В приемной у хэдмастера – так, оказывается, по-английски называется директор школы, уже находится молодая англичанка с маленьким ребенком в коляске и с двумя детьми школьного возраста, которых она тоже привела в Upton School. Меня принимают очень вежливо, и Лёшу зачисляют в шестой класс, особо не заморачиваясь с документами. Так после четвертого класса он по возрасту сразу попал в шестой и никогда не учился в пятом.

Занятия в школе у англичан не начинаются первого сентября. Начало учебы обычно приходится на вторую неделю сентября, но даты в каждой школе разные, как и школьная форма. В Upton занятия начинались в тот год с девятого сентября, а форма для мальчиков – белая рубашка, серый джемпер, галстук в полоску, темно серые брюки и черные ботинки.

Вот в такой одежде я привожу Лёшку в первый день в школу. Он стоит на газоне перед школьным зданием и выглядит, как настоящий английский школьник. А вот после окончания уроков он до настоящих английских школьников не дотягивает. Ему не хватает развязанных шнурков, вылезающей из брюк рубашки и галстука в кармане – почему-то именно такой вид у британских школяров после уроков.

Да, и еще – у него не английская стрижка. Несколько позже он станет, как все провинциальные английские мальчишки, носить прическу curtains – «занавески». Затылок стрижется коротко, а волосы делают одной длины с челкой и расчесывают на прямой пробор. Типичная стрижка «под горшок».

Здесь, на школьной лужайке, я замечаю англичанку с коляской, ту самую, которая вместе со мной отдавала своих детей в школу. Мы здороваемся и знакомимся. Оказывается, наши мальчики пошли в один класс. Ее зовут Гейл, а сына Питер. Гейл с детьми летом переехала из Лондона в Бродстеирс к бойфренду, от которого у нее младший ребенок. В Бродстеирсе с тремя детьми спокойнее.

Учительница мисс Хейдон берет Лешу за руку, другой рукой Питера – и вместе со всеми детьми они заходят в школу.

Начальные школы в Англии отличаются от наших школ. Вопервых, они, как правило, выделены в отдельные заведения. Вовторых, школьная программа в них такая щадящая, что детям практически не задают домашних заданий, а из уроков у них чаще рисование, чем математика. Говорят, в частных школах строже, но в частной школе мы не учились.

Столы в начальной школе часто соединяют между собой, и ученики сидят парами друг против друга, так что половина класса оказывается спиной к доске. Видимо, доской они пользуются редко.

Учителя ученики называют «мистер» и добавляют фамилию, а учительницу – «мисс», даже если она замужем, и тоже по фамилии.

Школьный год разбит на три семестра – terms, с каникулами после каждого. В середине каждого терма есть еще недельные каникулы – half term – «половина семестра». А заканчивается учебный год в конце июля. Это все мне еще предстоит узнать.

В два часа дня я снова иду в школу за Лёшей. По дороге встречаю Гейл с коляской. Она не волнуется. Когда у тебя трое детей, волноваться за каждого – не хватит здоровья. Срабатывает инстинкт самосохранения.

Наши мальчишки выходят вместе. Питер что-то говорит Лёше. Тот молча кивает головой. Что он понимает? Это для меня загадка.

– Лёш, ну как ты? – спрашиваю.

И он мне с гордостью:

– А у меня есть друг! – И глаза светятся радостью.

Какая там школа, главное, появился друг!

Теперь они с Питером сидят за одной партой и возвращаются домой из школы вместе. Ходят со мной и Гейл после уроков гулять на море. А недели через три, когда какая-то девочка в школе подходит к Лёше и просто так ни с того ни с сего говорит «Russian, go away!»⁴, Питер тут же встает на его защиту и немедленно сдает обидчицу учительнице. Ее строго отчитывают. Расизм в Англии не приветствуется.

Я радуюсь за Лёшу. Так он быстрее заговорит по-английски. И поощряю эту дружбу.

Но долго она не продлилась.

Однажды Питер приходит к нам домой после уроков. Они располагаются у Лёши в комнате, и Лёшка показывает ему свою шкатулку, в которой хранит шесть фунтов – шесть бледнозолотистых монет.

Вскоре Питер как-то быстро начинает собираться домой. Попрощавшись, он направляется к калитке, и случайно роняет два фунта. Смущается, быстро поднимает их и убегает.

Это кажется мне странным. Я прошу Лёшу проверить его шкатулку. Она оказывается пуста.

Я спрашиваю сына:

– А где твои монетки?

– Я не брал, – он грустно поджимает губы и разводит руками.

– Ты уверен, что не потратил их?

– Нет, мама! Еще вчера вечером я открывал шкатулку и смотрел на них.

Моя ты прелесть! Не видел их, а смотрел на них! Вот что делают деньги с детьми.

Значит, фунты взял Питер.

Я решаю пойти к Гейл и поговорить с ней. Но неизвестно, получится ли разговор. Даже на родном языке было бы трудно говорить. Ситуация сложная и очень щекотливая.

Я иду вместе с Лёшей. Увидев нас, Гейл удивляется, но тут же приглашает в дом. Как можно короче и тщательно подбирая слова, я стараюсь объяснить ей, что произошло. Надо отдать должное этой молодой англичанке, воспитывающей троих детей от разных бойфрендов, которая пытается и выжить, и найти счастье в жизни. Она ведь могла просто извиниться и сказать, что ничего не знает. Но она приглашает нас в дом, внимательно выслушивает и зовет Питера. Он все отрицает, но видно, что он врет. После этого Гейл тем более может запросто сделать вид, что поверила ему. Подумаешь, пришла какая-то русская и обвиняет ее сына в краже. Но она так не поступает! Она обыскивает его карманы и находит конфеты.

– Где ты взял эти конфеты? – строго спрашивает она.

– Купил в магазине.

– Но у тебя же не было денег!

– Я нашел два фунта возле Лёшиной калитки.

– Не ври мне, Питер! Ты взял эти деньги у своего друга без спроса и купил на них конфеты. Где оставшиеся четыре фунта? Я все равно найду, – с угрозой в голосе произносит Гейл. – Я сейчас буду искать в твоей комнате.

Мы вчетвером поднимаемся на второй этаж в комнату Питера. Разве тут можно что-то найти? Обычный английский беспорядок. Гейл начинает выдвигать все ящики и перекладывать вещи. Но чем ближе она подбирается к тому месту, где Питер спрятал деньги, тем больше он нервничает. Это как игра «горячо-холодно».

– Говори, где ты их спрятал?

Когда она подходит к шкафу, Питер перекрывает ей дорогу и хватает ее за руки. И тут терпение ее лопается. Она с силой отталкивает его и начинает вываливать все из шкафа на пол. Питер громко плачет и кричит:

– Нет, мамочка, нет!

Я чувствую себя отвратительно. Мне становится жалко Питера. Я виню себя в том, что все это затеяла. А если Гейл не найдет эти шесть фунтов?

Уже все вещи из шкафа валяются на полу, а деньги не найдены. Питер рыдает. Лёша стоит сконфуженный. В соседней комнате плачет младенец. Восьмилетняя сестра Питера возле двери забивается в угол, как испуганная мышь. Но по реакции сына Гейл понимает, что деньги где-то здесь. Но где? Ведь шкаф уже пуст. Тогда она резким движением отталкивает шкаф от стены, и, я вижу, что в самом углу, у стенки на полу, лежат четыре монеты.

Гейл поднимает деньги и протягивает их мне со словами:

– Извините его, пожалуйста. Он поступил плохо. Идемте вниз, я провожу вас и отдам еще два фунта.

Несмотря на свою правоту, я готова провалиться сквозь землю.

– Не волнуйтесь… Не надо… Как-нибудь в другой раз, – я хочу поскорее уйти.

Но Гейл твердо говорит:

– Это ваши деньги, возьмите.

Так Лёша потерял своего первого английского друга.

Мы молча идем домой. Я думаю, что для Лёши это тоже хороший урок. И вдруг он нарушает молчание и говорит:

– Знаешь, мама, я больше не буду держать шкатулку с деньгами на видном месте.

Дары моря

Теперь мы живем возле моря. Пройдешь вниз по улице метров двести, и открывается чудный в солнечную погоду вид на небольшой залив с пляжем Viking Bay – бухту Викингов. Впереди до самого горизонта расстилается утомленное вечным движением море.

Эй, море, я люблю тебя!

Я захожу в море и пробую на вкус морскую воду. Она мутная и изрядно соленая. Ну, точно – огуречный рассол.

Где-то там, за линией горизонта, Франция. Она очень близко. Местные жители говорят, что в ясную погоду можно видеть французское побережье. Я смотрю, и мне кажется, что я его вижу.

Настоящие штормы здесь бывают редко. Здесь другое своеобразие – приливы и отливы. Чтобы это понять, их надо увидеть. Меня особенно поражает метаморфоза берега на отливе.

Убывающая вода будто просачивается в песок и стекает вниз в море. Она отступает метров на сто – сто пятьдесят, оголяя все неровности дна. Лодки оседают на песок и укладываются на бок. На поверхности оказываются большие пористые валуны, черные и белые камни. Часто камни уходят глубоко в песок. Сверху они округло плоские, поросшие водорослями, как увязшие в песке чудища с неряшливо прилизанными волосами. Среди камней кое-где остается вода, образуя небольшие бассейны. В них плавает мелкая беспечная рыбешка, застигнутая врасплох быстрым оттоком воды.

Во время прилива каждая последующая волна, накатываясь на берег, захватывает на несколько сантиметров суши больше. Это особенно заметно, когда я становлюсь на песке недалеко от края воды – через несколько минут мои ноги оказываются мокрыми.

Оказывается, прилив может быть и опасен. Английское побережье со стороны Ла Манша – это, в основном, белые скалы высотой до пятидесяти метров. Вода прибывает достаточно быстро, и люди, гуляющие берегом на отливе в тех местах, где скалы подходят близко к морю, могут быть застигнуты приливной волной. Если не поспешить, тут можно промочить не только ноги. Когда море отступает, на обнаженном дне часто обнаруживаются покореженные велосипеды, брошенные владельцами, потому что бегом по воде или вплавь уже быстрее, чем на велосипеде.

В английском языке приливы и отливы называются одним словом – tides, и в этом имеется своя логика. Есть только маленькая поправка: high tide – прилив и low tide – отлив.

Эти приливы и отливы – явление совершенно уникальное. Они будоражат мое любопытство. Мне интересно узнать о них как можно больше, и я иду в местную библиотеку, чтобы почитать об их природе.

Оказывается, на нашей планете они везде разные. Их высота зависит не только от Луны, но и от Солнца, рельефа дна, течения и некоторых других обстоятельств. Случается даже, что на одной стороне пролива приливы могут быть высотой в пять метров, а на другой – всего метр.

Этот процесс занимает двенадцать часов двадцать пять минут. Шесть с небольшим идет отлив. Затем, дойдя до какого-то уровня, назначенного природой, движение воды резко меняет свое направление на противоположное, и вода начинает прибывать. Теперь больше шести часов море наступает на берег.

Вот в таком ритме все это у нас в Бродстеирсе и происходит. Но время высокой и низкой воды все время сдвигается. А если нужно знать точно, где будет вода через несколько дней? Все предусмотрено – специальная служба составляет расписание приливов и вывешивает его на пирсе.

Как только море отступает, на берегу появляются люди. Одни просто гуляют, другие ходят с металлическими сетками и что-то собирают. Вскоре я узнаю, что они собирают морских улиток. Это такой же бизнес, как рыбная ловля. Свой улов собиратели улиток продают в местные рестораны.

Прогулки на отливе меня завораживают. Вот она, морская пучина, у меня под ногами. Я брожу по морскому дну или по суше, которая скоро станет дном моря.

Часто мы видим людей, которые, наклонившись, что-то рассматривают в камнях, на песке, значит, там есть что-то любопытное. В Англии многие что-то ищут. После летних выходных на пляже оказывается целый десант мужиков с металлоискателями. Они прочесывают весь пляж и иногда кое-что находят в песке. Но что? Оказывается, всего-навсего мелочь, которую иногда теряют отдыхающие.

Каждый раз, когда время отлива совпадает с концом уроков в школе, и погода позволяет, мы с Лёшей отправляемся на берег моря гулять. Перескакивать по мокрым скользким камням непросто, да и песок в некоторых местах болотистый, мягкий. Мы тоже часто останавливаемся, что-то рассматриваем. Лёшка прокладывает канальцы в песке и смотрит, как оставшаяся в лужах вода стекает в море. Мы бродим по берегу иногда до тех пор, пока прибывающая вода не гонит нас домой. В шестом классе английской школы домашних заданий почти нет, и свободного времени достаточно. Настоящие занятия начнутся позже. Тогда, когда дети с мамами уже не гуляют.

Однажды во время одной из таких прогулок мы все-таки находим кое-что интересное: среди камней наполовину в воде лежит небольшая металлическая шкатулка. Из открытого ларчика, отделанного резьбой, вывалились на песок спутанные между собой ювелирные украшения. Почти сундук с сокровищами, только раз в сто меньше.

– Вот это да! – Лёшка просто обалдевает от такой находки.

Мое воображение тоже разыгралось. Это же целое приключение!

Мы осторожно поднимаем ларчик, внимательно осматриваем место вокруг и находим еще пару вещиц. Да это настоящий улов! Возбужденные и взбудораженные, мы несем находку домой.

Дома мы располагаемся на кухне и вываливаем все содержимое шкатулки на стол. Даже неопытным взглядом видно, что это бижутерия. Все мокрое, в песке, и морская вода уже разъела некоторые вещицы. Итак, ничего ценного. Но бижутерия старая, возможно, 50-х годов. Несколько простеньких брошек, бусы и какието британские значки и знаки отличия. Сама шкатулка тоже не представляет собой ничего ценного. Судя по всему, она пролежала в воде довольно долго. Но как она туда попала?

Мы строим разные догадки. Сразу отбрасываем версию, что кто-то все это потерял. Глупо гулять по берегу с такой шкатулкой. Приходим к выводу, что ее украли. Не нашли ничего ценного или все ценное забрали, а остальное выбросили в море. А куда еще? Ближайший прилив – и все будет навеки похоронено на дне морском. Но подводные течения непредсказуемы, и неожиданно на одном из отливов все оказывается снова на берегу. Наш папа тоже одобряет эту версию.

Мы все моем, высушиваем, радуемся находке еще несколько дней, но понимаем, что лучше найти владельца. Раз это чье-то, то кому-то дорого, значит, надо шкатулку вернуть. Единственное правильное решение – отнести в полицию.

«Честная, – ехидничает мое супер-эго. – А если бы это были драгоценности?» Хороший вопрос…

Полицейский участок находится в центре нашего городка на Хай-стрит. Это маленький офис, открытый, как и все остальное в нашей деревне, только днем.

Мы с Лёшей объясняем дежурному полицейскому цель нашего визита и показываем шкатулку. Полицейский смотрит на нас удивленно и с недоумением. Где-то в глубине души я ожидала если не благодарности, то хотя бы одобрения наших действий. И ни намека на это. Мы просто прибавили ему работы. Он объясняет, что поместит эту шкатулку в сейф, и она будет находиться в полиции до тех пор, пока не найдется владелец. Полиция даст объявление о находке в местную газету. А через шесть месяцев, если никто не откликнется, шкатулка наша.

Собственно говоря, так и случилось. Через полгода шкатулка со всем ее неприхотливым содержимым снова оказывается у нас дома, но совесть наша чиста.

После этой истории, гуляя на отливе, мы еще тщательнее смотрим под ноги. Чем черт не шутит?

Как-то раз мое внимание привлекают останки какой-то большой рыбы. Я начинаю присматриваться и понимаю, что это вовсе не рыба. У этого существа череп с клыкастой челюстью, не рыбий позвоночник, но, кажется, есть остатки плавников.

Проходящие мимо англичане тоже останавливаются и с интересом рассматривают нашу находку. Никто не знает, кому может принадлежать этот скелет.

Мое воображение рисует древних ящеров. Маленькое лохнесское чудовище размером чуть больше метра, обитавшее возле бродстеирского берега.

Но скорее всего, это небольшой тюлень, останки которого выбросило приливом на берег, и через несколько часов они будут навсегда похоронены под водой…

Мы продолжаем гулять на отливе. В один из дней наше любопытство награждается еще одним необычным предметом. Лёша находит какую-то заржавелую металлическую штуковину, по форме напоминающую эскимо на палочке, только раза в три больше.

Что-то мне подсказывает, что это ручная граната. Я понимаю, что трогать ее нельзя. Но начинается прилив, и она может снова оказаться под водой, а это тоже опасно. Я прошу Лёшу отойти как можно дальше, а сама осторожно переношу железяку метров на двадцать ближе к берегу. Да, опасно, но уже сделала. Хорошо, что ничего не произошло. Снаряд продолжает мирно лежать на песке, а так хочется взять его и запустить обратно в море, чтобы еще и взорвался – боже, что я несу…

И тут мой одиннадцатилетний сын проявляет удивительную для меня бдительность и инициативу: он вызывается позвонить в спасательную службу. Оказывается, их в школе учили, как надо действовать в подобных случаях. И Лёшка бежит к ближайшему телефону автомату.

В службе спасения его просят вернуться обратно на место, где лежит граната, и ждать приезда спасателей. Но есть особое поручение: с безопасного расстояния следить за тем, чтобы ее никто не трогал.

Бригада спасателей приезжает через 10 минут и полосатой лентой огораживает песок вокруг снаряда в радиусе примерно пятнадцати метров. Нас расспрашивают, как мы нашли этот предмет, записывают наши фамилии, домашний адрес и благодарят. В этот раз нас точно благодарят.

Сотрудник службы говорит, что это действительно противотанковая граната времен второй мировой войны. Да, подобные находки до сих пор случаются…

Лёшка несказанно горд. Рассказывает эту историю в школе, его хвалят. Но он ждет большего. В последующие дни он просматривает сообщения в местной газете в разделе «Происшествия», ожидая, что об этом случае напишут хоть две строчки.

Но ничего нет. Это такой незначительный инцидент. Но Лёша твердо уверен: это потому что я русский. Об англичанине бы написали.

Уроки английского

Здесь все другое. Другие звуки и запахи. Они будоражат кровь и возбуждают сознание.

Обалденно пахнет едой, причем почти отовсюду. В витринах маленьких кафешек – аппетитные булочки, яблочные пироги, чизкейки. И все это тает во рту и оставляет приятное послевкусие.

Каждое утро начинается с непонятного жужжащего звука. Я выглядываю из окна и понимаю, что это едет маленький электромобиль, который развозит молоко по домам. Пустые бутылки, выставленные за дверь у порога, забирают и оставляют наполненные молоком.

Слышны чужие звуки непонятной речи. Двери домов хлопают неродным гулким звуком.

Немного позже оживает дорога. И гул моторов тоже другой.

В супермаркетах все взвешивают в фунтах и в каких-то quoters – квотерс. Никак не могу понять, сколько это. Наконец ктото объясняет, что это четверть фунта. Ну почему все не как у людей?

Руль в машинах справа, движение на дорогах левостороннее.

Штекеры в электроприборах с тремя пальчиками, а розетки можно включить и выключить.

Это полностью другой мир с другими законами и другими отношениями. И я к нему понемногу привыкаю.

И учусь, учусь каждый день всему, и в первую очередь, английскому.

С английским не все так просто. Я изучаю его всю жизнь, а он у меня мертвый. Нет, скорее, в состоянии анабиоза. Но вот сейчас он начинает пробуждаться и оживать. Теперь я хорошо запоминаю не только новые слова, но помню, как знакомлюсь почти с каждым из них. Я люблю эти знакомства, и когда произношу выученное таким способом слово, вспоминаю первое с ним рандеву…

Я вдыхаю бодрящий воздух Северного моря и повторяю мое первое живое слово ferry – паром. Оно оказывается огромным и белым с надписью Stena Line на выпуклом глянцевом боку. Многочисленные огни и подсветка подчеркивают его нарядную элегантность в темноте ночной бухты Хук-Ван-Холланда. Я никак не могу поверить, что это и есть паром, и если я не увидела что-то вроде деревянного плота, то пытаюсь разглядеть хотя бы канаты, которые будут перетягивать его через пролив Па-де-Кале.