Из монастырских ворот налево, потом вниз по Кровавой дороге, к беседке с водой. Только умывшись святой водой, она шумно выдохнула и поплелась к лестнице, ведущей наверх, к собору Михаила-Архангела. Там бессильно плюхнулась на скамью, устроенную на лестничной площадке и бледными губами произнесла:

– Ну, я получила по башке…вот так вроде и веришь в существование Бога и всё такое…а прорвётся что-нибудь оттуда сюда – это ж сразу психбольница…

– Да что случилось-то?

– Манифестация случилась, что…книжки читаем, а существ из тонкого мира игнорируем. Фантастика интересна, а реальность подрывает психическое здоровье. В общем…я уж было собралась отождествиться с этим парнем, дыхание уже синхронизировала, и тут ощутила толчок. Не знаю, кто это был. Выглядел, как ангел с картинки. Сказал только: «Нельзя. Для твоего блага». И подпихнул к выходу. Здесь, в монастыре, подозреваю, это не новость. Но говорить об этом с кем-то из священников страшнее, чем пережить всё ещё раз. Да и не знаю, с кем. Всё у них – грех. Догме следуй, а духовной реальности не касайся. Ладно, раз там (она указала пальцем в небо) такую бдительность проявляют, то не оставят. Как-нибудь справлюсь. Теперь надо понять, как нам действовать.

– Алла, а вам не кажется, что сначала лучше просто понять? Ну, ситуацию всю. Что произошло, почему Игоря похоронили, где он сейчас, почему он там оказался? Ну и так далее.

Алла внимательно посмотрела на Арсения.

– Возможно, Вы правы. Просто для меня это всё – слишком сильное потрясение, и я боюсь… Боюсь, что если ничего не стану делать немедленно, то оцепенею. Поэтому как-то так: сперва дел наворотить, потом разбираться, если само не рассосётся, – она криво, вымученно усмехнулась. – Поможете разобраться, что за сценарий мне подсовывают?

– Чем могу, конечно. А кто Вам его может подсовывать? Кого Вы имеете в виду?

– Не знаю. Тело, которое похоронили, привезли в цинковом гробу. Брат – врач, иммунолог. В последний раз звонил мне из дома дня три назад. Про командировку ничего не говорил. А хоронили его от работы. Что могло произойти, и как он оказался в Африке, для меня загадка. И кому нужно, чтобы его считали погибшим, я не понимаю. Ну, был бы Игорь специалистом по отравляющим веществам или вирусологом, я бы поняла, почему к нему возник такой интерес. Но иммунолог, который не получал государственных премий за выдающиеся открытия, вдруг оказывается героем детективной истории – это странно, не правда ли?

– Да уж.

– Уфф… ладно, пойдёмте к нашим друзьям, Гуглу с Яндексом. Посмотрим, что в мире творится.

Но зазвонил телефон, и планы пришлось поменять.

– Здравствуйте, Алла Дмитриевна! Это Катя. Мне надо срочно с Вами поговорить, не по телефону.

– Сейчас, я посмотрю, вместо чего могу с Вами встретиться, – и, назначив время, уставилась на Арсения:

– Вместо чего? Вот какой вопрос мы не протрясли: вместо чего Игорь в Африке? Что бы он делал, если бы не кабы? Надо разобраться. Может, и не придётся анализировать африканский контент.

Она говорила тихо и невнятно, словно все силы потратила на расчленение своей истории, которую пережить целиком не представлялось возможным, но в которой очень хотелось поставить финальную точку. И не получалось. Не получалось. А точка под действием её желания размножилась и стала вездесущей:

– От Януса. Приезжали. К школе. За мной. Я поехала. Нет. Не могла. Отказаться. Убьют. Они поняли. Всё. Что ими интересуются. Думают на меня. Что я. Сливаю. – В конце каждого слова она делала усилие, словно отделяя его от следующего кирпичом. На согласные в конце слов она шлёпала цементным раствором. «Г» и «к» пристукивала мастерком. Огораживала свой мир от ужаса, замуровывая себя заживо. И если всё это правда (во что Алла была склонна верить), то девчонку надо спасать. А если вымысел – тем более.

Катя назначила встречу в дальнем углу шумной столовки, где можно было не опасаться посторонних ушей. История, с которой началось их знакомство в начале декабря, впечатляла. Девчонка уехала без спросу к другу в соседний городок, прихватив из сумочки бабушки пару тысяч на билет и перекус. Бабушка заявила в полицию, а дедушка избил беглянку до синяков, когда та вернулась домой. Не долго думая, Катерина набрала в поисковике «как отомстить», и интернет предоставил ей массу вариантов. Среди прочих оказался и Янус, предложивший услуги чёрной магии. Порядок оплаты услуги выглядел в изложении девушки нелепо и карикатурно, как история из «Молота ведьм». Было там и посещение массовых ритуальных сборищ с питьём крови жертвенных животных, и подписание договора о продаже души, и готовящееся человеческое жертвоприношение. Катя боялась даже произносить вслух имя организатора секты, в которую оказалась вовлечённой, потому что «он чувствует, когда о нём говорят».

– Но ведь ты хотела поговорить со мной? То есть, ожидаешь, что тебя смогут защитить и помочь?

– Ну… как бы да…

– А если не как бы, а конкретно? От чего защитить и в чём помочь?

– Я боюсь. Вокруг меня люди умирают. Четыре знакомых парня. И вроде не насильственная смерть, так-то. Но, думаю, это связано с Ним. Как мне сдать Его, чтоб меня не вычислили?

– Опиши его.

– Не могу, я его не видела. Только по телефону говорила, номер даже не определяется.

– А, как ты чувствуешь свою связь с Янусом? Банальное прозвище для двуличного человека.

Катя поёжилась и попросила не называть его имя.

– Я чувствую, будто мы связаны проводами или паутиной. Я колыхнусь – он чувствует. Пытаюсь убрать – он сразу пишет или звонит.

– Отлично. Можно переключить провода на другой объект. Рисовать умеешь? Нарисуй вашу связь. Что передаётся по этим проводам?

– От меня к нему…страх, что ли? Коричневое, вязкое. Как по шлангу.

– Какое животное полно такого страха?

– Корова на бойне, наверное. Или баран.

– Кто тебе ярче видится?

– Баран как живой.

– Перемести конец шланга со своего тела на этого барана.

Катя вздохнула.

– Алла Дмитриевна, а что мне будет за это на том свете?

– Почему ты у меня об этом спрашиваешь? Я не спец по загробным путешествиям. Спроси у Януса.

Катя насупилась и поджала губы.

– То есть, ты думаешь, что совершила наказуемый поступок?

– Ну да.

– Отчего же в храм не пойдёшь и не покаешься? Психологам там даже свечи не всегда продают, а ты у меня спрашиваешь про дела посмертные.

– Я там всё время чувствую себя плохой. И когда хорошо поступаю, и когда не очень – без разницы. Всё время типа недотягиваю. Не, есть там у них нормальные деды, конечно. Но в целом получается, что человек от рождения плох и грешен. А священник что, не человек? Он значит, тоже от рождения грешен? И как тогда он может мне помочь, если сам плохой, и я плохая, а? Или он какой-то другой человек, на которого не распространяется эта вся фигня про первородный грех? Он типа святой, а я плохая? Тоже как-то…неравноправие.

– А со мной, значит, равноправие? – улыбнулась Алла. Катя смутилась:

– Не, ну…я не чувствую себя плохой. Хотя я виновата и поступила нехорошо.

– А с «нормальными дедами» не чувствуешь себя плохой?

– Нет. Они не судят меня. Вот как у них в одной конторе такие разные люди? Догма-то одна. Хотя у вас, наверное, тоже всякие люди есть.

– Мы отвлеклись. Ты чувствуешь себя виноватой за то, что связалась с Янусом?

– Да. Его надо остановить.

– Я должна тебя предупредить, что сообщу в полицию о секте и возможных жертвах. И научу тебя, как стать невидимой. У нас есть время, пока твой баран жив.

Молоденький сотрудник полиции, который хотя и задал все здравые вопросы и выведал у Кати все телефоны и адреса сайтов, был настроен скептически:

– Как вы думаете, она врёт?

– В любом случае, надо проверять, – ответила Алла, – у людей её психотипа, которые выдумывают, другие движения глаз, другая лингвистика. Лучше бы сочиняла.

И началась работа. Алла общалась с семьёй Кати. Подключился следственный комитет и спецы по сектам. А поскольку Катя была не прочь щегольнуть «ясновидением» и охотно предсказывала своим мрачным, еле слышным голосом разного рода катастрофы среди одноклассников, довольно скоро о ней стали говорить, как о девочке с приветом, о которой плачут все психиатры Северо-запада. Может, оно и к лучшему. Говорят, пока к злу относятся несерьёзно, оно не нападает.

Но сегодняшний разговор с Катериной встревожил Аллу не на шутку. Если этот подростковый гуру действительно так чувствителен, его и не «просканировать», не вспугнув.

Кофе имел гадкий вкус таблеток от моли, привычная еда не лезла в воспалённое горло, телевизор раздражал натужным рекламным оптимизмом. Наверное, только во время болезни мы понимаем, какая пища по-настоящему нужна (информационная в том числе). Может быть, мы и заболеваем потому, что впускаем в себя вредоносное или недостаточно потребляем полезного. Она взяла дневник и карандаш и стала «прорисовывать» болезнь, как научила Алла. Из хаотичных чёрточек постепенно проступила мужская фигура, перечёркнутая дорожным знаком, в народе зовущимся «кирпич». Потом выписались слова «жрёшь в три горла», и сразу сам собой из груди вытек первый, слабый вздох облегчения. Это удивило Катю, она не замечала раньше такой явной связи между физическим состоянием и невидимым миром смыслов, который окружает человека постоянно. Вроде бы неудивительно, что ты знаешь, кто к тебе как относится, но как именно ты это понимаешь – по взглядам, жестам, фразам, действиям – проходит мимо сознания. «Я скучаю по тебе», – написала Катя, – и стала рисовать маленькие домики, деревья, дорогу, автобус, искажённое злобой лицо деда и дверь, закрытую на замок. Её никто не запирал, конечно. Физически не запирал. Но ей запретили выходить из квартиры и отобрали телефон. Жёсткие тяжёлые линии ложились на бумагу густой штриховкой, и потихоньку смягчались колючки в горле.

Приоткрыла и тут же захлопнула дверь бабушка, потому что Катя встретила её хрипло-сердитым «ба, я занята».

– Кать, сырничков? – поскреблась под дверью бабушка.

– Нет!

Жрать ни в три горла, ни в одно она больше не будет. Бумага не выдержала осуществлённой мысли и порвалась.

– Блин! – вскрикнула Катя и засмеялась. Вот только пообещаешь себе от чего-то отказаться, как тут же оно лезет… ещё бы сказала «сырник!». Надо спросить у Аллы, как запретить себе жрать. Она, небось, питается правильно, вон какая стройная. Не то, что некоторые.

Катино мучительное выздоровление, сопровождаемое нежеланием «съесть хоть что-то» из бабушкиных рук, тянулось больше недели. Она исписала штук пять тетрадей и извела откладываемые для пейзажей драгоценные листы акварельной бумаги. Когда, наконец, она встала с тахты, чтобы пойти к Алле на плановый приём, из зеркала на неё смотрели незнакомые глаза.

А Алла вроде и не удивилась переменам, произошедшим с Катей. Это было обидно, и она впервые решилась спросить постороннего взрослого человека, что он думает о её внешности. Хотя Алла уже не была посторонней, но, всё же, была человеком со стороны.

– Я совсем страшная?

– До горгульи не дотягиваешь.

Катя с усилием пошевелила мышцами, образовавшими кривую усмешку.

– Я серьёзно.

– Ты не страшная, ты тяжёлая в общении. Угрюмая и настороженная. На то есть свои причины. А внешность у тебя очень приятная. Прекрасные волосы, хорошая кожа, ровные здоровые зубы, гармоничные пропорции лица. За всем этим нужно ухаживать и правильно подавать.

– Я что, мясо по-французски, чтоб меня подавать?

– Не себя. И не на съедение, ты тут абсолютно права. Людям нужно подавать роль, образ.

– А, что, такой, какая я есть, быть плохо? Почему меня не могут любить такой? Что во мне плохо?

– Стой, стой, стой. Вот ты всё в кучу смешала – и внешность, и своё «я» и любовь, и желание, чтоб тебя перестали критиковать. Давай-ка вот что сделаем. Напиши на отдельных листочках бумаги все обидные слова, которые ты о себе слышала. Вот на этом, например, неряха.

– Тормоз, – добавила Катя и стала выписывать на бумажки нелестные слова. – А если я сама так думаю?

– Пиши. Страшная. Как ты там ещё себя ругаешь? Написала? Теперь давай посмотрим. Вот тут у нас в кучке есть «неуспевающая». Медленно отодвигай её от себя и замечай, что чувствуешь. Если ты её вовсе уберёшь, ты перестанешь быть собой?

– Да нет.

– Да или нет?

– Не перестану. Со мной ничего такого не происходит, когда я – не неуспевающая. То есть не ученица, которой трудно всё даётся. Я и ученица – вообще не одно и то же.

– Попробуй теперь отодвинуть «всем недовольна». Не спеши, внимательно следи за чувствами. Без того, кто всем недоволен, ты перестанешь быть собой?

– Нет.

– Ну, так какая ты есть без этого, этого и этого?

– Не знаю… Я думаю… я чувствую… я просто есть, – Катя замедлилась против обычного своего торможения и практически зависла.

– Кто-нибудь может тебя обидеть?

Она долго молчала, прислушиваясь к себе, и, в конце концов, произнесла:

– А как?

От Аллы она шла, расправив плечи, смачно разбрызгивая снежную жижу, словно это была не провинциальная грязь, а живительный сок земли, которого хотелось зачерпнуть полные ботинки. Позабыв занавесить половину лица косой чёлкой и заткнуть уши наушниками, она двигалась сквозь влажную атмосферу улицы Псковской, похожая на несокрушимый ледокол. И не видела, как по противоположной стороне крался за ней тот, чьё имя она боялась произносить.

– А! Твою мать! – завопил кто-то за спиной. Катя обернулась и увидела парня, бьющего зонтом местного любителя щегольнуть в распахнутом плаще. Это было до того нелепо, что она расхохоталась и побежала. Она несла себя радостно и свободно, задыхаясь от смеха и не думая, против обычного, как трясётся толстая задница и подпрыгивает недетского размера грудь.

Глава 3. Вы полюбите меня, как миленькие

Разговоры о религии в сети его раздражали. Все они сводились к одному: инфантильные кретины испрашивали инструкции у какого-нибудь припадочного сектоведа, как следует думать о том или ином культурном явлении. Скажите, как надо относиться к трансперсональной психологии? А не секта ли это? Мой друг попал под влияние психотерапевта и говорит, что изменил отношение к жизни и счастлив. Но какие будут последствия для его души в посмертии? Тьфу.

Немногочисленные российские сектоведы, насколько он успел понять, в большинстве своем происходили из оккультистов-неудачников, у которых сорвало крышу при столкновении с иной реальностью. Ну, не ждали они, что тонкий мир в самом деле существует. Ну, испугались. И пополнили ряды охотников на ведьм. Теперь они клеймят всё, ставя в один ряд баптистов и буддистов, Пауло Коэльо и Кастанеду, психотерапию и йогу, и объясняют собратьям, как правильно спорить с любителем астрологии. Будет с вами астролог дискутировать, ага. Какая-нибудь честная дурочка вроде этой Аллы Перец потратит своё время на то, чтобы задать вопрос, разоблачающий вопиющую нелепицу, – это да. Ей ответят: «Данная группа создана не для дискуссий. Здесь дают рекомендации православным». Он написал ей и задал вопрос, зачем она вовлекается в эти споры. Она ответила: «Потому что вижу проблему. А если я её вижу – она моя». Он был во многом согласен с этой странной женщиной. Например, она считала, что религиозных фанатиков не интересует истина, потому что их ужас перед жизнью слишком силён. Им нужны догматы, чтобы не думать и не выбирать. Точно. Эти люди неспособны сделать самостоятельный разумный выбор. Если есть много путей к Богу, то почему они должны следовать именно этой традиции? А если их религия единственно верная, то выбор делать не надо. Это самое могучее обоснование правильности картины мира. Православие – самое верное из всех учений, и всё тут. Ну, подумаешь, существуют более древние традиции. Зато православный будет в Раю, а остальные – в Аду. Железно. Ноль сомнений. А просто так выбрать православие, сердцем и разумом – не судьба? Не судьба, гарантии нужны. Если оно самое-самое, я его выберу. А если все равны, так как это? Как выбирать, чем выбирать? Алла ещё говорит, что тут дело в стадном инстинкте и люди не виноваты. Просто в них встроен врождённый механизм сохранения системы. Моё стадо я обязан считать самым лучшим и быть ему верным, даже если оно считает, что кушать соседа на завтрак – правильно.

Алла была очень похожа на него самого своей способностью взламывать абсурдные клише. Но как-то, читая очередной её диалог с фанатиком, он понял: она любит людей. Несмотря ни на что, любит. А он вот таких, слепо следующих догме, презирает. Самостоятельность и развитость разума он ценил в людях превыше всего. Алла была умна и прозрачна умом – её умозаключения рождались без видимых потуг линейного мышления. Возможно, она и не пользовалась формальной логикой. Ему также было очевидно, что она не пользовалась и преимуществами своего способа думать для продвижения в жизни. Ни научной степени, ни приличной должности, ни семьи, ни денег. Между тем в ней было столько достоинства, что он не мог её не уважать. К тому же, она была красива и терпелива. Последнего качества так не хватало его матери, родившейся в один год с Аллой. В коридоре раздались громкие суетливые шаги.