости метаболизма. Жаль, что взявшись за столь сложные оспаривания, студент не понимает элементарного: возрастные изменения происходят в том числе и на гормональном уровне, что приводит к снижению скорости всех реакций организма. Такие пробелы в знаниях точно не обрадуют Галину Петровну Михееву. Ведь Шумкину скоро сдавать экзамен и по биохимии, а в голове у него сплошная путаница. Так что лучше Мише не лезть бы в дебри и перейти ко второму вопросу.

Осадив заносчивого студента, профессор без возражений выслушал его следующие ответы, после чего попросил зачётку. В ней он вывел тройку.

– За что? – не понял Шумкин и оглянулся на Горобову. Наталья Сергеевна развела руками, не собираясь оспаривать оценку заслуженного коллеги. Миша, взбесившись, упрекнул профессора в несправедливости. На что Удалов предложил переправить тройку на двойку, чтобы дать Шумкину шанс пересдать экзамен в конце месяца, и даже потребовал зачётку назад. Юноша испугался и спрятал её за спину. Пожилой мужчина встал и ждал. Горобова и другие молчали. С места поднялся Попинко. Подойдя к Шумкину сзади, он упрекнул его в излишней ершистости и, незаметно подмигнув, кивнул на дверь. Шумкин направился к выходу.

– Верните билет! – потребовал профессор, когда юноша уже открыл дверь. Обозлённый Миша бухнул билет рядом с другими, лежащими на столе у входа, и ушёл. Профессор, возмущаясь, что оценивать стоит также неучтивое поведение, пошёл к столу. Взяв из стопки гладкую полоску бумаги с вопросами, он вернулся на своё место.

И тут Горобову как укололи: она была практически уверена, что билеты, по котором отвечали все предыдущие студенты, были сложенными вдвое по форме зачётки. Зрительная память декана высветила стоп-кадр: стол, на нём листы белой бумаги, сбоку билет с ответом, с линией сгиба посредине. Некоторые билеты истрёпаны. Такой был перед Ячеком. И перед Цыганок. И сейчас перед Николиной. А в то же время перед Зубилиной и Попинко лежали листики совершенно прямые.

– Извините, профессор, могу я попросить у вас билет Шумкина? – улыбнулась женщина, взяла у растерянного преподавателя бумажку и вышла из классной комнаты. – Шумкин, стой! – приказала она десятиборцу, нагнав его в общем коридоре. – А ну-ка дай мне листы с твоими ответами?

Взяв бумаги за край, Горобова помахала им перед носом десятиборца.

– Что это?

– Мои записи, – ответил Шумкин. Другого сказать ему было нечего.

– А почему ты отвечал не на те вопросы, что были в твоём билете? – Наталья Сергеевна помахала перед лицом студента правильным билетом. Вся группа замерла. Лысков взял у декана билет, листы с ответами, прочитал и тоже посмотрел на Мишу вопросительно. Шумкин побледнел так, что казалось сейчас грохнется в обморок. Горобова обвела всех взглядом.

– Та-а-ак, голубчики, всё с вами понятно. После экзамены соберитесь все в амфитеатре. Думаю, Павел Константинович, нам будет о чём поговорить. Пойдёмте! – приказала она анатому, указывая на лестницу. Уже поднявшись на пролёт, Наталья Сергеевна обернулась: – Цыганок, как только Николина выйдет с анатомии, жду вас обеих в моём кабинете. Ясно?

Света испуганно затрясла кудряшками на голове. Лысков выставил студентам кулак и, расстроенный, пошёл следом за Горобовой.