– Ты понимаешь, что натворил? – он кивнул, не решаясь поднять глаз. В таких кругах спокойная смерть была подарком. Трое его коллег нашли по частям в разных районах города, но разве он думал, что попадёт в такую же историю? Он-то не был глуп, никогда не был глуп. – Я должен убить тебя, чтобы другие так не делали, ты понимаешь? Посмотри на меня и скажи, что понимаешь.

– Я понимаю… – его колени тряслись от самых страшных картин, нарисованных воображением.

– Зачем ты залез на мои улицы?

– Там много клиентов… Я не знал, что попадусь… Я быстро бегаю… – сбивчивая речь под пристальным взглядом добрых голубых глаз становилась почти непонятной, но Люци слушал внимательно. – Извините меня.

– Ты колешься?

– Нет, вы что! – начал юноша с жаром, но тут же опомнился. – Я музыкант, хотел заработать на запись в студии. Как только прославился, я бы завязал.

– Какой дурацкий план! – Люци знал, что из нелегального бизнеса почти невозможно уйти живым, особенно, если ты мелкая фигура. – На чём играешь?

– На гитаре.

Он встал, прошёлся вдоль стены медленно, как и положено хозяину положения. Дизайнер считал, что в интерьере винтажного дома должен быть хоть один музыкальный инструмент, считающийся классическим. И как повезло этому парнишке, что выбор пал на гитару.

– А вот и ты, – Люци улыбнулся и снял со стены акустическую старушку. Неизвестно, была ли она ещё рабочей, но паренёк схватил её дрожащими руками и попробовал струны. Безнадёжно расстроена. Пару минут он крутил инструмент в руках, мурлыкая что-то под нос. Чем больше времени шло, тем дальше казался этот зал и неминуемая смерть. Надежда застыла в воздухе и тряслась как почти опавшая ресница на глазах молодой прелестницы.

Знакомые переливы пробудили в Люци то самое ощущение жизни, за которым он тогда охотился, также, как и сейчас. Он питался своей болью, своей безысходностью.

– So, so you think you can tell

Heaven from hell,

Blue skies from pain?

Can you tell a green field

From a cold steel rail?

A smile from a veil?

Do you think you can tell?¹

Эти строчки, спетые с такой чистотой и правильностью нот, заставили Люци проникнуться симпатией к горе-наркодилеру, что до это случалось ноль раз.

К середине песни, он уже знал, что не убьет его, а к концу решил пригласить к себе на работу. Нет, конечно, парень мог вернуться домой, никто бы его не тронул, но веря, что когда-нибудь правильная дорога сама найдет его, Астарот принял боевое крещение и новое имя.

«Никому и никогда не говори о себе прошлом. Воспоминания содержат ключ к слабостям человека. Как только кто-то получит его, он им воспользуется. Ни откровенности, ни сближений. Ты должен быть туманом, чтобы никто не знал, что таится внутри,» – так закончился их первый разговор.

Астарот остановился посреди колонного зала и подумал, что так и не усвоил элементарные уроки. Как не прискорбно это звучало, но Люци просто тратил своё время на того, кто не заслуживал ни его доброты, ни участия. Какой стыд!

Он бы поговорил с ним. Он бы извинился. Но что могут изменить пустые слова? Дело – вот что может искупить любую вину. Астарот решил доказать, что не просто так здесь. От этого на душе стало спокойно и он легким шагом пошёл в комнату по соседству с Аней. Никому нельзя доверять.

После бесконечных дел Люци закрыл тяжелую дверь в свою спальню, повернул ключ и только тогда выдохнул. Он ненавидел работать по ночам, особенно с бывшими друзьями. Скинув с себя клетчатое убранство, он шагнул под душ и закрыл глаза.

Всеволод был его компаньоном много лет, а вчера оказалось, что он работал еще и с конкурентом, главой какой-то группировки, верящей, что сейчас всё ещё лихие 90-ые. Нет, это просто невозможно было простить. Да и зачем? Все знали, что не получат второй шанс.

Именно потому, что добродушный Всеволод всегда забавлял Люци, он поступил с ним особенно жестко, позволив своим ребятам поиздеваться на славу. Удивительно, как быстро мораль покидает человека, которому разрешено безнаказанно причинить зло. Глаза Асмодея, главы карательного отдела (как он сам себя называл), черные как ночь в глухой деревне, полные страсти и удовольствия от пыток и страданий бедного Всеволода, завораживали Люци каждый раз.

Ненормально испытывать тягу к насилию или более, чем нормально, но, чтобы держать в руках самые тёмные души, требуется очень холодное сердце. Люци шагнул дальше, он и вовсе его не имел. Пустое место, где оно должно напоминать о себе, занимала ужасная рана, которой он не позволял зажить, чтобы всё ещё считать себя частью прогнившего мира.

Рухнув на кровать, Люци не закрыл мохнатые шторы, за которыми было невыносимо светло и прекрасно. Второй этаж Замка открывал прекрасный вид на лес и озеро, блестящее вдалеке словно начищенное языком кота блюдце из-под молока. Вся грязь этой ужасной ночи смывалась вот такими моментами, но Люци никогда не испытывал покоя, даже в такие секунды. Напряжение – ключ к успеху любого его дела. Как только человек расслабляется, жизнь бьет его под дых, чтобы напомнить, это бой, а не прогулка по васильковому полю. Поэтому он не позволял себе пропустить удар, он был начеку и всегда ждал подвоха, от каждого самого преданного служащего, от дорогого соратника. Люци не верил никому и считал это самым главным своим достоинством.

Глава 2.

Владимир Сергеевич Шилов проснулся на рассвете, как и каждый день любого года. Он работал допоздна, несмотря на опасения своего личного врача и некоторые угрозы. Когда министр хочет петь в караоке с пышногрудой испанкой на руках, как ему откажешь, тем более, если от его подписи зависит, пройдёт ли твоя компания по тендеру в этом году, получишь ли ты гос контракт на 3 триллиона рублей? Вот и Владимир Сергеевич знал, что никак.

Сложность бизнеса для него заключалась в достаточно хилом здоровье. Чтобы наладить связи с нужными людьми, ты должен быть своим, а это значит, что ты не боишься пить и спать со шлюхами. Ты такой же падший, как они, поэтому их не смущает твое присутствие, поэтому они относятся к тебе благосклонно.

Пропаганда здорового образа жизни и откровенная старость уменьшили потребность в таких дружеских посиделках. Богатые распутники, пьяницы и наркоманы бросились к ногам своих давно безразличных жён, взяли в руки неуправляемых детей и смотрели в будущее трезво, со всей требуемой временем моралью. Владимир Сергеевич, почувствовав такую приятную ему волну, наконец, выдохнул и вплотную занялся своим здоровьем, восстановил режим и даже начал посещать спортзал. Но из любого правила было исключение, и вот вчера ему пришлось возиться с Антон Семёновичем Шпиком, сторонником нового режима и старых понятий о переговорах.

С щемящим сердцем Шилов поднялся с пуховой подушки и стащил с тумбочки вечернюю заготовку: большую бутылку минералки, таблетку от головы, гель для желудка. Как только всё это оказалось внутри, он напялил бамбуковые тапочки и поплёлся под душ.

Его жена Виктория, запрещающая произносить ее отчество, потому что считала себя 20-летней пигалицей, и не позволяющая другим разуверить её, нервно отбивала длинными пальцами по столу в ожидании мужа. Обычно они виделись только к вечеру, поскольку Шилова не просыпалась раньше 12, а муж её не допускал к себе никого до того, как выпьет кофе. Домашний персонал знал, что хозяин уезжает не позже 7 в офис и до этого времени никто бы не решился показаться ему на глаза.

Но сегодня повар с удивлением застал Викторию, нервно теребящую телефон в руке за столом. Впервые за все время, что Николай работал у Шиловых, он увидел эту женщину за завтраком. Она положила на тарелку две ложки каши, но так и не притронулась к еде, упираясь вечно плачущими глазами в дверной косяк.

Владимир Сергеевич появился в столовой к 6:30, абсолютно готовый к выходу, без следов вчерашней вечеринки (так он себя чувствовал, но любой здравый человек в курсе, что после 30 любая пьянка написана на вашем лице). Он сел на свой стул, как и всегда, и открыл планшет, приготовленный на краю.

– Так и будешь лыбиться в свою штуковину? – Виктория поняла, что муж только заметил её и удивленно приподнял брови. – Что, я не могу позавтракать с супругом? Или ты слишком занят, как и все время нашего брака?

– Можешь конечно, – он спокойно закрыл РИА новости и улыбнулся ей идеальным парусником своих губ, демонстрируя новенькие виниры. Как же она любила эту улыбку много лет назад, как же он любил эти бледные глаза с постоянной поволокой слёз. Теперь их обоих раздражало присутствие друг друга, и они старались минимизировать его, негласно, конечно. – Что случилось?

– Нашу дочь похитили. Но ты можешь и дальше беззаботно сиять как начищенный тульский самовар. Не думаю, что это беспокоит тебя.

– Опять твои фантазии, – Владимир Сергеевич глубоко вздохнул, чтобы не выдать своей злости. На прошлой неделе его жена уверяла, что он спит с секретаршей и уже имеет от неё как минимум двоих чудесных детей (справедливости ради стоит отметить, что с Таточкой их действительно связывал бурный роман, но Шилов не собирался размножаться ни с кем и никогда). – Это всё твои сериалы и вино. Ты же знаешь, что когда врач сказал про 2 литра жидкости в день, он не имел в виду алкоголь?

– Перестань говорить со мной как с дурой! – как её бесили его бесчисленные намеки! Не зацепишься ни за одно слово, так тонко он это делал, таким ровным тоном покрывал её ядом. – Открой свою почту.

– Ты что, рылась в моей почте? Да как ты посмела?

Виктория надеялась найти доказательства многократных измен мужа, его внебрачных детей или документы на чёрные сделки, потому что смертельно боялась, что он бросит её и оставит без средств к шикарному существованию.

Вчера ночью, допив бутылку красного, она решила проверить есть ли у неё основания для шантажа. Оказалось, что там стерильно, как в операционной, где она делала новый нос два месяца назад. Но вот странное вирусное письмо, еще непрочитанное, сообщало, что их дочь Аня взята в плен до того момента, как Владимир Сергеевич выполнит некоторые условия, о которых сообщат утром.

Мужчина нехотя пробежал глазами по открытой странице и недоверчиво скорчил рот.

– И что? Я должен поверить ЭТОМУ? – Шилов отпил из маленькой чашки эспрессо и взял в руку остывший тост. – Ты догадалась позвонить ей или Григорию? – женщина злобно смотрела на его беспечное спокойное лицо и ненавидела каждую морщинку на его самодовольной морде. – Впрочем, я так и думал. Дорогая, прежде чем бить тревогу, нужно было вспомнить, кем является твой муж и что такие письма он получает как минимум пять раз в день. Поэтому у тебя и Ани есть круглосуточная охрана, о которой вы не догадываетесь.

– Так ты следишь за мной! – Виктория победоносно скрестила руки на груди. Теперь он не посмеет её обвинить в посягательстве на частную жизнь.

– Ты опять выкручиваешь всё на себя, – Владимир Сергеевич вздохнул и достал из кармана дорого пиджака свой неубиваемый даже атомной бомбой смартфон. Номер дочери был как назло в конце списка вызовов, он приподнял брови, вспоминая, что не видел её с понедельника и даже не понял этого. Долгие гудки и, наконец, она взяла трубку. – Алло, ты где? – Шилов не называл дочь по имени с того момента, как застукал ее с парнем полуголыми, а ей было всего 13. Такое разочарование не приносил ему никто, и он усилием воли закрыл дверь своего сердца для светловолосого ангелочка. Теперь она была ещё одной приживалой, как и её мать.

– Ну здравствуй, Володя, – этот голос пробил пот на спине Шилова. Да, он знал, кому принадлежит хриплый и натужный звук. – Айфон твоей дочери разрядился дважды, пока ты спохватился. Не очень-то внимательно, папаша.

– Где Григорий? – таким жалким Владимир Сергеевич не чувствовал себя давно. К своему стыду он понимал, что дело не в дочери. Ею он бы пожертвовал со спокойным сердцем, это яблоко давно сгнило. Но тот факт, что руки Люци длиннее, чем ему казалось, вовсе не радовал.

– Стал удобрением для флоры Битцевского парка. Дать координаты?

Послышался скрип кровати и лёгкое шуршание. Шилов был в ужасе. Но не от того, как кто-то мог рассуждать об убийстве, лежа в постели (ведь Владимир Сергеевич сам был не свят), а потому что Григория больше нет.

Зотов возглавлял охрану Шилова вот уже 10 лет. Он был отменным бойцом, прошёл Афган, а это значит, что никогда не обсуждал распоряжения. Конкуренты не доезжали до своих домов, бумаги пропадали из сейфов, но Григория никто не ловил за руку. Более того, Владимир Сергеевич ему слепо верил, что случается нечасто. Пафосные мальчуганы в костюмах и гарнитурах – это всё шелуха. Случись беда, они первые убегут с поля боя. А вот Зотов трижды ранен из-за покушений на Шилова. Был ранен.

– Скажи мне, раз ты так холоден к своей дочурке, как отдал к ней лучшего охранника? – Люци зевнул, будто это была приятельская беседа за утренним кофе.

– Это моя дочь. Я люблю её…

– Ах какой же ты лгун, Володя! – Люци знал, что Григорий перед смертью сетовал на случай, из-за которого оказался рядом с девчонкой. – Политика искалечила тебя. Ты хоть себе говоришь правду?

– Это не твоё дело, – Владимир Сергеевич смотрел на остывший тост на тарелке и перебирал в уме варианты, которые у него были. Напряжённый взгляд Виктории его не интересовал.

– А вот так говорить со мной не надо. Ты же умный человек, правда?

– Зачем тебе моя дочь? – Владимир Сергеевич пытался выглядеть максимально спокойным. Раз в плен взяли не его, значит он нужен живым. Это плюс. Значит, есть время.

– Надеюсь на твои отцовские чувства, – Люци усмехнулся. – У любви отца к дочери есть только начало, Володя. Тебе кажется, что она стала чужим человеком, но это не так и ты это осознаешь, пусть не сразу. А как только ты это поймешь, ты дашь мне всё, что я захочу.

– Я бы на твоём месте не очень рассчитывал на это.

– Посмотрим, у кого проблемы с математикой.

Звонок оборвался и до того, как Шилов положил телефон обратно в карман, раздался оглушающий шум, чиновник свалился на пол. Крики и какая-то суета вокруг, охрана, вбежавшая как по щелчку – всё это прошло мимо.

Владимир Сергеевич знал Люци, поэтому сразу понял, что взрыв в его спальне, как потом расскажет полиция, это уведомление от неприятеля. Он делал то, что умел: манипулировал. В любой момент, в любом месте Люци может убить Шилова и ему никто не поможет. Панику, он хочет создать панику. Но Владимир Сергеевич давно в политике и точно знал, что будет жить, пока не даст то, что так нужно этому бандиту. Эта мысль согревала его остывшее сердце.

Глава 3.

Астарот сидел в малом зале Замка, развалившись на кресле. Его длинные ухоженные пальцы то и дело проводили по струнам, заставляя их переливаться бессвязной мелодией. Он верил, что ещё успеет стать музыкантом, и никак не хотел себе признаваться, что уже совершенно далек от своих старых целей.

Перегоревшие мечты хранились в его всё ещё юношеском сердце, чтобы не дать ему увидеть самое страшное – реальность.

Было удивительно дождливо для июля и достаточно холодно, Замок в такую погоду становился совсем готическим. Барабанная дробь за окном придавала утру особый смысл, потому что Астарот знал, что Люци хорошо спит теперь, под этим шумом.

Асмодей показался в начале зала, достаточно далеко, но Астарот тут же прекратил мучить гитару и расслышал приглушенные стоны откуда-то снизу.

– Велиал опять развлекается? – парень кивнул в сторону Пыточной и съежился по привычке.

– Ага, – мужчина лет сорока плюхнулся на диван и открыл зажатую в руке баночку холодной Кока-колы. – Его работа сводит меня с ума.

Асмодей и Велиал были самыми жестокими членами коллектива и люто ненавидели друг друга. Первый являлся главой карательного отдела, наказывал жёстко, но по делу, и никогда не позволял себе упиваться насилием, по крайней мере открыто. Он знал, что от него зависели многие жизни, но и ценность своей собственной не ставил выше.

С Люци они познакомились после его возвращения из очередной «командировки». В то время он работал на власть по контракту и считал убийство своей профессией. В принципе, так оно и было. Дело прибыльное, но опасное. По крайней мере, куда смертельнее, чем то, что предложил ему улыбчивый мужчина с редкими зубами в баре на Мясницкой.

– Не горячись, он тоже не в восторге от твоих методов.

Главное отличие двух этих людей заключалось в подходе к работе. Велиал все тащил в дом и считал, что на улице разбираться неприлично. Асмодей наоборот был уверен, что где едят, там не гадят.

– Мне всё равно от чего в восторге этот хмырь, – он отпил из банки и прикрыл глаза. – Поиграй что-нибудь, чтобы не слышать это.

Астарот покорно перебирал пальцами струны. Он и сам не любил эти особенности их дела, но обойтись без этого не получалось.

Сразу после того, как Люци его помиловал и взял к себе, он допустил ошибку. Дело было маленькое, один из компаньонов присвоил себе небольшую партию товара и его попросили наказать преступника. Астарот всё ещё свежо помнил, как попался сам и по наивности дозволил парню сбежать из города. Кто же знал, что этот придурок решит сбывать товар, ссылаясь на защиту Астарота, прямо тут, в Москве? Как только всё выяснилось, Асмодей предложил расправиться с тем, кто играл ему сейчас на гитаре. Люци вызвал его к себе.

– Ничего не хочешь мне сказать? – на нём был ярко красный пиджак и модные круглые очки. Но вопреки разуму, его образ устрашал.

– Извините, Люци. Я думал, он просто уедет, я хотел помочь ему.

– Астарот, я похож на руководителя Красного Креста? – парень покачал головой. – В этом бизнесе так не решают дела. Ты простишь одного, простишь другого и в итоге будешь пожизненным лохом. На одного запутавшегося парнишку, как ты, приходится, по крайней мере, сотня таких, которые маму свою продадут за возможность выслужиться. Ты понимаешь, о чём я? – парень кивнул. – Нет, ты не понимаешь, в этих делах нет места слабости.

– Тогда почему вы пожалели меня? – этот вопрос давно мучал Астарота и несмотря на всё стеснение своего положения, он всё же решился задать его. Коллеги не скрывали своего неодобрения, тайно, конечно. Но они шептались за его спиной и обсуждали все возможные варианты исхода.

– Потому что я достиг того уровня, когда могу делать всё, что угодно. Я играл по правилам, а потом создал свои. Ясно?

Они больше никогда не говорили об этом, Астарот больше не позволял себе таких слабостей. Да и не было шанса, поскольку Люци отвёл его как можно дальше от кровавой части работы. Вокруг достаточно людей без совести, ни к чему ломать фарфоровую вазу, чугунной сковороды из неё всё равно не сделать. А Люци знал, что применение есть каждой вещи.

– Асмодей, – парень продолжал тихую мелодию, внимательно всматриваясь в черные глаза собеседника. – Ты никогда не хотел жить по-другому?

– В смысле? Хочешь поговорить о честном труде?

– Нет, – парень улыбнулся и его пухлые губы наконец стали человеческого объема, хоть и ненадолго. – Ты никогда не хотел семью? Жениться там, детей родить?

– Ха, – Асмодей погладил бороду. – Ты ещё мальчишка.

Астарот обиженно уткнулся лицом в пол. Несмотря на столько лет совместной работы, к нему относились по-отечески, но никто не принимал его всерьез. Была ли причина в том, как он появился здесь, или в том, что ему не доверяют серьёзного дела? Следить за девчонкой совсем не подвиг.

– Ты не дуйся, я не со зла. – Асмодей уперся руками в колени с доброй улыбкой. – Во мне говорит зависть.

– Что? – Астарот отложил гитару и съёжился под стоны снизу.

– Да-да, мы все тебе завидуем.

– Из-за Люци?

– Из-за молодости, – он смял рукой банку и засмотрелся на свою ладонь. – Когда ты наряжаешь ёлку, ты ждёшь Нового Года.

– Асмодей!

В зал вбежал низенький человек и сумбурно произнёс несколько предложений. Асмодей бросил мысль на полуслове и вышел во двор, оставив молодого человека в раздумьях.