– Хорошо! – поправил меня Зяма, с вульгарным чавканьем заедая пиво холодной котлеткой. – Так о какой помощи ты хотела меня попросить?

– Ох! – Я вздохнула так, что мой проволочный кокон задрожал, как термитник, переживающий смутное время борьбы за власть. – Мне, Зямка, шеф дал особо ответственное задание – найти женщину для съемок рекламного ролика.

– Шерше ля фам, – кивнул Зяма.

– Да не просто ля фам, а сокрушительно красивую толстуху! Молодайку с телосложением раздобревшей Венеры Милосской и обаянием Елены Прекрасной!

– Ничего себе! – хмыкнул Зяма.

– Ах, если бы себе! – Я опять вздохнула, и мое кресло вновь сочувственно завибрировало. – На свой вкус я взяла бы первую попавшуюся хорошенькую пышечку, но кастингом командует лично заказчик, а этому капризному господину Хабибу никак не угодишь! Хочу, говорит, спелый персик! А где я ему этот персик возьму? Толстухи, которые попадаются мне, тянут, максимум, на водянистый абрикос!

– А от меня ты чего хочешь?

– Да хотя бы совета! Кто у нас любимец всех дам в возрасте от пяти до семидесяти пяти? Ты! У тебя каких только подружек не было: и худые, и толстые, и блондинки, и брюнетки! Я даже одну лысую помню!

– Диана! – мечтательно улыбнувшись, вспомнил Зяма. – Только она не лысая была, а бритая.

– Не отвлекайся, – попросила я. – К черту бритых красоток, подумай о толстых. Главный вопрос: где они водятся?

– М-м-м. Дай подумать. – Зяма поерзал на диване, для вдохновения принял еще пива и поднял глаза к потолку. – Так. Я полагаю, пышнотелых юных дев должно быть немало в кулинарных училищах и техникумах.

– То есть в лицеях и колледжах, – кивнула я. – В нашем городе подобных учебных заведений три, и я обошла их все. Дохлый номер! Упитанных девах там в самом деле полно, но все они какие-то полуфабрикатные.

– То есть сексуально неграмотные и чувственно не разбуженные? – с полуслова понял меня записной ловелас и волокита. – Ясно, сырой материал! Тогда я предлагаю тебе поискать в салонах красоты, косметических клиниках, фитнес-центрах и тому подобных кузницах модельных кадров.

– Смотрела, – ответила я. – Пышнотелые красотки туда, конечно, валят косяком. Только знаешь в чем беда? Все они мечтают похудеть!

– То есть считают свою внешность несовершенной, из-за чего комплексуют и никак не могут быть сокрушительно обаятельными и привлекательными? – догадался Зяма. – Да, Индюха, задала ты мне задачку!

Он залпом выпил третью банку пива и неожиданно предложил:

– Может, тебе в Африку слетать?

– Это еще зачем? – удивилась я.

– А вот я читал, там есть племена, которые женскую красоту измеряют в килограммах: чем дама толще, тем прекраснее! Очень подходящая к твоему случаю философия! Ты только представь, ведь там каждая толстуха глубоко и непоколебимо убеждена в своей неотразимости! Африканские мужики своих подруг в этом поддерживают и даже специально раскармливают! – с этими словами Зяма сунул в рот кусок сыра.

– Хорошая идея, но придется ее отложить до тех пор, пока господин Хабиб не распространит свою торговую сеть на Черный континент, – с сожалением сказала я. – Африканские бабы – они же черные, а мы-то белые! Негритянка никак не может рекламировать салон «Кубанский габарит»!

– Индюха, да ты расистка! – добродушно упрекнул меня братец, хрустя огурчиком.

– Вовсе нет, – не согласилась я. – Слушай! А нет ли в наших широтах какой-нибудь этнической или социальной группы, где традиционно ценят массивных дам?

– Секция женского сумо! – предложил Зяма.

– Не пойдет, – я помотала головой. – Там тетки сплошь агрессивные, а нам нужна женственная.

– Тогда я не знаю! – сдался братец.

– Ты подумай еще, ладно? – убитым голосом попросила я.

Зяма моих надежд не оправдал, а сама я уже не знала, что и придумать. Есть и пить мне от огорчения расхотелось. Я выкарабкалась из кресла, которое содрогалось, явно не желая со мной расставаться, и побрела в свою комнату.

Вытянувшись на диване, я закинула руки за голову и уставилась в белый потолок, как на пустой экран. Не знаю, чего я ждала. Может, втайне надеялась, что там чудесным образом проявится изображение искомой красотки с указанием ее домашнего адреса и номера телефона? Ничего подобного, разумеется, не произошло. Зато сверху, из квартиры на восьмом этаже, понеслись разудалые звуки псевдонародной песни в исполнении Верки Сердючки. Смекнув, что музыку завел Денис, я заворочалась. С чего бы это ему веселиться? Разве он не должен тосковать и грустить, лишившись моего общества и внимания?

– Гоп, гоп, гоп! – неслось сверху.

Мое воображение услужливо нарисовало сцену пошлой гулянки, устроенной Денисом на пару с Сердючкой. Я прямо-таки видела грудастую молодайку в венке с лентами, выплясывающую малороссийский вариант канкана на уставленном бутылками столе: мониста подпрыгивают и звенят, ноги подпрыгивают и топают, груди подпрыгивают и шлепают!

– Ой! – Я и сама подпрыгнула.

Зямины речи об африканских красотках органично соединились с моим живописным видением! Как же я сразу не подумала о том, что толстушку для рекламы «Кубанского габарита» вовсе не обязательно искать среди жительниц Кубани! Чем, к примеру, нехороша Верка Сердючка? С таким темпераментом, с такой харизмой – ей бы еще пару пудов живого веса набрать, и лучшей модели не пожелал бы даже привередливый господин Хабиб!

Я села и крепко почесала в затылке. Добраться до Сердючки не проблема, она приезжает к нам с концертами раз пять-шесть в год, а у меня полно друзей-знакомых среди телевизионщиков и антрепренеров, так что, в принципе, я могла бы организовать похищение звезды. Спрятать ее на нашей даче в Буркове, от пуза кормить высококалорийными деревенскими продуктами… Эх, времени нет, сроку-то мне шеф дал только до конца недели!

«Но ведь Верка Сердючка – это собирательный образ, разве не так?» – вкрадчиво спросил мой внутренний голос.

В свое время он вместе со мной присутствовал на лекциях по литературоведению в педагогическом и подковался по части критического анализа художественных произведений не хуже Виссариона Григорьевича Белинского.

«Узнаваемость и популярность Верки в немалой степени объясняются наличием в реальной жизни ее прототипов! – продолжал вещать внутренний. – Из чего мы с большой степенью вероятности можем сделать вывод…»

– Цыц! – гаркнула я. – Я сама знаю! Надо сбегать на рынки, куда приезжают торговать салом и сметаной пышнотелые украинские молодайки!

«И не забудь еще про вокзал и аэропорт, куда прибывают поезда и самолеты с Украины», – настоятельно посоветовал внутренний голос.

Я не стала его шугать, сочтя и это замечание толковым. И вообще хватит рассусоливать и рассиживаться! Я живо собралась и убежала из дома, позабыв, что так и не пообедала. Недавно еще тесноватая, белая костюмная юбка на мне уже болталась.

– Если так дальше пойдет, к концу недели я сама смогу рекламировать, только магазин одежды для дистрофичек и лилипуток «Пигмейский габарит»! – посочувствовала я себе.

Чтобы хоть немного утешиться – и утишить урчание в желудке, – я уже на вокзале купила с лотка горячую сосику в тесте и слопала ее в три укуса, дожидаясь прибытия пассажирского поезда Львов – Адлер.

С ним мне не повезло: единственная сдобная хохлушка-хохотушка, которая могла бы претендовать на звание финалистки конкурса роскошной красоты «Мисс Спелый Персик», оказалась проводницей. Белокурая бестия в трещащей по швам форменной одежде шестьдесят какого-то размера была очень хороша, но, чтобы заставить проводницу принять участие в кастинге и съемках, пришлось бы для начала стащить ее с подножки движущегося вагона на перрон. Сделать это без тягача с лебедкой я даже не пыталась: мы с красавицей были в разных весовых категориях. Скорее, это она легко утащила бы меня по маршруту следования поезда.

Я вообразила себе курортный Адлер в разгар бархатного сезона и почти пожалела, что не повисла на подножке вагона. Что за жизнь у меня, несчастной? Люди к морю едут, а я мечусь по городу в поисках неуловимой супердевы – в тесной обуви на каблуке, в деловом костюме, напяленном для пущей солидности, и в бутафорских очках, простые стекла которых совершенно не защищают мои глаза от яростного солнца! Мысленно я поклялась себе, что завтра отправлюсь на поиски модельной толстухи в спортивной обуви, удобном костюме для сафари и колониальном шлеме. На прокаленном вокзале мне так напекло голову, что перед глазами закружились мушки, а в ушах загудело.

Я намочила носовой платок под водопроводным краном, с непонятной целью выведенным прямо на перрон, возложила мокрую тряпочку на макушку, и вскоре назойливые черные мушки прекратили кружение и жужжание. В поле моего зрения осталось только одно натужно гудящее насекомое, оказавшееся самолетом. Уменьшаясь в размерах, лайнер вонзался в небо, тугое и синее, как воздушный шар.

– Поеду в аэропорт! – решила я, взбодрившись после холодного компресса, и зашагала к остановке экспресса.

С тех пор как Советский Союз развалился и Украина перестала быть одной из пятнадцати сестринских республик, воздушное сообщение между столицей Кубани и Киевом сохранилось лишь в усеченном варианте. Один-единственный самолет летает по этому маршруту летом, в курортный сезон. Зато этот единственный рейс теперь имеет статус заграничного, и его пассажиры проходят на посадку через роскошное здание аэровокзала международных сообщений.

Я приехала за час до вылета борта Екатеринодар – Киев и начала слоняться по прохладному залу, дожидаясь урочного появления отбывающих пассажиров и вызывая нездоровый интерес у службы охраны. Один строгий юноша в форме даже не поленился проверить мои документы. Я предоставила ему на изучение удостоверение сотрудника рекламно-информационного агентства «МБС». Рассмотрев его, секьюрити по-прежнему строгим тоном поинтересовался, что я буду делать сегодня вечером. Я с улыбкой ответила, что закладывать мины на взлетно-посадочной полосе не планирую, а мое пребывание в других местах не может быть регламентировано службой охраны аэропорта. После этого юноша перестал быть строгим, постучал пальцем по нагрудной карточке с указанием его имени и фамилии и предложил запросто называть его Димой. Я тут же перестала сожалеть о том, что поутру влезла в тесную белую юбочку и обула парадные босоножки на шпильках. Что ни говори, короткая юбка и высокие каблуки – лучшие верительные грамоты для девушки с красивыми ногами!

С кокетливым охранником Димой мы обменялись телефонами. Он, ясное дело, надеялся продолжить знакомство в неформальной обстановке, я же расчетливо подумала, что приятель, работающий в аэропорту, может мне пригодиться. Я даже решила, что имеет смысл от себя лично поручить бдительному Диме высматривать в толпе не только потенциальных террористов, но и красивых крупногабаритных девушек высокой степени привлекательности, однако озвучить свои мысли не успела. Объявили регистрацию на киевский рейс, и в зале стало многолюдно.

Я встала неподалеку от стойки регистрации, чтобы лучше видеть пассажиров, но чопорная девица за барьером попросила меня отойти в сторонку. Кажется, ей не понравилось, что отбывающие граждане мужского пола здорово на меня отвлекаются. Я послушно передвинулась в уголок, но оттуда был плохой обзор. Тогда я прихватила с сиротеющей в углу многоэтажной проволочной полочки стопку бесплатных глянцевых журналов и гордо встала в самом центре зала словно для того, чтобы распространять это иллюстрированное издание. Журналы, действительно, расхватали, как горячие пирожки. Причем чтивом в дорогу запасались не только предполагаемые украинцы, но и граждане, регистрирующиеся на рейс «Австрийских авиалиний» Екатеринодар – Вена. Впрочем, чему удивляться? Немцы ведь традиционно славятся своей экономностью.

Последний журнал какая-то любительница бесплатной периодики едва не оторвала вместе с моей рукой. Я опасно зашаталась на каблуках, с трудом выправила равновесие, обернулась, чтобы послать в спину удаляющейся хамки возмущенный взгляд и пару ругательств, и замерла с раскрытым ртом.

Ее туго обтянутая розовой трикотажной майкой загорелая спина цветом, размером и очертаниями напоминала контрабас. Причем не какой-нибудь копеечный, производства Нижнепупкинской балалаечной фабрики, а великолепный инструмент работы Страдивари или Амати! Широкая спина с аппетитным желобком плавно перетекала в мощные бедра и круто выгнутый зад, опровергающий закон всемирного тяготения. Короткие парусиновые шорты не скрывали симпатичных ямочек под коленками, а ноги, икры которых в обхвате наверняка превышали объем моей талии, были стройными, гладкими и пропорциональными, как гигантские древнегреческие амфоры. Ростом дама была с меня, но казалась великаншей. Мужчины расступались перед ней, как несерьезные айсберги перед могучим ледоколом, и надолго оставались стоять по обе стороны ее пути, как примороженные пингвины.

Я нервно сглотнула, закрыла рот и побежала, безжалостно топча пингвиньи лапы, вслед за гулливерской красоткой, чтобы увидеть ее в фас.

Обогнать женщину, которая перла к стойке регистрации, как боевая машина пехоты, мне удалось лишь потому, что бронетехника шла с прицепом. Дама волокла за собой нарядно одетого маленького мальчика, который злокозненно тормозил ногами и громко ревел. Низкий заунывный вой очень шел к образу броневика. Как и грозный взгляд, которым наградила меня сердитая великанша, когда я заступила ей дорогу.

– Простите, я задержу вас всего на одну минутку! – быстро заговорила я, с благоговейным восторгом созерцая мамашу маленького ревы.

Мне уже было ясно: если господину Хабибу не подойдет и эта красотка, значит, он вообще никогда в жизни не видел спелых персиков!

Весу в ней было никак не меньше центнера, и при этом каждый грамм вносил свой вклад в неделимый фонд общей красоты. Это был идеал – великий и прекрасный! Прекрасны были и золотисто-рыжие русалочьи волосы, и круглое лицо с соблазнительно пухлыми губами, и курносый нос в россыпи золотистых веснушек, и яркие голубые глаза, и все до единого три подбородка! Про декольте я вообще молчу, грудь у выдающейся красотки была такого размера и формы, что я впервые искренне поверила: свои бессмертные строки «сидит, как на стуле, двухлетний ребенок у ней на груди» русский поэт Некрасов писал с натуры, а не воплощал нездоровые эротические фантазии гигантомана!

– Сударыня! Не хотите ли вы сняться в телевизионной рекламе? – спросила я, с надеждой заглядывая в бирюзовые глаза могучей красотки и заранее молитвенно складывая руки.

– Мне некогда, – коротко ответила она, рывком подтягивая поближе ревущего пацана.

– Не хоцу, не хоцу, не хоцу! – однообразно вопил капризный малец, словно подсказывая своей мамаше реплику, которая меня лично решительно не устраивала.

– У-тю-тю! Какой хорошенький мальчик! – присев, сладким голосом заворковала я. – А как этого милого мальчика зовут?

– Саса! – выдохнул милый мальчик между двумя «не хоцу».

– Миша любит Сашу! – произнес откуда-то снизу ворчливый голосок.

Я едва не подпрыгнула и забегала глазами по полу, разыскивая источник звука. Дикую мысль, будто в компании с великаншей и ее крикливым отпрыском путешествует еще и лилипут, я отбросила сразу, как только увидела в руке у пацана игрушечного медведя.

Таких мягких зверей – мишек и кошек – я видела в дорогущем магазине игрушек, когда ходила выбирать подарок маленькой дочке своей приятельницы. Плюшевые звери потрясли мое воображение не только ценой, но и умением произносить короткие фразы, хохотать, плакать и даже обниматься. У меня на говорящего медведя денег не хватило, а мадам великанша, видимо, оказалась более состоятельной. Ребенок явно не привык жалеть дорогие вещи: эксклюзивный костюмчик он уже извозил в пыли, и мишка, которого малец держал за лапу, волочился по затоптанному мраморному полу.

– Какой милый медвежонок! – неизобретательно похвалила я игрушку.

– Пропустите же нас! – нетерпеливо попросила мамаша. – Мы опоздаем к регистрации!

Переступив с одной большой и красивой ноги на другую, женщина нечаянно придавила медвежонка, и он снова сообщил, что Миша любит Сашу. Я лично этого неугомонного Сашу готова была возненавидеть! Если бы не этот невыносимый ребенок, его мамаша наверняка была бы более расположена к конструктивному разговору о телевизионных съемках!

– Скажите, когда вы вернетесь? Я обязательно должна встретиться с вами! – заволновалась я, цепляясь за свободную лапу любвеобильного медведя.

Великолепная красотка не обратила на эти мои слова никакого внимания и с ускорением устремилась вперед. Перекошенный состав из одного могучего паровоза с тремя разновеликими вагончиками прибыл к стойке регистрации, и там меня от поезда быстро отцепили.

«Екатеринодар – Вена», – прочитала я на табло.

Эх, далековато улетает моя «русская Венера»! Или с учетом пункта назначения правильнее будет назвать ее «Прусской»?

Я с сожалением отследила перемещение женщины с ребенком и медведем в «накопитель»: мальчик продолжал реветь, а попираемый ногами топтыгин – с мазохистским пылом признаваться маленькому хозяину в любви.

– До свида-анья, мой ма-аленький ми-и-шка! – печально напела я себе под нос, словно провожала игрушечного косолапого с компанией в последний путь.

Регистрация на австрийский борт заканчивалась, а самолет в Киев уже улетел. В зале вновь стало просторно и тихо. Я увидела, что знакомый охранник приветливо машет мне рукой, и отвернулась. В этот нерадостный момент мне очень хотелось набить кому-нибудь морду, но осмотрительный внутренний голос подсказывал, что вооруженный охранник – не лучшая кандидатура на роль боксерской груши.

Никаких дел в аэропорту у меня больше не было, и я поехала домой. Авось папуля предложит полдник, которым я заменю пропущенный обед, и мое душевное состояние улучшится вместе с физическим!

Я мечтала о тишине и спокойствии, но дома оказалось почти так же шумно, как в аэропорту. Самолетный рев с успехом заменял трубный голос гостьи, в роли которой по звуку легко можно было вообразить, например, слониху, занозившую три ноги из четырех. Четвертая конечность слонихи определенно была в норме, потому что звериный рев сопровождался гневным топотом. У соседей снизу побелка с потолка должна была сыпаться, как перхоть в рекламе шампуня!

– Не пугайся, у нас в гостях Любаша, – поторопился предупредить папуля, открыв мне дверь.

Зяма высунулся из кухни, где они с папулей малодушно отсиживались, и призывно замахал одной рукой. Другой он выразительно жестикулировал, призывая меня к молчанию. Я поспешила избавиться от предательски цокающей обуви и потихоньку укрыться в пищеблоке – подальше от гостиной, где бушевал редкий по накалу страстей скандал.

Ругались двое – Любаша и наша мамуля, а шум стоял, как в разгар битвы при Бородине. По обрывкам фраз, доносившихся до недостаточно звукоизолированной кухни, мне удалось понять, что причиной нешуточной ссоры старых добрых приятельниц стал производственный момент. Наша мамуля – популярная писательница, успешно подвизающаяся в жанре литературного кошмара, а Любаша, она же тетя Люба или Людмила Семеновна Крошкина, – ее бессменный ведущий редактор. Она сопровождает мамулины произведения от письменного стола автора на всем замысловато петляющем пути по коридорам издательства и вплоть до типографии. Обычно мамуля и Любаша воркуют, как голубки.

– А что случилось? – шепотом поинтересовалась я, опустившись на диванчик и вытянув гудящие ноги.

– Она все-таки сделала это! – ответил Зяма.

В продолжение и развитие сказанного он изобразил небольшую пантомиму: схватил себя двумя руками за горло, выкатил глаза, вывалил язык, захрипел и повалился на бок, придавив меня на диване и локтем сбив со стола соусник. Посудинка грохнулась на пол и разбилась, а вылившийся из нее кетчуп запятнал мои белые одежды некрасивыми пятнами.

– Это же был мой парадно-деловой костюм! – возмутилась я, отпихнув Зяму, который не заметил произведенных им разрушений и продолжал биться в конвульсиях.

– Что? – Братец ожил. – А, пустяки! Я тебе подарю новый костюм, по-настоящему нарядный!

– Не надо! – испугалась я.