– Хорошо, давай. Позвони утром, как будешь выезжать. – Никто уже не уговаривает ехать в ночь. День, целый день терять не хочется никому. – Будь аккуратна. И правила не сильно нарушай, а то потом штрафы твои платить…

– Сама заплачу.

– Сиди уже…

Казалось, что белье на огромной кровати имеет аромат роскоши и парфюма. От усталости в глазах ощущение мелкой стеклянной крошки. Засыпаю почти моментально, успев подумать только, что даже не представляю, где буду ночевать завтра. Но сегодня всему этому я предпочла бы второе дыхание, чтобы скорее долететь до Чонгара. Однако стоит задача долететь туда живой.

Утром на дороге военных машин становится больше. На подъезде к Крымскому мосту они начинают явно преобладать над гражданскими автомобилями. Могла ли я представить, что именно так увижу Крым впервые?

На мосту чудесным образом нет никакой очереди. На досмотр попадаю ровно через пять минут после пересечения демаркационной линии. Собака, удивив всех, запрыгивает в багажник, чемоданы просят достать и открыть. Ребята-пограничники помогают, видят, что тяжелее сумки я отродясь ничего в руках не держала. Это война тоже поправит. Весь проход моста занимает минут 20. Сегодня все за меня, поэтому ни пробок, ни накладок. «Та» сторона действует как сильнейший магнит, складывая все в пространстве как надо.

Звоню маме.

– Я проехала Туапсе и скоро буду в Красной Поляне. – По легенде, я традиционно уехала отдыхать с подругой Наташей. Какое-то время придется сохранять спокойствие мамы с помощью лжи, но потом все вскроется, а еще позже – станет привычным.

– Как там погода?

– Отличная. Буду ехать вдоль моря – пришлю картинок.

Наташка действительно в Красной Поляне. Прошу ее прислать побольше пейзажных фоток, чтобы хватило на неделю.

Въезжаю на мост. От красоты захватывает дух. Только развернутое ПВО на фоне воды и далеких еще гор напоминает, что где-то совсем рядом люди убивают людей с помощью самых современных военных технологий – чтобы что? Цель? Я еду найти свои ответы на эти вопросы. Почему так случилось, что человечество в целом и человек – венец творения, созданный по образу, так и не смогли уподобиться и продолжают убивать не ради собственного выживания. Но ради чего?..

Я не о тех ребятах с автоматами, которые спускают курок по приказу, – они как раз делают это, чтобы выжить. Но отдающие приказы начать – что угрожает их жизням? Кручу эти вопросы в голове и понимаю, что до конца (а конец – это точка невозврата, после которой уже ни назад, ни вперед – только по-другому) не удалось ответить великим умам во все времена. Куда мне. Мне бы найти ответ хотя бы на вопрос: почему я здесь и найду ли я тут то, что ищу сама для себя? Остальное пусть будет кешбэк и бонусы.

Операция «Увидеть Крым за 3 часа» выполнена успешно. Здесь, на дороге между морем и горами, так легко забыть об истинной цели путешествия. Воздух прозрачен и чист. Горы величественны и незыблемы. Море спокойное, и сквозь тонкие, как кружево, облака просвечивает нежное, такое только зимой в курортной зоне, солнце. Все это так резко контрастирует с колоннами военной техники, людьми в форме и системами ПВО, установленными на каждом возвышении вдоль берега, что кажется сюжетом какого-то фантастического блокбастера. Где люди жили себе и жили, а потом прилетели инопланетяне и решили все поменять. Но почему именно сейчас? Ходжа Насреддин считал дорогу лучшим способом медитации, я с ним целиком и полностью согласна. На высоких скоростях при ровном движении мысли текут плавно и бесцельно. Их можно созерцать, наблюдать и легко отпускать даже самые сложные вопросы, не пытаясь найти на них ответ немедленно. В дороге все выглядит по-другому – расстояние увеличивает большое и выводит из поля зрения незначительные мелочи. И я еду, и мысли текут, и количество километров до встречи с дорогими сердцу людьми стремительно сокращается. Отправляю СМС Валу: «До границы 2,5 часа». И получаю ответ, что за мной уже выехал тот, кого я буду рада видеть чуть сильнее, чуть больше остальных. Тот, ради кого сознательно или нет, я распатронила свои первые зеленые мили.

– Но он же сказал, что вы заняты и встретят меня какие-то другие ребята?

– Вообще так и планировалось. Но он вдруг подскочил и сам поехал.

– Странно.

– Посмотрим. – Я слышу, как Вал вдруг улыбается.

Даже если это случайное совпадение, то счастье от предвкушения будущей встречи с глазу на глаз меньше не становится. Нажимаю на газ чуть сильнее. Сила притяжения «той» стороны увеличивается за секунду в миллионы раз.

После поворота на Севастополь дорога из автобана переходит в сельскую двухколейку. Редкие машины почти все с буквами Z и V. И немного местных. В какой-то момент начинает казаться, что «шкода» позади как-то подозрительно давно и ровно за мной следует. Стараюсь не поддаваться паранойе, но на всякий случай пропускаю. Думаю – не захотят обгонять, явно дело нечисто. Тогда буду лететь до первого «Урала» с нашими и просить поддержки армии в борьбе с неизвестными преследователями. Пока в моей голове зреет план-капкан, «шкода» бодренько обгоняет меня на очередном вираже. За рулем двое в камуфляже. Наши.

Машут рукой, подмигивают аварийкой, и мы едем дальше уже в другом порядке. Через пару десятков километров они уходят налево, а мне, если верить навигатору, еще 20 никуда не сворачивая. Еду быстро, очень быстро. До Джанкоя должна доскакать раньше ожидаемого, а после еще 40 километров до границы – и вот уже та самая, ради которой это все, встреча.

По заветам парней объезжаю колонну фур, но не справа, а слева. От такой наглости у товарищей в очереди сводит скулы. Пограничники пытались переставить меня в хвост, но мои несуществующие родственники из Хайфы в этот день очень убедительны.

– Ребята, надо, очень надо! За мной выехали, ждут, но долго не смогут, сами понимаете…

– Идите договаривайтесь сами. Если вот эти пятеро первых в очереди не против, то и мы за.

Договориться удается со всеми, кроме барышень на микроавтобусе с украинскими номерами. Но я им улыбаюсь, киваю, чтобы видел пограничник, благодарю, возвращаюсь и проезжаю вперед. Не выгонят же меня, право слово. А в будущем больше не буду. Или буду. Как пойдет, не загадывая. Еврейское мое счастье не подкачало: в Чонгаре зависли компьютеры, систему переустанавливают почти 2 часа. Знакомлюсь с пограничниками. Миша – невысокий молодой мальчишка, ему бы в клубах тусить и писать рэп, а он с калашом проверяет машины, отбывающие «за ленточку». Я стою в неправильном, не своем ряду с фурами – растерялась на въезде, пока вела сепаратные переговоры. Но он не ставит мне это на вид, а, напротив, в неуставном порядке проверяет машину на месте вне очереди.

– Как у вас тут, спокойно?

– Нормально, но постоянно слухи ходят, что ВСУ хотят наш пункт атаковать.

– Зачем? – Я оглянулась: в очереди стояли практически сплошные гражданские, гуманитарщики, и фуры с полуострова едут домой через Мариуполь в Таганрог.

– А черт их знает. Они все бомбят без разбора. А вы куда, к кому?

– В гости к друзьям, в Херсонскую область.

– Не боитесь?

– Нет. Возьмите яблоко, вкусное!

Раздаю мамины яблоки ребятам. Отнекиваются поначалу, потом, услышав, что мамины, берут бережно, кто-то по карманам рассовывает, кто-то сразу грызть начинает. На улице +6 и яркое солнце. Периодически приходят сообщения от Грина с какого-то нового номера.

– Как оно там?

– Стоим, что-то сломалось у них.

– Стойте. Я на парковке справа от выезда. Но не на ближней, чуть дальше надо проехать.

Систему наконец-то починили, и нас потихоньку выпускают. Я вылетаю через шлагбаум с открытой, кажется, дверью. И как будто даже помогая турбированному движку ногой. Нетерпение достигло пиковой точки, и ждать больше нет решительно никаких сил. Где-то внутри тихий голос нашептывает, что вот именно сейчас, прямо сейчас что-то такое станет понятно. Что-то такое, что ускользало все эти пять лет.

Триста самых длинных метров в жизни позади, глаза сразу находят знакомую фигуру – почему-то в штатском, хотя вроде как мы же на войне, и я инстинктивно ищу камуфляж. Дверь нараспашку, и буквально с ногами я взлетаю на шею Грину – высоченному красивому мужику, чем-то очень похожему на гибрид Дольфа Лунгрена и Кевина Костнера. Он обнимает меня так, что все позвонки разом встают на место, поднимает над землей и подкидывает в воздух. Мы счастливы и смеемся. Словно нет никакой войны, не было этих пяти лет и того разговора 1 марта 2019-го на Усачевском рынке. Первые секунды действительно показывают все без шелухи: он так же рад, как я. Он тоже ждал. То самое ожидание, какой-то незримый глазу и непонятный мозгу компонент в нем, которые гнали меня с предельной для зимних шин скоростью и вытащили его из располаги задолго до моего приезда. В движении навстречу есть уже какое-то действие, примиряющее с невозможностью получить желаемое моментально. Мы пять лет это практикуем. Но программа наконец-то обошла системную ошибку.

– А почему ты сам приехал? Где обещанный мальчик?

– Поехали уже. Потому что. Ты за мной.

– Слушай, я боюсь, тут же война и дороги ужас, да?

– Ничего не бойся. Просто держись за мной.

«Ничего не бойся, я рядом» – лучшая мантра для женского уха.

Потом, дома, подруга Даша спросит, не думаю ли я, что все события, предшествовавшие этой поездке (появление в моей жизни человека, с которым я попрощалась, казалось бы, навсегда год назад без желания что-либо менять, нервы на пределе в течение месяца, когда было непонятно, отправят «туда» их сегодня или через неделю, сорванная поездка в Новочеркасск, знакомство с Вадимом и еще одна сорванная поездка, теперь уже в Рубежное, и вообще вся эта чехарда), были задуманы как раз ради этого момента? Чтобы распознать в себе то, что в мирной жизни скрыто за папье-маше социальных ролей и масок?

Там, на разбитой дороге Херсонщины, у меня нет ответа на этот вопрос. Нет еще даже самого вопроса. Только чистая радость от встречи и легкая усталость – в присутствии любого из них традиционно начинает отпускать любое напряжение. Впереди еще час пути, поэтому собираюсь с остатками сил и стараюсь не отставать от впереди идущей машины.

Дорога «за лентой» разительно отличается от дороги перед ней. В какой-то момент я просто перестаю думать и встраиваюсь в колею за моим спутником, ему эти ямы и канавы уже родные. Маневрирует на автомате. Выглядит дорога так, словно местами на ней можно потерять даже танк, не то что немецкий кроссовер. Правил тут нет, это я сразу понимаю. На встречке можно нарваться на танк или КамАЗ защитного цвета. Легковушки вообще создают иллюзию броуновского движения. О том, что тут и как происходит ночью, стараюсь не думать.

Поворачиваем на Стрелку. Солнце садится за кромку залива Сиваш. У меня перехватывает дыхание: настолько красив этот невероятный закат, а я видела их в самых разных точках планеты. Розовый, голубой, лавандовый, яркий багряный ближе к солнечному диску, сумасшедшее небо отражается в идеально спокойной воде, трава зеленая, воздух чистый, и совершенно невозможно представить, что эта красота служит декорациями к страшным боям. И где-то совсем рядом идет самая настоящая война.

Несколько постов, около часа пути – и мы «дома». Темно, фонари на улице не горят, и пахнет морем. Поднимаю голову в небо. Звезды такие, каких я не видела нигде. Ни в волшебных горах, ни на островах в океане. У блэкаута есть свои преимущества. Взгляд безошибочно выхватывает Большую Медведицу. И вдруг что-то происходит. Что-то, не поддающееся никаким объяснениям.

Папа оказывается рядом.

– Привет, Леночка.

– Папа, – давлюсь подступившими вдруг внезапными слезами, – папочка, это ты?

– Да. А ты ничего не бойся. Ты в надежных руках. Я рад. И спокоен наконец-то.

Грин выгружает из машины мои вещи. Я оглядываюсь, а когда поворачиваюсь, папы рядом уже нет. Поднимаю голову. Большая Медведица заговорщицки подмигивает.

Меня устраивают с комфортом, соседи приходят знакомиться. Мигель – настоящий русский испанец из Марселя, а ныне доброволец – остается на чай. Мой визит как будто бы грандиозное событие для этого места.

Полчаса на то, чтобы отойти с дороги, выпить чаю с глотком коньяка. И мы с Грином едем встречать наших, у которых где-то по дороге заглохла машина. Снова в три движения – дверь, разбег, повиснуть на еще одной сильной шее любимого друга. Вал, незыблемый, как скала, упакованный в бронник, с автоматом наперевес. Он словно так и родился – в экипе штурмовика. Даже странно, что все годы до этого я видела его исключительно в штатском. На эмоции скуп, но радость выражается в крепости объятий – ровно так, чтобы не раздавить. Как-то в Москве я даже не придавала значения тому, насколько «мои» парни красивые. Принимаешь как данность – ну да, ну красивые мужики. А тут как будто раньше зрение было минус 6, а теперь вдруг резко стало единица. Невероятные они просто. Совершенная степень творения. Или это все камуфляж? Но он же не на всех…

Объятия, слезы – эти эмоции не похожи ни на одни другие. Абсолютная любовь, которой ничего не нужно взамен, это как-то вот так. Хочется отдавать и совершенно ничего не хочется забирать.

Следующие несколько дней сливаются в один большой роскошный кадр ни на что не похожей жизни. Прогулки по абсолютно пустому пляжу, полигоны, учения, новые лица, новые друзья. Здесь все начинают тебя обнимать на следующий день после знакомства при встрече и на прощание.

Море потом часто мне снилось. Ласковый, холодный декабрьский Азов.

Солнце, запутавшееся в тихой ряби воды. Хруст галечного пляжа. Соль на губах. Шезлонг, сколоченный морпехами из оружейных ящиков.

Однажды я разозлилась на них. Так, что от предательских спазмов стало тяжело дышать. Знала – еще секунда, и я начну рыдать огромными глупыми слезами от бессилия, и эту безобразную истерику будет уже ничем не остановить. Бить было некого, и я выбрала бежать. В секунду вылетела из нашей «виллы», схватит по пути куртку и сунув ноги в резиновые сапоги. Прямо в глухую густую темноту зимнего блэкаута. За эти дни дорогу было уже не обязательно видеть. На пляже с помощью фонарика в айфоне нашла шезлонг и села. Слезы душили, но еще больше мук причиняла тонкая, неуловимая и еще до конца не оформившаяся мысль: а вдруг? Вдруг… Дальше я себе просто запрещала думать.

За полчаса до этого позвонил Двина.

– А ты давно общалась с нашим другом?

Речь могла идти только про Аида. Других общих друзей у нас с Двиной не было.

Был четверг. Я гнала от себя любые мысли, кроме спасительной – про полное отсутствие связи в Рубежном.

– В субботу.

– Ты сидишь? Ты сядь…

Остальное доносилось сквозь вату.

– Жив! Да жив, говорю, все нормально. Ранен просто…

Я поняла, что умоляюще смотрю на своих друзей, когда Вал крякнул и взялся за телефон.

– Але, брат? Здорово. У тебя были вроде завязки в госпиталях? Да? Такой-то… Посмотри. Среди тяжелых.

Вата, вата… обморок где-то рядом. Кто из них троих подсунул мне воду или это был коньяк?

Ожидание тянулось липко и душно. Телефон замигал.

– Нет? Отлично. Спасибо, дорогой, – и следом уже мне:

– Нет его в списках тяжелых и двухсотых. Значит, легкая-средняя, в полевом перевяжется и полежит. Но. Я тебе так скажу. Если после он снова вернется на войну, он с нее не уйдет уже никогда. Будь готова. И я бы тебе рекомендовал хорошо, очень хорошо подумать.