– Мне ее долго не отдавали, потому что какой-то другой парень обещал дать больше, но я твердо решил, что заполучу ее во что бы то ни стало! – уплетая мой пломбир, трещал разговорившийся Зяма.

Мне сразу же захотелось узнать, откуда именно Зяме не отдавали его шоколадную красотку. Может, она томилась в каком-то гареме? Или даже в борделе?

– Денег у меня больше не было, так что я даже начал прикидывать, как бы мне ее украсть, но тут эта тетка, хозяйка Хельги, неожиданно сдалась, – продолжал Зяма.

Я укрепилась в мысли, что близорукая мулатка была узницей публичного дома, и прониклась уважением к братцу. Он, конечно, беспутный малый, но какой темпераментный!

– Зяма, эта твоя история с Хельгой – просто сюжет для бразильского сериала! – сказала я.

Зяма поморщился: в отличие от меня, он никогда не смотрит «ля фильма латина». А вот я время от времени смотрю, чтобы выяснить, что за блюдо латиноамериканской кинематографической кухни предложено телезрителям на этот раз: простое мыло, жидкое мыло, гель для душа или шампунь без слез. Это моя собственная классификация сериалов по степени слезовыжимания и душераздирательности.

– Пойдем, я тебе ее покажу! – Зяма вскочил и потянул меня за руку.

– Зяма! Ты так сразу притащил эту жертву расовой дискриминации в наш порядочный дом?! – Мое восхищение Зяминым темпераментом превратилось в возмущение его глупостью и безответственностью.

– Что ты мелешь? – Братец подтащил меня к двери своей комнаты, вдруг охнул, согнулся пополам и убежал в туалет.

– Может, курица была чуток жирновата? – озадаченно почесав в затылке, где еще сохранилось немного волос, спросил папа.

И принялся вслух рассуждать, что будет, если заменить инородные русскому организму бананы и ананасы привычной картошкой и яблоками. Не слушая его, я толкнула дверь в комнату брата. Она была заперта. Тогда я опустилась на корточки и приникла глазом к замочной скважине.

В темноте за дверью призрачно белело нечто весьма объемное, вроде пододеяльника, который сначала раздуло ветром, а потом крепко прихватило морозом.

– Что за чертовщина? – воскликнула я.

– Дай-ка! – папуля ловко потеснил меня и тоже заглянул в скважину. – Хм… Может, это мамина муза ошиблась комнатой?

Я призадумалась.

Муза – вдохновительница ужастиков, по идее, должна иметь наружность настоящего монстра. Возможно, это крупногабаритное привидение действительно ошиблось адресом и попало вместо мамули к Зяме?

– Басенька, выйди к нам! – возвысил голос папуля.

Бася, то есть Барбара, она же Варвара по паспорту – это наша мамуля. На зов она величественно выплыла в коридор и коротко спросила:

– Ну?

– Взгляни, пожалуйста, это не твое? – попросил папуля, уступая супруге место у замочной скважины.

– Я смотрю, все в сборе и готовы к презентации? – из туалета вышел повеселевший Зяма. – Секундочку, сейчас я открою. Вуаля!

– Гос-с-поди! – прошептала мамуля.

Папуля закашлялся, подавившись восклицанием, а я молчала. У меня просто не было слов!

Посреди Зяминой комнаты высился объект, конфигурация которого идеально подпадала под определение «поперек себя шире». Он был укрыт белой простыней, из-под которой торчали тонкие коричневые ножки, непристойно широко расставленные. У меня промелькнула мысль, что на сей раз Зяма сильно переборщил со своей любовью к крупным формам! Хотя ножки для такой массивной туши откровенно тонковаты, похоже, наша мулатка не отличается пропорциональностью фигуры…

– Вуаля! – Зяма щелкнул выключателем, и в комнате зажегся свет. – И еще вуаля! – братец широким жестом сдернул маскировочную простыню.

Вздох облегчения вырвался из моей груди.

– Твоя Хельга – шкаф?! – изумился папуля.

– Не просто шкаф, а настоящее сокровище! – с чувством вскричал Зяма.

Он сдул с полированной поверхности невидимую пылинку, потер стекло манжетой рубашки, полюбовался сверкающей золотой решеткой и гордо обернулся к нам:

– Ну, что скажете?

Мне хотелось сказать, что я очень рада тому, что мне не придется жить под одной крышей с темнокожей беженкой из дома терпимости, но Зяма меня не понял бы. Поэтому я осторожно сказала:

– Очень миленький шкафчик. Только не вполне гармонирует с общей обстановкой.

«Не вполне гармонирует» – это еще мягко было сказано! Апартаменты моего братца – это его визитная карточка дизайнера. Апофигей художественного вкуса! Стены в комнате выкрашены в разные цвета и в самых неожиданных местах зияют нишами, которые лично мне неприятно напоминают о колумбарии. На дощатом полу в строго продуманном беспорядке валяются дегенеративные меховые коврики, которые формой и фактурой напоминают дохлых кошек, но выскакивают из-под ног, как живые. Из предметов мебели я могу с полной уверенностью опознать только стеллаж и тахту.

– А мне нравится! – объявил папуля. – Сразу видно, с чем имеешь дело: определенно это шкаф!

Я ухмыльнулась. Папуля по своей дизайнерской безграмотности однажды неосторожно присел у Зямы на какой-то оригинальный осветительный прибор, перепутав его с табуреткой, и с тех пор заходит в комнату сына со своим складным стульчиком. Специально оставляет это сидячее место в углу прихожей, вблизи Зяминой двери.

– Мама? – брат требовательно посмотрел на мамулю.

– Дежавю! – сказала она и воззвала к папе: – Борис, неужто ты позабыл? Лет тридцать назад, еще на старой квартире, у нас с тобой был почти такой же шкаф, потом мы отдали его Грушкиным, и они изрядно намучились, спуская эту одороблу с пятого этажа без лифта…

– У вас была «Хельга» – и вы от нее избавились? – не поверил Зяма. – Сумасшедшие! Вы знаете, сколько она сейчас стоит?

– Сколько? – с острым интересом спросила я.

Зяма подозрительно замялся:

– Ну… Пантюхину обошлась в копеечку!

– Так это шкаф для Пантюхина? – сообразила я. – Тот самый крупный предмет интерьера, который должен держать на себе все организованное пространство комнаты?

Я цитировала Зямины собственные слова наизусть, потому что про Пантюхина и его эпохальный заказ братец уже прожужжал мне все уши.

Семен Пантюхин, известный в определенных кругах как Сема Понт, к пятидесяти годам сколотил капиталец на торговле бензином, получил все блага жизни оптом и начал испытывать ностальгию по «старым временам». Не настолько старым, как древнеегипетские фрески, всего лишь по отечественному «застою». Смутно тоскуя по очередям за разливным «Жигулевским», вареной колбасе «по два двадцать», умильной передаче «Радионяня» и трансляциям футбольных матчей с комментариями Озерова, делец выделил в своем многоэтажном белокаменном особняке специальное помещение под Музей жизни и быта юного Семена Пантюхина. Просторную комнату специально перепланировали, чтобы имитировать малогабаритную двухкомнатную «хрущевку», а Зяму пригласили оформить интерьер соответственно эпохе.

Ох, и намучился мой братец с этим заказом! Он лично искал на складе неликвидов печатной фабрики бумажные обои в страшненький разлапистый цветочек и потом внимательно наблюдал за их наклейкой. Он сам прибивал к стене аляповатый ковер «Русская красавица» и вешал на него мехового утенка, совмещающего функции украшения и сумочки для детской пижамы. Он обегал все комиссионные магазины в поисках подходящей мебели и жутко радовался, выклянчив у знакомой старушки тонконогий журнальный столик с выдвижным ящичком неизвестного назначения. Понятно, что обретение шкафа «Хельга» в хорошем состоянии привело Зяму в состояние, близкое к эйфории.

Я решила, что не буду портить брату удовольствие от праздника, имя которому «Хельга», и удалилась в свою комнату. Мне нужно было склеить свое разбитое сердце.

В отличие от Зямы, я не претендую на художественное оформление интерьера, и моя комната обставлена и декорирована довольно бестолково и разностильно, но мне в ней хорошо и уютно. Забравшись с ногами в огромное кресло, похожее на облезлого плюшевого медведя, я укуталась пледом и пустила слезу. Правда, больше, чем одну-единственную, я выжать из себя не смогла. Честно говоря, Хомкин никогда не был моей великой и единственной любовью, и в глубине души я даже радовалась тому, что мне не придется весь остаток жизни лицезреть его тусклую физиономию. Пусть его мордой, похожей на маслянистый блин, любуется надувная секретарша!

В соседней комнате бубнили голоса. Мамуля разглядела на дверце шкафа инкрустацию – изображение вставшего на дыбы единорога – и сочла это очень дурной приметой. Она авторитетно сообщила Зяме, что единороги терпимо относятся только к невинным девам, а молодых и полных сил мужчин – таких, как он сам, – терпеть не могут и всячески им вредят. Посему мамуля настоятельно рекомендовала Зяме приготовиться к ужасным бедам и испытаниям и с тем удалилась на вечернюю прогулку. Я понадеялась, что где-нибудь во дворе ей все-таки встретится загулявшая муза кошмаров и страшилок, и она наконец выйдет из роли грозной пифии.

Родственники угомонились, в доме стало тихо. Чтобы успокоиться и отвлечься, я немного почитала книжку, выбрав томик Уэстлейка: сто раз читанный «Проклятый изумруд» неизменно заставлял меня смеяться, и вдобавок в сюжете этого замечательного произведения не было ни одной любовной линии. Описание какой-нибудь жаркой постельной сцены в этот момент могло меня сильно расстроить.

За окнами окончательно стемнело, поэтому я выключила торшер и зажгла верхний свет. Тут же в дверь поскребся папуля. Спросив, не сплю ли я – это при полной-то иллюминации! – он предложил мне попробовать безалкогольный фруктовый коктейль. Вероятно, ингредиентами для витаминного напитка стали ананасы и бананы, оставшиеся после приготовления курицы.

Подумав, я решила все-таки пригубить папулино фруктовое пойло, но не успела. В прихожей я услышала частый энергичный стук.

– Я открою! – сообщила я выглянувшему из кухни папуле и открыла дверь.

За дверью никого не было. Вернее, я никого не увидела, потому что стучавший находился существенно ниже линии моего вопросительного взгляда. Я пожала плечами и хотела уже захлопнуть дверь, но тут снизу послышалось громкое и отчетливое, хотя и довольно бессмысленное восклицание:

– Гау!

На резиновом коврике сидела собака породы бассет-хаунд: здоровенный пес, очертаниями смахивающий на крепкую садовую скамью на кривых ногах. В зубах пес держал шляпу.

– Дожились! – сокрушенно воскликнул папуля, который не удержался и прибежал посмотреть, кто это облаивает его дочурку. – Уже собачки подаяния просят! Индюшечка, у тебя есть мелкие деньги? Я думаю, надо подать собачке на «Педигри-пал»!

В подъезде послышались тяжелые шаги, из-за поворота лестничного марша выбежал мужчина в спортивном костюме. Он тяжело дышал и прижимал руку к сердцу – не думаю, что это было вежливое приветствие, адресованное нам с папулей. Скорее мужик запыхался, взбежав на наш седьмой этаж без лифта. В другой руке он сжимал собачий поводок.

– Барклай! – сердито выдохнул бегун-высотник. – Сколько раз тебе объяснять, в этом доме есть лифт!

– Это ваша? – спросил папуля, указывая на собаку.

Он уже успел приготовить десятку и теперь мешкал, не зная, опускать ли ее в собачью шляпу. Хозяин Барклая не производил впечатления бедствующего, костюм на нем был новый, модный, кроссовки дорогие. Как-то не похоже было, что он приоделся на собачьи подаяния.

– Нет, это ваша! – ответил незнакомец.

Он приблизился к открытой двери и с интересом посмотрел на мои ноги. Скажу без ложной скромности, ему было на что посмотреть! Ноги у меня длинные, стройные, и домашние шортики нимало не скрывают их красоты.

– Наша собака? – искренне удивился папа. – Нет, что вы! У нас нет собаки! Ведь нет же?

Папуля обернулся ко мне. Я утвердительно кивнула, а потом еще покачала головой, подтверждая, что собаки у нас действительно нет. Давно прошли те времена, когда мы с Зямой втайне от родителей подбирали во дворе симпатичных щеночков и устраивали им конспиративную квартиру под двухъярусной кроватью в детской.

– Собака моя. Денис! – резко кивнул мужчина.

– А разве не Барклай? – удивилась я.

– Он – Барклай, я – Денис! Мы живем этажом выше, – развеял мое недоумение собачник.

– А, новый сосед сверху! – обрадовался папуля. – Очень рады! Надеюсь, вы не будете нас заливать?

– Тогда мы будем рады еще больше, – сказала я, приветливо улыбнувшись.

Новый сосед мне понравился: стройный, симпатичный и, что особенно приятно, существенно выше меня ростом. Я в претензии к матушке-природе по поводу создания ею низкорослых мужчин, потому что малочисленность популяции великанов снижает мои собственные шансы на обретение подходящей пары. У меня, как уже говорилось, своих сто семьдесят пять сэмэ, плюс примерно полтора дециметра парадного каблука – получается, что мне нужен кавалер формата «без десяти два» и выше. Мерзавец Хомкин, кстати говоря, в свое время пленил меня именно тем, что вполне сопоставим по росту с молодым жирафом.

– Барклай хотел отдать вам это! – Денис аккуратно высвободил из собачьих зубов шляпу и протянул ее мне.

Моя светлая улыбка мгновенно потускнела. При ближайшем рассмотрении я узнала этот головной убор: круглая шляпа из белой рисовой соломки принадлежала нашей мамуле. Летом муттер всегда надевает ее, отправляясь на свою вечернюю прогулку. Смысл этого действия долго оставался для меня загадкой, потому как мамулины шансы получить в вечерних сумерках солнечный удар равняются нулю, но Зяма предположил, что огромная белая шляпа – это своего рода опознавательный знак для поклонников мамулиного таланта. Увидев эту гигантскую бледную поганку, они сбегаются к ней за очередной порцией литературной жути.

– Мы нашли это в песочнице, –