Рядом с конвертом в сердечках на приборной панели золотился сувенирный цилиндр коробки.

– Это для Ярмака. Надя заказала. У него завтра днюха.

Аня сделала вид, что помнит:

– Точно. Это ему двадцать два будет?

– Двадцать один.

– Ну да, он ведь учился на класс старше.

В компании друзей детства Аня была самой младшей и самой низенькой. Ярмак, родной брат Лоры, дразнил ее в ссорах Полевкой.

Автомобиль проехал мимо магазина «Шико», свернул в переулок.

– Они с Надей хотят тебя пригласить. Еще нет? – удивился Сыч.

Аня неуверенно мотнула головой. Телефон она беспечно оставила дома.

– У нас иногда тут связь пропадает, – предупредил. – А интернет стабильно. Иначе бы – забастовка, – он усмехнулся.

Аня улыбнулась в ответ. Тысяча и одна напасть. Сажной словно превратился в громоотвод неприятностей.

– Высади меня у парка, пожалуйста.

– Я могу подвезти.

– Спасибо за беспокойство, – Аня смотрела в окно, желая поскорее оставить душный салон, выветрить ядовитый дух гари, унять головокружение, избежать разговоров. – Мне еще нужно навестить кое-кого, – соврала дружелюбным тоном.

Автомобиль затормозил у плексигласовой остановки, походящей на часть пробитой трубы. Водитель потянулся к коробке передач, но рука его вдруг опустилась к сиденью Ани.

– Потеряешь, – усмехнулся он, указывая на свесившуюся из кармана перчатку.

Аня спрятала перчатку и потянула ручку, но дверца не открылась. Она толкнула сильнее. Заперто.

– Ой, – пугливо засуетилась. – Что-то не поддается.

Сыч нагнулся, сокращая напряженную дистанцию до сантиметров, и повторно щелкнул ручкой – дверца распахнулась. Аня промямлила благодарности и беглянкой нырнула прочь. Внедорожник тронулся, и только тогда она подняла глаза. На противоположной стороне улицы стоял Витя. Его хмурый взгляд просверливал ее беспокойством. Она подняла руку в приветствии, но он отвернулся и вжал палец в звонок калитки каменного дома.

Аня хмыкнула и направилась к брату.

– Свидание? – рискнула пошутить.

Витя настойчиво игнорировал ее, смотря сквозь решетку в калитке. Из двора дома появился коренастый подросток в болоньевой куртке и черной шапке, с белыми иероглифами на весь широкий лоб. При виде Ани его круглое лицо расплылось в хитрой улыбке, а раскосые глаза маслянисто заблестели.

– Это твоя сестра? – спросил он Витю. – Сестра?

– Да. Аня – Гриша, – представил мимоходом.

– Грегор, – кивнул тот. – Как Макгрегор, только без «Мак», – смешок. – Как Мендель.

Застывшее выражение Аниного лица удостоилось пояснения:

– Не Менделеев. Мендель.

– Гриша… – поморщился Витя, подталкивая его идти.

– Твой друг? – косилась Аня на брата.

Гриша кивнул, нагло рассматривая ее, словно ожившего персонажа комикса.

– Вместе учитесь? – пыталась завязать разговор Аня. – Увлекаешься генетикой?

– Генетикой? – замешкался Гриша, дергая воротник куртки под подбородок.

– Ну, Мендель…

Витя протиснулся между ними, кивая на приятеля:

– Он – в девятом. Мы от школы в футбол играем.

– Мне скоро шестнадцать, – сообщил Гриша с гордостью. – И мы друганы. Верняк.

Аня обогнула дыру тротуара и поравнялась с братом.

– Почему ты оставила телефон? – вдруг спросил Витя с родительской интонацией.

– Забыла. А что? Кто-то звонил?

– Я. – Но Витя тут же осадил взволнованность, скучающе добавляя: – Бабушка тебя искала. Где ты была?

– На кладбище.

– На кладбище? Одна? – Витя остановился, и вмешался Гриша:

– Одна? – переспросил, источая восхищенное любопытство. – Цербера видала?

– Кого?

Витя заслонил друга:

– Зачем ты ходила туда?

– На могилу Дины. – Аня с досадой пнула камушек. – Заблудилась и… В общем, следовало расспросить тебя.

– И Сыч подвез, – осуждающе бросил брат.

Гриша округлил глаза:

– Сыч? Ничесе, ты с Сычом знакома?

– А вы не знакомы?

– Нас он не подвозит, – сердился Витя. – Разве вы общаетесь с ним?

– Он просто подвез меня.

– Дважды за неделю.

– Что в этом такого? Он парень моей подруги.

– Бывшей подруги. Если мне память не отшибло.

– Тебе манеры отшибло. И уважение.

Гриша одернул Витю за рукав, но тот кипятился:

– Сколько помню, избегала его. Имя упоминать запрещала.

– Глупости!

– А эти фифы. Бабушка говорит, ты встретилась с прежней компашкой?

– Случайно. Да, мир тесен.

– Зачем ты водишься с ними? – разочарованно допытывался Витя. – Разве мало рыдала от козней? Змеиное кодло.

Аня вспыхнула обидой:

– Прекрати!

– Это твое выражение.

– Тебе нравится прилюдно ругаться? – пыталась вразумить его. – Чем тогда лучше их?

Они остановились напротив хлебного ларька.

– Я говорю тебе правду в глаза.

– А мне нужна она, Вить? – оскорбленно вскрикнула Аня. – Твоя чертова правда?

Она пересекла пустую дорогу, оставляя подростков в замешательстве. Огорчение костенело внутри. Учить меня будет. Хлюпик доморощенный. Аня распекала его последними ругательствами за то, что он вздумал пристыдить ее прошлым. В Сажном есть, кому полоскать ее биографию. Аня сжала кулаки, поворачивая за угол. Прошлому место на фото – сейчас она другой человек. Смелый и успешный. Глупости, что было. Глупости. Люди меняются, преодолевая обстоятельства. И даже если все здесь не изменились, она уже не та ранимая девчонка, не тихоня-Полевка-без-семьи.

Но придя домой, Аня стыдливо взглянула в зеркало: краснота глаз выдавала слабость, темные круги очертили усталость последних дней. «Я приехала навестить родственников». Пальцы потерли пятнышко на переносице, но грязь не исчезала, серея пеплом. Она стянула шапку и пригладила волосы, возвращая ровность дыханию. «Наладить отношения с братом. Не доказывать! – приказала отражению в навесном зеркале. – Не доказывать ничего обидчикам».

В восьмом часу вечера позвонила Надя.

– Привет! – проворковала в трубку, будто они расстались минуту назад. – Не отвлекаю?

Аня, клевавшая носом над мятой бумажкой с рецептом, ответила сонно:

– Привет.

– Я звонила тебе раз пять, – сдержанно возмутилась Надя. – Все в порядке?

Подавив зевок, Аня сердито оглядела кухонный стол:

– Нет. Мука плохая, тесто – гадость. – И проворчала в трубку: – Я пыталась испечь эклеры.

– О-о! Я вовремя. Раз с десертами беда – отправляйся в гости. Как насчет завтра? Торт и гора конфет. – Она хихикнула. – Помнишь, в восьмом? Гора конфет.

Аня хохотнула, вспоминая как они навели брови и чокались трюфелями с коньяком.

– В четыре у нас праздник, – сообщила Надя.

– Да? – Аня старательно изображала заинтересованность.

– День рождения у моего Ромы. Приходи! Все соберутся. Как раньше.

Аня сомневалась, что хочет собраться так, как раньше. И в голове упрямо не перезаписывалось, что Надя теперь Ярмак.

– Спасибо. Не могу обещать.

– Глупости! Можешь. Эй, это будет встреча века!

– Маловероятно.

– Аня…

– У меня просто на завтра планы, – в ладонь сочиняла Аня.

– Что? В Сажном? Здесь в будни скукотище. И не в будни, – смешок, а затем череда возмущений.

Аня помалкивала, обдумывая ответ любезный, но категорично отрицательный.

– Ладно, – голос Нади потускнел. – Если передумаешь, калитка открыта.

Разговор завершился скомканным пожелаем добрых снов. Аня взглянула на мигнувшее уведомление – сообщение в «Скайпе»: «Пусть тебя там волки за бочок клац-клац!». Звонок с подругой сорвался – одногруппница Дашка прекратила пилить ее за прогулы, вымогая возвращения и киношек. Жаль. Сейчас ей хотелось поболтать с кем-нибудь понимающим. В кухню вошла бабушка.

– Анечка, ложись спать. Скоро полночь. Ну их те пряники.

– Эклеры.

– А-а. – Она закатила рукава байкового халата. – Я пельмени варила, разогреть?

Аня сложила лист с рецептом Дины, вздыхая:

– Спасибо. Я сама разогрею.

– Выключишь телевизор?

– Хорошо. Пульт барахлит?

– Нет. Боюсь сломать телевизор. Это Толя купил. Плазма, – кивнула важно бабушка. – Он приедет, а я, деревенщина, технику спалила.

Бабушка налила себе из графина воды и, разжевав таблетки, запила их мелкими глотками.

– Что за таблетки?

– Эти? – старушка удивленно прижала ладонь к щеке. – Эти мне Егоровна дала на рынке, когда сердце прихватило. Ой, иногда покалывает.

Аня отчетливо вспомнила инструкции мамы относительно бабушкиных недомоганий: конфисковать все сторонние медикаменты.

– А называются как?

Бабушка похлопала себя по карманам и извлекла жменю разноцветных ячеек блистеров. Прищурилась:

– Тут названий не разобрать, – пожаловалась. – Это меня на поминках снабдили. Так, – перебирала таблетки, словно конфеты, – это соседка в магазине посоветовала. Ох, это невестка Люды-счетчицы угостила. От суставов.

– Люды-счетчицы? – вразумляла Аня.

– Эллочка. Она с образованием, в мэрии работает.

– Дай сюда! – протянула Аня руку. – Разве можно так принимать? Тебе их выписывали?

Бабушка воровато спрятала таблетки в карман.

– Ишь, чего удумала! Помереть мне тут?

Несколько мгновений они бодались взглядами. Аня с трудом подавила желание силой забрать лекарства. Маму бы удар хватил при виде такого лечения.

– Витя ужинал? – спросила бабушка, словно внук не умел держать ложку. – Он вечно жует бутерброды по ночам, – найдя это забавным, она усмехнулась.

– Ужинал.

– И ты, Анечка, поужинай. – Бабушка развернулась уходить. – Посмотрю еще новости. Вдруг задремаю – толкай.

Аня достала из холодильника чашку с пельменями и поставила на огонь сковороду. В этом доме никто не хотел к ней прислушиваться, даже газ вспыхивал с третьей попытки. Но за поеданием домашних пельменей, гнев угас. Аня жевала и блаженно возвращалась в беззаботное детство, когда они с Витькой прибегали с улицы, мыли с гоготом руки и садились за накрытый стол. Не нужно было сравнивать ценники, затариваться продуктами, рассчитывать калории и стоять у плиты. Знай – кусай себе пирожок и строй брату рожицы.

Тарелка опустела, Аня выключила телевизор. Бабушка давно закрылась в спальне, из комнаты брата сквозь щели двери сочился мутный свет бра. Аня погасила лампу над обеденным столом, погружая дом во мрак. Она села на диван у окна, всматриваясь из холодной кухни в звездное небо. Вскоре глаза привыкли к темноте, смогли различить стену соседнего дома, окно, покосившийся забор и заросли сада. Рядом жила ровесница бабушки, Вера Ильинична Купчина. Купчиха. Скверная старуха с претензиями к границам огорода и воющей дворнягой. Аня всматривалась сквозь жерди забора во владения лунной полночи – чащобы за огородами. Ни огонька в степи. Очертания деревьев соседнего сада проступали пыльной тучей.

– Не всматривайся в ночь…– гипнотически прозвучал голос брата.

– …не дразни чудовищ. – Аня грустно улыбнулась, отнимая взгляд от сплетений ветвей. – Почему она всегда так заканчивала сказки?

Витя открыл холодильник, и блеклый свет уничтожил химерные думы.

– Не знаю. – Он включил светодиодную ленту над столиком у раковины; крутнулся, достал батон, принялся нарезать колбасу и сыр. – Наверное, чтобы мы быстрее уснули. Но я до сих пор боюсь смотреть в окно по ночам.

– Дина умела рассказать страшилку.

– Ага, – Витя откусил бутерброд, словно ел впервые за сутки. – Мама их терпеть не могла рассказывать. Ты просто способна уболтать любого. Зря не пошла на психотерапевта.

Аня смолчала, что в медицинский она попросту не поступила. Поднялась, наспех соорудила себе бутерброд.

– Это она тоже терпеть не могла. Когда мы ели в сухомятку. – Она откусила бутерброд.

– Еще и ночью.

– Ты всегда хомячил ночью.

– У меня сон плохой.

Аня рассмеялась с набитым ртом:

– Потому што аппетит шлона.

Витя тоже рассмеялся. Ей мимолетно показалось, что сейчас им нет и тринадцати. Они сидят в полумраке кухни и жуют бутерброды, хотя должны крепко спать.

– Опять кошмары? – спросила Аня, памятуя, как в полнолуния они маялись от бессонницы: выдумывали страшилки, чтобы в одиночку не ждать первый крик петуха.

– Нет. – Витя включил чайник. – Так, иногда накатывает хандра.

– Знакомо.

– Тебе стоило предупредить меня, что идешь на кладбище. Я бы провел.

Аня сникла.

– Я не планировала. Спонтанно как-то вышло. – Ее блуждающий взгляд сосредоточился на стекле окна. – Это царапины? – потерла она рукой короткие линии. – Снаружи. Гляди, кто так подрал окно?

Витя головы не повернул.

– Коты.

– Ого ж. Тут такие когти, – и ее указательный палец полностью скрыл борозду.

Слова исчерпались, кружки опустели. В комнате бабушки скрипнула кровать, Витя торопливо потушил свет.

– Мне не хотелось с тобой сориться, – признался. – Если я обидел…

– Ерунда. Нервы.

Сейчас она различала только угловатый силуэт. В темноте, когда твое лицо скрыто – легче признать неправоту, проще говорить откровенно. Аня всматривалась в фигуру напротив, словно ранимый призрак прошлого обретал очертания.

– Мне жаль, что мы долго не виделись, – кралась навстречу Аня.

И тут за окном нечто грохотнуло. Они, не дыша, осмотрелись.

– Черепица ссунулась, – тихо предположил Витя.

Аня кивнула, вспоминая нагромождения старой черепицы вдоль стены.

– Коты? – Она постучала по стеклу, имитируя код Морзе: – У-хо-ди-те.

Витя не шелохнулся, понуро отдаляясь мыслями во тьму.

– Не всматривайся в ночь… – позвала его Аня из окружающей стаи тревог.

Но он добавил без тени ее улыбки:

– …не дразни чудовищ.