На мгновение я приоткрыла ментальный щит. Почти не удивилась, когда от сестры повеяло нескрываемым презрением. Что же, пренебрежительное отношение ко мне Этель тоже переняла от матери.

– Привет, – отозвалась я. Кашлянула и спросила: – Как дела?

– До твоего появления здесь были лучше. – Этель недовольно сверкнула глазами и тут же продолжила: – Пойдем. В обеденном зале накрыли стол. Ты, наверное, голодна с дороги.

От слов сестры болезненно сжался желудок. Если честно, я не ела со вчерашнего обеда. Но я бы скорее откусила себе язык, чем позволила сказать об этом сестре.

Пусть я не похожа ни на кого из Квинси, но воспитание получила в духе семьи. Поэтому я лишь склонила голову и холодно проговорила:

– Спасибо. Это было бы кстати.

Естественно, мать в обеденном зале я не увидела. Скорее всего, разговор с нею меня ждет после. При мысли о скорой встрече спазм в животе стал сильнее. Но я, сохраняя на лице невозмутимое выражение, подошла к своему месту, отодвинула стул и села. Ровно сложила на коленях руки, ожидая, когда подадут первое блюдо.

Как ни странно, но это сделала Этель, отставшая от меня на лестнице и свернувшая в сторону кухни. Мои брови сами собой взметнулись, когда она вошла в обеденный зал, держа перед собой поднос с единственной тарелкой.

– Если ты не заметила, мы немного бедствуем, – ядовито проговорила она. – Слуги давным-давно трусливо разбежались. Но ради любимой сестренки и не на такие подвиги пойдешь.

После чего буквально швырнула тарелку передо мной, лишь каким-то чудом не опрокинув все ее содержимое мне на колени.

– Надеюсь, ты туда не плюнула? – скептически проговорила я, опять приоткрыв ментальный щит.

От сестры сразу же пошла тугая волна досады, и я слегка успокоилась. Повезло. Стало быть, не догадалась.

После чего я опустила взгляд на предложенное кушанье. Овощное рагу. Да, деликатесом это не назовешь. Но я сейчас так голодна, что съела бы его, даже если бы Этель туда действительно плюнула.

Сестра уселась напротив меня. Подперла кулаком щеку, с такой ненавистью уставившись мне прямо в рот, что я едва не подавилась. Торопливо закрылась от чужих эмоций.

Если Этель решила испортить мне аппетит, то я не доставлю ей такого удовольствия.

Некоторое время было тихо. Хотелось плюнуть на все приличия и накинуться на рагу с жадным рычанием давно не кормленного зверя. Но я не позволила себе ничего подобного. Вместо этого медленно смаковала каждый кусочек, всем своим видом показывая, что именно я сделала одолжение, согласившись на столь непритязательную еду.

Увы, порция оказалась куда меньше, чем мне требовалось для насыщения. Хотелось вылизать тарелку, не оставив на ней ни малейшей крошки. Но я лишь решительно отодвинула ее, едва только показалось дно.

«Ивори, – сам собою прозвучал в ушах строгий голос матери. – Никогда не забывай, из какого ты рода. Нельзя показывать людям свою слабость. Даже если будешь умирать от жажды – сделай только глоток воды. Если от голода – оставь не меньше половины на тарелке. Проявление жадности делает из людей посмешище. Никогда и никому не позволяй смеяться над тобой».

– Идем. – Этель сразу же встала. – Мать ждет нас.

Я нехотя поднялась, отложив в сторону салфетку. Нервно провела по подолу платья ладонями, силясь разгладить несуществующие складки. Затем вскинула руку, проверяя прическу.

– Да идем уже, – поторопила меня Этель. – Хватит прихорашиваться. Все равно красивее ты от этого не станешь.

Теперь наш путь лежал на третий этаж. Чем ближе была наша цель, тем быстрее билось мое сердце. Я размеренно дышала, не позволяя панике захлестнуть себя с головой.

Все в порядке, Ивори. В конце концов, это мать пригласила тебя вернуться.

В коридоре третьего этажа Этель внезапно свернула не в сторону рабочего кабинета матери, а к ее спальне. С каким-то непонятным раздражением кинула на меня взгляд через плечо, и я моментально придала своему лицу должное выражение отстраненного равнодушия, не позволив изумлению отразиться на нем.

Плесень, свидетельствующая об отсутствии магической активности в замке. Теперь еще и это… Неужели моя мать действительно больна? Но, пожалуй, только смертельный недуг заставил бы ее принимать гостей в постели.

Около двери Этель остановилась. Посмотрела на меня и злым свистящим шепотом предупредила:

– Не нервируй мать. Поняла? Она… она немного не в себе. Доктор запретил ей волноваться.

– У вас был доктор? – полюбопытствовала я. – Давно?

Этель проигнорировала мой вопрос. Пару раз стукнула в дверь и, не дожидаясь разрешения войти, повернула ручку. После чего первой скользнула в комнату.

Я в последний раз набрала полную грудь воздуха и сделала шаг следом. Однако на пороге замерла, изумленно распахнув глаза.

В спальне матери плескалась тьма. Правда, почти сразу послышался шорох, и тяжелые бархатные гардины разошлись в стороны. В тусклом дневном свете заплясал столб пылинок, доказывая, что и в этой комнате слишком давно не убирались.

– Ивори, – голос матери прозвучал пусть и едва слышно, но твердо.

Взгляд сам собою упал на кресло около окна, в котором мать частенько проводила время за чтением. Но оно оказалось пустым, и я растерянно повела головой, оглядывая знакомую обстановку.

– Ивори, – чуть громче повторила мать.

В этот момент я наконец-то увидела ее. Герцогиня Квинси лежала на кровати, до подбородка укрытая сразу несколькими одеялами, как будто жестоко страдала от холода. На фоне светлых подушек ее лицо выглядело словно слепленное из алебастра. Абсолютно белое, безжизненное, с заострившимися чертами. Темные волосы казались спутанной грязной паклей.

«Мама, мамочка!»

Я покрепче сжала зубы, не позволив взволнованному восклицанию вырваться наружу. Теперь я ясно видела, что мать и в самом деле серьезно больна. Хотелось кинуться к ней, рухнуть перед кроватью на колени, уткнуться лбом в ее плечо. И, возможно, даже почувствовать, как она погладит меня по голове. Но в этот момент карие глаза герцогини полыхнули недовольным огнем, и я поняла, что в отношении матери ко мне ничего не изменилось.

– Здравствуй, мама, – все-таки с робкой надеждой проговорила я, рассчитывая, что хотя бы это проявление родственных чувств мне будет дозволено.

Темное пламя в глазах герцогини вспыхнуло ярче.

– Кейтлин, – сурово поправила меня мать. – Ивори, для тебя я всегда буду Кейтлин. И скажи спасибо, что не требую от тебя называть меня вашей милостью, как того требуют правила этикета.

– Спасибо, – послушно поблагодарила я.

Этель тем временем отошла от окна и вальяжно бухнулась на край кровати. Подняла тонкую, словно высохшую ладонь матери и поцеловала ее, глядя на меня в упор насмешливым взором.

– Этель, ты же знаешь, что я не люблю эти проявления нежности, – ожидаемо возмутилась мать. Но в ее голосе угадывалась улыбка. И руку она не отняла.

– Прости, мамочка, – прощебетала Этель, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Ее губы растянулась в пакостливой ухмылке, она явно ожидала от меня какой-то реакции.

Ну и зря в таком случае. Я давно не сопливая девчонка, которая ревела ночи напролет от постоянных проявлений открытой нелюбви матери. В этой жизни есть вещи, которые надо просто принять, пусть они и кажутся тебе верхом несправедливости. И данная относилась именно к их числу.

Поэтому я лишь повыше вздернула подбородок и подчеркнуто вежливо осведомилась:

– Кейтлин, зачем ты просила меня вернуться?

– Просила? – Голос герцогини окреп, в нем явственно прозвучали знакомые ядовитые нотки. – О нет, моя дорогая. Я потребовала, чтобы ты вернулась. Потому как ты – моя дочь. И я не желаю, чтобы одна из Квинси шлялась не пойми где.

Ого! Это что-то новенькое. Прям очень любопытно, что же от меня надобно матушке. Или напомнить ей, что я «позор рода»?

– Три года тебя совершенно не интересовала моя судьба, – сухо проговорила я. – Что изменилось теперь?

Кейтлин приподнялась, и Этель тут же заботливо подложила под ее спину подушки. После чего мать откинулась на них, выпрямив спину и ровно положив поверх одеяла руки.

– Подойди ближе, – приказала она.

Первым моим порывом было вообще выбежать прочь из комнаты сломя голову. Быть может, зря я вернулась домой. Да, мое положение было тяжелым, но не безнадежным. В конце концов, с голода бы не умерла. Мне ведь предлагали место помощницы архивариуса в городской библиотеке Родбурга. Надо было засунуть фамильную гордость куда подальше и согласиться.

– Ивори!

Я вздрогнула. В шепоте матери прорезался отчетливый змеиный присвист, что говорило о крайней степени ее бешенства. И мои ноги сами сделали шаг вперед. Мать поманила меня указательным пальцем, и я нехотя подошла еще ближе.

А затем отпрянула, когда живот внезапно обожгло огнем. Согнулась, лишь каким-то чудом не упав. Казалось, будто кто-то невидимый с расчетливой жестокой силой ударил меня под дых.

– Одно радует: ты не носишь под сердцем никакого выродка, – удовлетворенно констатировала Кейтлин. – И ни под каким потным мужиком еще не извивалась.

Замолчала, дыша с тяжелым присвистом.

Этель обеспокоенно посмотрела на мать. Выудила из кармана платья носовой платок и бережно вытерла ее лицо, которое влажно заблестело от выступившего пота после этого простенького в общем-то заклятия.

– Это все, что ты хотела узнать? – зло спросила я, не убирая ладоней с живота. – Но я не понимаю, какая тебе разница, девственница я или нет. Насколько я помню, ты выгнала меня, сказав, что я недостойна носить имя одной из Квинси.

– Но ты все-таки принадлежишь к нашему роду, – проговорила мать с таким кислым выражением лица, что было очевидно – она этому совсем не рада. И тут же без паузы спросила: – Что ты знаешь про бал невест?

Я ослышалась?

Я с таким изумлением вытаращилась на матушку, что она многозначительно кашлянула, показывая, что мое поведение недопустимо. Опомнившись, я опустила глаза, силясь понять, что же все-таки происходит.

Естественно, я слышала про бал невест. Да и как может быть иначе, если три года я провела в Родбургской магической академии имени его величества Эдуарда Первого. Этот праздник по традиции проводили в первую неделю осени, как раз когда начинались занятия после летних каникул. И вся академия, особенно женская ее часть, все эти дни кипела, обсуждая опубликованные в колонках светской хроники магиснимки нарядов приглашенных на бал девушек и делая ставки, какие помолвки после торжества будут заключены.

Как ясно из названия, на бал невест приглашались исключительно незамужние девушки. Естественно, только из знатных родов. Это были своего рода смотрины. Удобный шанс не только показать товар лицом, но и дать его пощупать предполагаемому покупателю, как однажды язвительно пошутила Дженис Трикс, которая вела у нас основы магической самообороны. На семь дней королевский дворец заполнялся целой толпой всевозможных красавиц на выданье, которые готовы были сражаться за выгодную партию. И действительно, газеты еще полгода после окончания бала сообщали о лавине помолвок в высшем свете. Красавицы из обедневших родов находили свое счастье пусть и с незнатными, но богачами. За пригласительный билет мужчинам приходилось выкладывать кругленькую сумму, тогда как их происхождение, в отличие от девушек, уже никого не волновало. Но в итоге никто не оставался внакладе. Кто-то благодаря удачной женитьбе входил в круги знати, прилично раскошелившись при этом. Ну а кто-то спасал семью от нищеты. Титулом и родословной-то, как говорится, сыт не будешь.

Особую пикантность данному мероприятию придавал тот факт, что несколько лет кряду в нем участвовал и его величество король Эйган Второй. Взошедший на престол четыре года назад после трагической гибели отца, он пока не торопился связывать себя брачными узами. Конечно, официально он являлся всего лишь полноправным хозяином дворца, в котором и проводился бал. Все прекрасно понимали, что скорее бы луна упала с неба, чем король вдруг заинтересовался одной из девушек, приглашенных на бал. Но очень глубоко в душе каждая красавица все-таки надеялась на то, что случится чудо и именно она завоюет неприступное сердце самого короля. Ведь волей или неволей, но ему приходилось общаться с девушками, как того требовали традиции и придворный этикет.

Впрочем, это все не суть важно. Я никак не могла понять, с чего вдруг матушка заговорила об этом празднике. По вполне понятным причинам представительниц рода Квинси никогда на него не приглашали. Демоны, да моей бабушке вообще был запрещен въезд в столицу! Впрочем, она и сама не особо рвалась туда. Видимо, слишком свежи были в памяти последние мгновения жизни ее матери, сжигаемой заживо на глазах малолетней дочери.

Вот Кейтлин, к слову, имела полное право посещать Родбург. Но не хотела об этом и слышать. Нелюбовь к столице и королевскому двору она впитала с молоком матери.

– Ты моя старшая дочь, – негромко проговорила Кейтлин, так и не дождавшись от меня ответа. – И я получила приглашение, выписанное на твое имя. Тебе надлежит прибыть в королевский дворец на бал невест.

Я быстро-быстро заморгала, абсолютно не понимая, говорит мать всерьез или это проявление ее своеобразного чувства юмора.

Да она издевается, должно быть! Да, безусловно, надзор за нашим родом в последние годы ослабили. Но не сняли полностью. И король пригласил на бал невест прямого потомка печально известной герцогини? Не может такого быть!

Но мать смотрела на меня серьезно и прямо.

– Это шутка? – осторожно осведомилась я.

– Времена меняются, Ивори. – Мать пожала плечами. – Видимо, до королевского двора дошли слухи о том, какая ты… – тут она замялась, явно проглотив какое-то нелицеприятное определение в мой адрес. Наверное, что-то вроде «никчемная», если не резче и обиднее. Затем добавила: – В принципе, оно и неудивительно, если учесть, что последние годы ты провела в столице. Или думаешь, что твои преподаватели не передали в магический надзор сообщение о том, что Ивори Квинси обучается у них?

– По-моему, королевский ревизор прямо сказал, что не видит больше смысла проверять мой потенциал, – буркнула я себе под нос, стараясь не поморщиться от неприятного воспоминания. – А стало быть, и под контролем меня держать нет нужды.

Именно эти слова проверяющего мага и послужили причиной нашей ссоры с матерью, в результате которой я в буквальном смысле слова сбежала из замка. В последний свой визит он неожиданно долго сканировал мою ауру. Признаюсь честно, это заставило мое сердце биться чаще. И не от страха, что меня вдруг обвинят в чем-то незаконном, потому как я ничего такого не делала. О нет, в моей душе вдруг шевельнулась робкая надежда. А вдруг мой дар пробуждается? Вдруг я все-таки стану темной ведьмой, доказав матери, что я одна из Квинси не только по праву крови, но и магии?

Но затем ревизор опустил руку и устало улыбнулся мне. Взглянул на мать, которая следила за происходящим без малейшего проявления эмоций на лице, после чего попросил меня выйти из кабинета. Мол, ему надо переговорить с герцогиней наедине.

Не буду скрывать, я с трудом удержалась от такого простого и понятного желания подслушать около дверей. Вместо этого отправилась к себе в спальню, то и дело расплываясь в широкой торжествующей улыбке.

Внутри у меня все пело от восторга и счастья. Теперь-то мать посмотрит на меня с уважением! Теперь-то она перестанет относиться ко мне с таким обидным равнодушием!

И тем горше было мое разочарование.

Конечно, мать не стала выплескивать свои чувства при королевском маге. Она дождалась его отъезда, после чего вызвала меня к себе в кабинет. Я отправилась туда чуть ли не бегом. В мечтах уже представляла, как она обнимет меня и назовет своей преемницей.

Надежда еще теплилась во мне, когда я вошла и увидела каменное лицо матери. Но затем я ощутила, какой злостью и неприкрытым отвращением веет от нее. А потом она заговорила. Очень тихо и внятно передала слова ревизора. Мол, тот с превеликой радостью констатировал, что во мне нет темного дара. Теперь это совершенно очевидно. Зато, по его словам, я являлась неплохим эмпатом. И он настойчиво рекомендовал матери отправить меня в столичную магическую академию для развития этого таланта. Все ограничения, наложенные на род Квинси, в отношении меня не действуют, потому как нет самой первоосновы запрета. Я не темная ведьма и никогда ею не стану.

Ревизор был настолько любезен, что даже выписал мне рекомендацию для поступления в академию и оставил ее матери. Она швырнула мне в лицо эту бумагу, изливая и изливая свой яд, свое разочарование. Хуже издевки судьбы и не придумаешь! Она была бы менее зла, если бы во мне не было вообще ни капли магических способностей. Но эмпатия! Другими словами, талант улавливать чужие эмоции и сопереживать им! Это совершенно недопустимо для одной из Квинси, которые славились своей природной отчужденностью и строжайшим контролем чувств.

Что ж, в тот день я услышала достаточно, чтобы понять: пусть я и Квинси по крови, но родной в этом замке никогда не стану. Поэтому побросала в сумку первые попавшиеся вещи. И вечером покинула дом, благоразумно забрав с собой и бережно расправленную рекомендацию мага-ревизора.

Конечно, до последнего я надеялась, что мать остановит меня. Что около самой входной двери я услышу ее окрик. Я готова была стерпеть любую ее колкость, любую шутку. Лишь бы услышать заветное: не дури, твое место здесь.

Но этого не произошло.

– Полагаю, ты разорвала приглашение? – полюбопытствовала я, привычно отогнав вихрь неприятных воспоминаний о прошлом.

Мать вместо ответа посмотрела на Этель. Моя сестра потянулась к прикроватной тумбочке и взяла с нее конверт из плотной дорогой бумаги, по центру которого красовалась сломанная королевская печать.

– Держи, – буркнула она и небрежно кинула его на пол к моим ногам.

Да уж. Сестра в своем репертуаре. Впрочем, было бы глупо ожидать от нее иного отношения.

Я нагнулась и подобрала конверт. Вытащила из него лист, аккуратно сложенный в несколько раз. Развернула и пробежала быстрым взглядом.

Мать действительно не шутила. Леди Ивори Квинси, старшую дочь герцогини Кейтлин Квинси, то бишь меня, и впрямь приглашали присутствовать на балу невест, который должен был состояться этой осенью в королевском дворце.

– Почему ты не разорвала письмо? – переформулировала я свой вопрос.

Мать ответила далеко не сразу. Сначала она так крепко сжала губы, что они превратились в две тонкие бескровные линии.

Чем дольше длилась эта пауза, тем тревожнее становилось у меня на душе. Неужели мать решила отправить меня на эту ярмарку тщеславия? Да ну, бред какой-то! Как истинная Квинси, она не желает иметь никаких дел с королевской властью. Согласиться принять приглашение – все равно что продемонстрировать всему Озранду то, что наш род не просто смирился с поражением, но готов запросить пощады.

– Времена меняются, Иви. – Голос матери вдруг дрогнул и сорвался, как будто она сама не ожидала, что назовет меня сокращенным детским именем.

А затем случилось немыслимое! Несгибаемая герцогиня Квинси вдруг торопливо спрятала в ладонях лицо, и мой слух уловил приглушенный полувздох-полувсхлип.

Этель, по-прежнему сидевшая рядом с матерью, встревоженно приобняла ее за плечи. Посмотрела на меня и сухо произнесла: