Глава 7

Чувство неприязни возникло практически на пустом месте, но засело внутри так крепко, что Верноика никак не могла от него избавиться. По сути, ничего плохого Глеб ей не сделал. Ну да, вошёл в дом без приглашения. Да, начал заигрывать. И что? Он же не к ней в дом залез, а масляные взгляды и хамское поведение сегодня вообще не редкость, причём не только у мужиков. Она сама-то чем лучше? Чего взъелась на него?

Увы, самовнушение не помогало – с каждой минутой гость деда Егора бесил её всё больше. Не столько он сам, сколько его противная ухмылочка. Подозревая, что ещё чуть-чуть, и она психанёт, Вероника набрала в железную миску кашу и отправилась кормить щенков.

– Ты чего это хмурая такая? – поинтересовался дед Егор, который как раз вернулся и уже вёл козу на верёвке обратно в сарай.

– У вас гость, – скривилась Вероника. – Некто по имени Глеб.

– Давно приехал? – спокойно осведомился старик, будто знал, о ком идёт речь.

– Часа полтора назад.

– Обидел тебя чем?

– Нет. Просто он мне не нравится.

– Мне тоже, – вздохнул дед Егор.

– Но вы его ещё даже не видели, – удивилась девушка, рассаживая пузатых щенков вокруг миски так, чтобы они не лезли на голову друг другу.

– Это мой зять. Дочка позвонила предупредить, что он приедет, потому и знаю, о ком говорю. Сможешь сама Дуську подоить? Я покажу, как это делается…

– Не надо, я умею, – улыбнулась Вероника в ответ. – Только скажите, во что.

– Пойдём, я тебе ведёрко дам и воды тёплой наберу, чтоб вымя обтереть.

Вероника послушно поплелась следом за хозяином, который нехотя брёл в сторону дома. Судя по мрачному выражению лица, приезд зятя был ему не слишком по душе, но вдаваться в подробности семейных отношений чужих для неё людей девушка не собиралась. Своих проблем хватает, зачем ей ещё и это?

– Здравствуйте, папа, – Глеб намеренно сделал ударение на последнем слове, чем вызвал у Вероники очередной приступ неприязни.

Дед Егор не удостоил его ответом и выдал девушке два трёхлитровых ведёрка – пустое и с тёплой водой.

– Держи, дочка. Тряпка там на заборе у сарая, найдёшь.

Дочка? Вероника покосилась на Глеба и заметила, как его симпатичное лицо исказила недовольная гримаса. Значит, старик специально сказал это. Решил позлить зятя. Дудки! Не станет она в этом участвовать, пусть сами разбираются. Скорее всего, этот чересчур самоуверенный нахал тоже приехал обсуждать вопрос наследства ещё очень даже живого тестя, а это её вообще никак не касалось – уж кто-кто, а она-то точно ни на что не претендует, и использовать себя не позволит.

Настроение было ужасным, а животные такие вещи чувствуют очень хорошо, поэтому следующие полчаса Вероника ругалась в сарае с козой, которая никак не хотела подпускать к себе рассерженную тётку. Зверюга прыгала и брыкалась, норовила залезть ногами в ведро и в целом вела себя отвратительно, всеми доступными способами выражая протест.

– Дуська, ну перестань, – сменила гнев на милость Вероника, сообразив, что такими темпами она закончит дойку в лучшем случае к утру. – Хочешь яблоко? Вку-у-усное…

Подкуп, да, зато прожорливая скотинка при виде горки спелых, сочных фруктов немедленно успокоилась и позволила сделать то, зачем девушка пришла в сарай. Плеснув немного тёплого молочка щенкам, которые сыто резвились в куче соломы, Вероника оставила ведёрко на улице, собрала яйца во вторую ёмкость и закрыла птицу в курятнике. Возвращаться в дом совершенно не хотелось, но и торчать на улице, скармливая себя ненасытным комарам, вдохновлённо пищащим в вечерней прохладе, тоже было глупо.

– Что-то ты долго, – нахмурился дед Егор, принимая ведёрки из рук гостьи.

– Переговоры с Дуськой затянулись немного. А где ваш гость?

– Проветриться пошёл. Ника, я тебя о помощи попросить хочу…

Старик не закончил фразу, но Вероника сразу поняла, о чём пойдёт речь. Он хочет, чтобы она забралась в сны Глеба.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем мне лезть к вашему зятю в голову?

– Догадалась, да? – старик вздохнул и принялся процеживать молоко. – Мне нужно знать, что он натворил.

– А разве он приехал не завещание на вашу дочь вымогать? Ведь это же очевидно.

– Нет, завещание тут ни при чём. Этот дом ему нужен не больше, чем Дуське фортепиано.

– А что тогда?

– Вот это я и хочу узнать. Поставь в холодильник, пожалуйста, – он протянул Веронике наполненную до краёв литровую банку и вылил остатки молока в блюдечко для кошки. – Анжела по телефону сказала, что у него отпуск, и что он хочет помочь тут немного по хозяйству. Деревья обрезать, крышу на сарае подлатать… В общем, проявить ко мне внимание и заботу. Мне он то же самое сказал, но я не верю в это.

– Почему?

– Да потому что у него на физический труд аллергия. Не приспособлен он к этому, руки не оттуда растут. За все те годы, что они с моей дочкой женаты, он здесь палец о палец не ударил.

– Ну… Может, перевоспитался? – предположила Вероника.

– Этот? Ха! Бандюга он. И наверняка спрятаться здесь хочет от чего-то. Или от кого-то.

– А почему вы просто за дверь его не выставите в таком случае?

– Из-за Анжелки. Одно дело, ежели она знает причину, по какой он сюда рванул, но мне кажется, что Глеб и ей соврал. Предчувствие, понимаешь? Вот стоит в груди ком какой-то нехороший, и не уходит… Он своими выходками навредить ведь ей может, а она любит его, дура. Поэтому я и хотел бы узнать, во что он вляпался, чтоб по дочке это не лупануло. И по внукам моим.

Это было нечестно. До слов о внуках Вероника ещё могла ответить отказом, потому что её это всё никак не касалось, но дети… Не важно, чужие они или нет. У неё тоже есть дочь, которую нужно спасти. Да, это разные вещи, разные проблемы, но дети не должны страдать. И если есть возможность предотвратить несчастье, отказывать в помощи с её стороны было бы самым натуральным свинством. Особенно если учитывать причину приезда Вероники в это захолустье.

– Но что я могу? – развела руками девушка, давая понять, что готова помочь, но не знает, как именно. – Я ведь вижу одни только обрывки, клочки по несколько мгновений.

– Из клочков можно собрать что-то целое, Ника. Пусть это будет хотя бы намёк, лишь бы понять, в чём дело.

– А если он что-то серьёзное натворил? Что-нибудь противозаконное?

– Тогда он сядет, – неожиданно резко и зло ответил дед Егор. – Я на многое способен закрыть глаза, но портить жизнь моей дочери и внукам не позволю.

– А кто он вообще? Чем занимается?

– Да пёс его разберёт. С жильём что-то связано.

– Риэлтор что-ли?

– Может и так. Не знаю, потому врать не буду. Одно сказать могу – нехороший он человек. Я и Анжелке говорил это, когда она замуж собралась за него, да разве ж кто сейчас стариков слушает…

Встревать в чужие семейные проблемы, тем более если они противозаконные, не хотелось категорически. За такое и по башке настучать могут, если вдруг что. Но дети ведь…

– А сколько детям Анжелики? – уточнила Вероника, уже приняв окончательное решение.

– Лёшке четырнадцать, – расплылся в улыбке дед Егор. – Он на отца не похож совсем. Умный парень, работящий. В техникум вот поступает, потому и не приехал. А так каждое лето здесь был. А Миланке восемь… Поздняя она, болезная дюже. Её ко мне редко привозят. Не все болезни исцелить возможно, м-да… А ещё в городе Колька живёт, но он Славкин, а не Анжелкин. Тот уж женат три года как. Я у него останавливаюсь, ежели в городе дела какие есть. У Анжелки не хочу из-за мужика её вот этого…

– Егор Акимович, а если я откажу, вы меня выгоните?

– Это зачем ещё? – удивился старик. – Я тогда Глеба на постой к Марье определю, пока ты тут. Или в баньке поживёт маленько. Ну, чтоб не беспокоил тебя понапрасну. Ты ж по делу приехала, а не как он. Я хозяин, мне и решать, кого гнать, а кто останется.

– Странные у вас отношения…

– Да как у всех. У тебя лучше что-ли?

Не лучше. Даже, наверное, хуже. Дед Егор по крайней мере был отцом своим детям от обоих браков, переживал за их судьбы и благополучие, а Вероника своего даже не помнила толком. Да и Витька, братец, тот ещё конь. Сколько мать его из всяких дыр вытаскивала, пока не поумнел? Да и поумнел ли? Когда она в последний раз его видела? Ещё до рождения Карины? М-да, в каждой семье свои тёмные углы и скелеты в шкафу, тут уж не поспоришь.

– Я попробую, – кивнула девушка и заметила, что лицо старика просветлело, хотя он и не подавал вида.

Честность – большая редкость. Он ведь мог даже и не просить её. Другой на его месте просто устроил бы зятя в доме, а потом выспросил, что ей снилось. А этот нет. Тактичный… Даже выгнать близкого человека к соседке готов был, чтоб ей, Веронике, которая никто, спалось спокойно. Заботливый…

Остаток времени до возвращения Глеба они потратили на приготовление ужина и обсуждения плана действий. Муж Анжелы был в курсе способностей своего тестя, поэтому присутствие Вероники в доме решено было объяснить проблемами со здоровьем после аварии. Ей даже врать не нужно было, она ведь и правда головой ударилась. Она вообще решила отвечать на все возможные вопросы честно, если они не касались истинной причины её приезда.

Как бы неприятно это не было, но девушке предстояло расположить к себе Глеба, чтобы разговорить его. Она неоднократно замечала, что в снах чаще проявляются те воспоминания, которые вызывают сильные эмоции – волнение, разочарование, ненависть, тоску, любовь, страх… Мать переживала, что её уволят, и потому ей снился орущий начальник. Витька боялся, что его не слишком хорошие поступки выплывут наружу, и поэтому воспоминания, формирующие его сны, были именно о том, что он хотел скрыть. Дед Егор расстраивался из-за того, что родные хоронят его раньше времени…

Веронике не нужно было вытягивать правду из Глеба на словах – она собиралась в непринуждённой болтовне просто пройтись перебором по струнам его памяти в надежде хотя бы вскользь зацепить то, что его беспокоило. Если он приехал прятаться, его подсознание и так показало бы ей причину страха, но она хотела усилить это. Бодрствуя, найти тему, которая нервирует его больше всего, чтобы понимать, что конкретно она хочет найти в его снах.

На словах план казался простым и почти идеальным, но на деле изображать интерес к человеку, который неприятен, было довольно сложно. Вероника несколько раз ловила себя на желании ответить на какие-то замечания Глеба резкостью. Вдобавок ко всему он оказался ещё и падким на женское внимание, а к концу ужина и вовсе начал делать откровенные намёки, не стесняясь присутствия тестя, который скрипел зубами от злости. Переиграла, да, но не для себя же она старалась. Самой мерзко. И безрезультатно, потому что так и не смогла понять, какая из обсуждаемых за ужином тем была ему не по душе. Складывалось впечатление, что его вообще ничто не беспокоит. Кроме степени доступности собеседницы, конечно.

– Я его придушу, – пообещал дед Егор шёпотом, когда Вероника помогала ему убирать со стола, а Глеб полез на чердак за раскладушкой.

– И сделаете свою дочь несчастной? Пусть сами разбираются. Думаю, он всегда был таким, и Анжеле это известно. Не лезьте в это, а то ещё и виноватым окажетесь.

– Я уже жалею о своей просьбе. Ты тоже хороша…

– Серьёзно? – Вероника от изумления уронила тарелку в раковину. – Я ещё и крайняя теперь? Не нужен мне ваш Глеб ни в каком виде, успокойтесь.

– Прости.

Он не сказал больше ничего, только насупился сильнее. Ну правильно – ему неприятно видеть, как зять плюёт на семейные ценности. Ну а Вероника-то тут при чём? Ей это вообще триста лет не нужно было. Зря ввязалась. Но раз уж пообещала, сделает всё, что в её силах, хотя желание послать всех к чертям становилось с каждым часом всё более настойчивым.

Глебу постелили в маленькой спаленке, а Вероника уступила кровать деду Егору, потому что старенькая раскладушка его габаритов просто не выдержала бы. Спать старик не собирался – хотел посмотреть на дар своей гостьи в действии и заодно проконтролировать, чтобы в его доме не случилось греха. Первое намерение он Веронике озвучил, а о втором предусмотрительно промолчал, не желая обижать гостью ещё сильнее. Да она ж не настолько глупая, чтоб не догадаться. Она ему чужая, поэтому он и не знает, чего от неё ждать. Неприятно, да, зато бдительность деда Егора служила ей защитой от посягательств Глеба на случай, если тот воспринял изменения в её настроении как приглашение к чему-то большему, чем просто дружеская болтовня.

Устроившись поудобнее на старой, давно провисшей раскладушке, Вероника попыталась заснуть, но сон всё никак не шёл. Она превосходно выспалась днём, и теперь организм хотел бодрствовать.

«Одна белая овечка, прыгающая через ручей. Две белых овечки, прыгающих через ручей. Три белых овечки…» Этому её научила бабушка. В деревне все ложатся спать рано, а Вероника тогда до ужаса боялась темноты, поэтому бабуля и посоветовала закрыть глаза и считать овечек. И не просто считать, а представлять, как они перепрыгивают через ручей. Это всегда срабатывало безотказно раньше, чем счёт доходил до сотни, но сегодня поголовье скачущих овец насчитывало уже почти тысячу, а сон приходить не торопился.

* * *

– Тысяча белых овечек, прыгающих через ручей туда-сюда и весело блеющих назло пастуху, который очень хочет спать… – простонала Вероника, свесив ноги с раскладушки на пол, и поняла, что находится не в уютной комнате деревенского домика, а в чужой квартире со старыми выцветшими обоями и нелепыми полосатыми занавесками на окнах. Небо за окном было затянуто тучами, из которых на засиженное мухами стекло изливался дождь. Вдобавок её ноги оказались обильно волосатыми, и пока девушка сообразила, что всё же когда-то успела заснуть, дверь в комнату приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулось небритое, изрядно помятое лицо какого-то пьянчуги.

– Проспался? Собирай шмотки и вали отсюда. Менты уже час как уехали, так что путь свободен.