Да, я все равно находилась под ним не голой, а в длинной рубахе из непрозрачной материи и весьма строгого фасона. Но мое одеяние все равно считалось ночной сорочкой. И, честно говоря, я не должна была так поступать. Это выходило за всяческие рамки приличий.
Я успела увидеть, как глаза Генриха смешно округлились от изумления, а губы сложились в беззвучное «о». Затем он круто развернулся, встав ко мне спиной. И я имела удовольствие полюбоваться на уши несчастного, которые так ярко пылали пунцовым огнем смущения, что наверняка были горячие на ощупь.