«Плюшечная у Ангела» – наше с Иркой кодовое название кафетерия в городском саду. На самом деле это заурядный ларек с обыкновеными пирожками и булками, но выпечка там всегда свежая и вкусная, а близость величественного монумента «Ангел мира» придает заведению некоторую респектабельность. Скульптурный Ангел на вершине столба символически осеняет соседствующую с ним пирожковую золочеными крыльями, как бы благословляя вкусить дивных плюшек…

Правда, в начале осени монумент опять окружили заборчиком, потому что со столба на головы гуляющим, изрядно компрометируя мирного Ангела, начали осыпаться увесистые плитки облицовки.

– О, это же сюжет для микропьесы! – встрепенулся мой внутренний голос. – Назвать ее можно так: «Падший ангел»…

– Претенциозно. – Я поморщилась, но все же достала из сумки блокнот с ручкой и села на ближайшую лавочку.

Перефразируя предположительно китайского писателя Олега-О. Генри, не следует упускать хорошую идею только потому, что она пришла в голову не по расписанию!

– Ты записываешь? Тогда рассказываю в лицах. – Внутренний голос откашлялся и мастерски съехал в располагающий баритон. – Микропьеса «Падший ангел». Посвящается монументу «Ангел мира», который второй раз за год окружили заборчиком, чтобы уберечь гуляющих от падающих кусков облицовки…

Я прищурилась, фокусируя мысленный взор.

Ага, вот, началось!

На сцене Городской Архитектор. Заложив руки за спину, он покачивается с пятки на носок, оглядывает окрестности и удовлетворенно улыбается. Слышен шум – выходит Скульптор. Он тащит бронзовую фигуру Ангела. Устанавливает статую, обнимает, удерживая в равновесии, любовно смотрит на нее.

Скульптор (гордо): Я создал прекрасную скульптуру! Этот позолоченный бронзовый Ангел…

Городской Архитектор (перебивая): Он дорогой? А впрочем, не отвечайте, я помню (непроизвольным движением нежно гладит себя по оттопыренному карману).

Скульптор (с энтузиазмом): Его нужно водрузить на десятиметровый каменный столб, и это будет шедевр на века!

Городской Архитектор (деловито): Натуральный камень – это дорого, а века – это долго, меня уволят гораздо раньше. Отольем колонну из бетона и облицуем ее плиткой.

Скульптор (с сомнением): Но…

Городской Архитектор (с апломбом): Спокойно, сейчас я свистну кому надо!

Подносит к губам свисток и дует в него.

На сцену, потирая руки, выходит скромно улыбающийся Строитель. Обменивается с Городским Архитектором рукопожатием и словами:

– Тендер сдал!

– Тендер принял!

Сует что-то в оттопыренный каман Городского Архитектора и уходит, слегка пританцовывая в темпе moderato.

Скульптор (встревоженно): Но через несколько лет плитка начнет отваливаться!

За сценой слышен свист падающего камня, звук удара и мучительный стон.

Городской Архитектор (уверенно): А мы ее опять прилепим! Я сразу свистну кому надо!

Дует в свисток.

На сцену, потирая руки, выскакивает радостно осклабившийся Строитель. С разбегу хлопает Городского Архитектора по подставленной ладони и в ускоренном темпе обменивается с ним словами:

– Тендер сдал!

– Тендер принял!

Быстро сует что-то в оттопыренный карман Городского Архитектора и удаляется, приплясывая в темпе allegro.

Скульптор (крайне встревоженно): Но ведь плитка так и будет отваливаться!

За сценой – множественный свист падающих камней, дробный звук ударов, стоны и нецензурные возгласы.

Городской Архитектор (радостно): А я так и буду свистеть!

Дует в свисток.

Выбегает Строитель. Злодейски хохоча, он бьется с Городским Архитектором в кулачки, сует что-то в его оттопыренный карман и убегает длинными балетными прыжками в темпе allegro presto.

Скульптор (страстно): Но послушайте!

За сценой – метеоритный дождь, грохот, вопли и дружное скандирование коротких матерных слов.

Городской Архитектор (взглянув на часы): Некогда мне вас слушать, я уже уволен, мне надо бежать!

Бросает короткий взгляд в свой оттопыренный карман, радостно улыбается и удаляется со сцены, красиво кружась в вальсе.

Скульптор в отчаянии хватается за голову. Бронзовая статуя, лишившись поддержки, падает и погребает Скульптора под собой.

Скульптор (умирающим голосом): И ты, Ангел! Твою ж мать…

Последние слова заглушает грохот камнепада за сценой.

Занавес.

– А неплохо, – досмотрев, похвалила я новую микропьесу. – Из этого может получиться симпатичный номер для местной команды КВН, меня как раз просили что-нибудь написать…

– Что написать, кому написать, когда и – главное – почем? – плюхнувшись рядом со мной на скамейку, поинтересовалась Ирка и сунула мне в руки бумажный пакет. – Держи, это твоя доля вкусняшек, мы пришли раньше, взяли сразу на всех, свои порции уже съели и даже успели немного прогуляться. Кстати, сегодня в плюшечной акция: десять пончиков по цене девяти.

– То есть мне достался всего один? – уточнила я, не спеша открывать пакет.

– Целый один!

– В смысле, даже никем не надкусанный?! – восхитилась я.

– Если не поторопишься – будет не просто надкусанный, а с лету проглоченный! – предупредила подружка, из-под козырька ладони посмотрев в конец затопленной светом аллеи.

Оттуда к нам неслись клубы сияющей пыли.

Я поняла, что это быстро приближаются юные Максимовы, и без промедления впилась зубами в пончик.

Манюня и Масяня – верные последователи сказочного Робина Бобина Барабека, то есть обжоры, каких поискать! В непосредственной близости от них еда никогда не залеживается.

– Прюшка? – со скрежетом затормозив у скамьи, с затейливой смесью подозрения и надежды поинтересовался младой обжора, пришедший первым.

– Пиложок? – точно в тон ему вопросил прибежавший вторым.

– Нет больше плюшек, Масянечка, – торопливо проглотив хлебную жвачку, с фальшивой грустью сказала я и, не дожидаясь требований, добровольно отдала на проверку и растерзание пустой бумажный пакет. – И пирожков уже нет, Манюнечка.

Иркины отпрыски – близнецы, но я различаю их благодаря тому, что у каждого из пацанов свой дефект речи: Манюня не выговаривает «р», а Масяня – «л».

– Тогда давай ропатку!

– И ведло! – Рыжие головы повернулись к маменьке, как подсолнухи – к дневному светилу.

– Это же парк, здесь нельзя копать, – сказала Ирка, не скрыв сожаления.

По образованию она инженер-строитель, по душевному призванию – агроном, по роду текущей деятельности – совладелица семейной фирмы по продаже посадочного материала. Ей за лопату взяться, как мне за перо – одно удовольствие, а детки явно пошли в мамочку.

– Я дам вам кое-что другое!

– Бурку?! – радостно обнадежился ребенок.

– У тебя там и бурка есть?! – Я с восторгом уставилась на необъятную торбу подружки.

Ирка запаслива, как хомяк. Я бы не сильно удивилась, достань она из своей сумки-самобранки и бурку, и папаху, и живого коня в полной сбруе.

– Ребенок спросил про булку, – невозмутимо объяснила Ирка, извлекая из своей сумы цветную резиновую тряпочку.

Путем энергичного надувания заботливая мать в два счета превратила тряпочку в мяч, который тут же зашвырнула через кусты за нашей спиной на ухоженный газон:

– Поиграйте, детки, на полянке! У вас примерно полчаса.

Я оценила хитрый ход: газон со всех сторон окружен кустами, как хоккейная коробка, так что шустрые пацаны не разбегутся по парку, и через полчаса нам с Иркой не придется носиться по аллеям, громко аукая и тихо матерясь.

– Она сказала «полчаса», это тебя не пугает? – вкрадчиво поинтересовался мой внутренний голос. – Полчаса – это поэма, не меньше!

– Ой. – Я осознала перспективы.

Поздно.

– Ну? Ты готова слушать? – Подружка выудила из сумки очки, записную книжку, носовой платок и развернулась ко мне всем корпусом, как танковая башня: приготовилась покорять слушателя громкой читкой своего нового произведения.

– А платочек зачем? – опасливо поинтересовалась я.

– Это тебе. – Ирка вручила мне надушенный батистовый квадратик, едва понюхав который, я чихнула. – Будешь утирать слезы в особо трогательных местах.

– А это что – любовная лирика? – заволновалась я.

Иркина любовная лирика душераздирающа, как повесть про Муму. Ее свободно можно брать на вооружение вместо слезоточивого газа! А у меня стратегические запасы слез ограничены, и я не могу расходовать их понапрасну. Эти сверкающие соленые капли, красиво зависающие на ресничках, при экономном использовании способны обеспечить мне преимущество в любом семейном споре!

– Ты что-то имеешь против моей любовной лирики? – грозно нахмурилась подруга.

– Ладно, давай. – Делать было нечего, я смирилась.

– Тогда слушай. – Ирка поправила очки, высоко подняла раскрытую записную книжку и тонким голосом с жалобным поскуливанием (я снова вспомнила Муму) завела:

 
– Твои пальцы пахнут порохом,
А могли бы пахнуть ядом.
То ли сокол, то ли ворон ты –
Ненавистный, ненаглядный…
 

Тут она сделала тактическую ошибку, вопросительно покосившись на меня в ожидании реакции, и я ловко ввинтилась в образовавшуюся паузу с критическим анализом:

– Первая строка – плагиат, ты переиначила Вертинского, у него было «ваши пальцы пахнут ладаном»!

– Да? – Ирка ничуть не расстроилась. – А Вертинский – это же хороший поэт?

– Больше певец, чем поэт, но – да, хороший.

– То есть заимствовать у него не стыдно, – удовлетворенно кивнула нахалка. – Еще замечания есть?

– Есть вопрос: кому адресованы эти строки? У кого это такие криминально пахучие пальцы? У киллера?

– Почему сразу – у киллера? – Поэтесса напряглась. – Это мужик совсем из другого времени, между прочим!

– Из девяностых? Тогда его пальцы могут пахнуть и канифолью от паяльника, – съязвила я.

– Из Средневековья! И он не какой-нибудь разбойник, а благородный лорд! Немножко интриган, конечно, но симпатяга…

– Так. Кажется, я поняла. Ты наконец посмотрела «Игру престолов»?

Ирка вздохнула:

– Моржик научил меня скачивать фильмы с торрентов…

– Вот пусть Моржик теперь и слушает стихи про яды и воронов! А я…

– Тихо! – Ирка вскинула руку, обрывая мой гневный монолог. – Ты слышишь?

– Это сирена гражданской обороны? – встревожилась я.

– Это мои малыши!

Подружка вскочила с лавки и завопила так, что заглушила бы любую сирену:

– Дети, держите штаны!

И тут же скороговоркой пояснила мне:

– Я где-то читала, что одна умная женщина, кстати, тоже писательница, на расстоянии прекращала драки в детской именно этим криком: ее сыновья хватались за штаны и уже не могли лупить друг друга!

– На этот раз не сработало. – Я тоже встала.

Не сговариваясь, мы одновременно пробили своими телами стену зеленой изгороди, прорвались на оперативный простор газона и ожидаемо увидели там Манюню и Масяню. Оба честно держались за свои штанишки, но при этом ревели, как два паровоза.

– Они целы! – с облегчением выдохнула Ирка.

– А газон – нет! – заметила я.

Посреди зеленой лужайки отчетливо темнел аккуратный круг провала.

– Дети, что это? – Ирка поправила очки и присмотрелась.

– Это рюк! – прекратив неинформативный рев, любезно сообщил мамуле Масяня.

– Мы с ним иглали! – подключился к докладу Манюня, отбросив в сторону кривую ветку.

– В горфь!

– Блосали туда мяч!

– И я попар!

– Следствию все ясно, – заключила я. – Затейники открыли канализационный люк и палками загоняли туда свой мячик.

– И загнали. – Ирка подошла к дыре в газоне, заглянула в нее и присвистнула.

– Что? Хана мячику? – Я тоже приблизилась к люку.

– Хорошо, если только мячику, – непонятно пробормотала подружка, опускаясь на колени, чтобы буквально сунуть голову в люк.

В этой позе она сделалась похожа на очень испуганного страуса, и первое впечатление лишь усилилось, когда Ирка вытащила голову из дыры в земле и пристально посмотрела на меня круглыми птичьими глазами.

– Что? – оробела я.

– Звони Лазарчуку.

– Что?!

Я отпихнула подружку, чтобы тоже поиграть в пугливого страуса, и сразу же поняла, что Ирка рассудила верно – звонок другу-оперу надо сделать незамедлительно.

– Уведи малышей на аллею и сидите там тихо, а я позвоню Сереге, – велела я, уже набирая нужный номер. – Алло, Сереженька, ты только не ругайся, но, кажется, мы с Иркой снова нашли труп!

– Что? Где?! – Мой собеседник чем-то подавился и мучительно закашлялся.

– Опять ты помешала бедняге трапезничать! Или у кого-то такая злая судьба, или этот кто-то слишком много ест! – обличительно молвил мой внутренний голос.

Я пропустила язвительную реплику мимо ушей и ответила на вопрос полковника:

– На полянке…

– Отлично! Нормальные люди по осени в лес за грибами ходят, а вы за трупами! – не дослушав, разорался наш товарищ полковник.

– Не в лес, а в парк! – рявкнула я, возвращая себе право слова. – В «Городской Сад», если говорить точно, и лучше бы ты нам спасибо сказал, потому что фиг бы кто нашел тут этот труп, если бы не близнецы Максимовы!

– Чудесно, – проворчал настоящий полковник. – Молодое поколение пошло по стопам мамы и тети Лены! Излагай все по порядку, но сначала скажи – пацанята сильно шокированы?

– Нет, дети ничего не поняли. – Я включила режим «краткость – сестра таланта». – Они играли на газоне, нашли канализационный люк, открыли его…

– Как открыли? Он же тяжелый? – удивился Лазарчук. – Хотя пацаны у Максимовых, конечно, сильные…

– И умные, – добавила я. – Явно знают про рычаг и умеют разнообразно использовать палки! Вероятно, не так плотно он был закрыт. Короче, сначала мальчишки открыли люк, потом забили туда мяч. Мы с Иркой заглянули, а там тело.

– Может, еще не труп? – обнадежился Лазарчук.

– Оно не шевелится и, кажется, пахнет!

– Труба дело…

– Канализационная…

– Шуточки свои оставь и готовься к серьезному разговору, сейчас ребята приедут, – осек меня строгий Серега. – От люка отойдите!

– А смысл? Масяня с Манюней, пока с мячом играли, уже все там затоптали!

– Все равно отойдите! Не дай бог, свалитесь и увеличите количество тел в этом чертовом люке!

– Есть отойти от люка! – Я предпочла не спорить с сердитым мужиком. – А кто приедет-то? Ты с ними будешь?

– Кто надо, тот и приедет! – Злой Лазарчук бросил трубку, а я пошла на аллею к Ирке и детям.

Непростая задача на протяжении четверти часа удерживать на лавочке непоседливых малышей требовала особых мер и средств – например, гвоздей или хотя бы скотча, и я уже готова была попросить его у подружки (у нее в сумке точно есть, я знаю), но Ирка нашла более изящное решение. Она выдала детям по козинаку, и они тут же вгрызлись в твердое лакомство, отключив ради скорейшей победы над ним все двигательные функции, кроме жевательных.

А пока Масяня и Манюня хрустели, как два бобренка, мы с Иркой шепотом обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Кто это, как ты думаешь? – спросила подружка, явно интересуясь личностью тела в люке.

– Одно из двух: либо молодая женщина, либо шотландский горец, – ответила я. – Я разглядела край клетчатой юбки выше колена.

– Колено волосатое?

– Вроде нет. А какая разница?

– Если волосатое – горец!

– Или неопрятная девица с небритыми ногами.

– Да, вариантов меньше не стало, – согласилась Ирка. – А как ты думаешь, она или он само упало в люк?

– «Упало» – это уже средний род, – не удержалась я от литературной критики. – Да кто ж его знает! Могло и само, если люк был открыт. Вот только кто-то ведь потом задвинул крышку – когда мы выпускали в загон твоих мальцов, дырки в газоне не было видно.

– И кто бы мог задвинуть эту крышку?

Я посмотрела на золотого Ангела на столбе и предположила:

– Строитель. Или Городской Архитектор. Или оба вместе. Они запросто могли сговориться и спрятать тело, если личность в клетчатой юбке случайно получила по голове упавшей каменной плиткой…

– Ты это сейчас мне что рассказываешь? – с подозрением спросила подружка.

– Ой, прости, – спохватилась я. – Это мне продолжение одной прекрасной современной пьесы привиделось…

– Бить иль не бить – вот в чем вопрос! – продекламировала Ирка, продемонстрировав некоторое знакомство с прекрасными несовременными пьесами.

– Сейчас вопросов станет больше, – предупредила я, разглядев за деревьями паркующийся автомобиль следственной группы. – Давай сразу договоримся, что постараемся не ввязываться в это дело.

– А когда мы ввязывались?!

Я насмешливо покосилась на подружку.

– А, ну да, – стушевалась она. – Но мы же не нарочно, оно как-то само…

– Не виноватая я, он сам пришел, – пробормотала я, наблюдая приближение симпатичного, но сурового парня типичной наружности – среднего роста, атлетического телосложения, с короткой стрижкой и нарочито невозмутимым лицом.

Натуральный клон Лазарчука, только помоложе.

– Кого я вижу! – воспряла духом Ирка, проследив направление моего взгляда и улыбнувшись широко и плотоядно, как Баба-яга при виде заплутавшего Иванушки. – Касатиков, ты ли это? Здравствуй, здравствуй, Максимушка!

– Сто лет не виделись, и хорошо бы еще столько же, да разве бывает простому оперу такое счастье, – сокрушенно пробормотал лейтенант Касатиков в сценическом режиме «реплика в сторону». – Ирина Иннокентьевна, Елена Ивановна, как поживаете?

– Мы-то неплохо, а вот кое-кто у нас тут в ящик сыграл, точнее сказать, в люк. – Я сразу же взяла быка за рога.

Как говорится в среде клиентов Касатикова, раньше сядем – раньше выйдем.

– Да, обойдемся сегодня без реверансов, давайте ближе к телу, – посмотрев на часы, деловито предложила Ирка и встала с лавочки. – Оно в люке на том газоне. Вас проводить?

– Не надо, мы сами. – Макс взглядом и кивком перенаправил на пресловутый газон своих молчаливых коллег. – Будьте добры, подождите немного, у нас к вам будет пара вопросов.

– Знаем, знаем, – отмахнулась Ирка. – Идите уже, а то нам страшно интересно узнать, девица это или горец.

– Кто? – Двинувшийся было к кустам Касатиков споткнулся и замер. – Какой горец?!

– Ну точно не Дункан Маклауд, – фыркнула Ирка.

– Почему ты так уверена, что не Маклауд? – заинтересовалась я. – Разглядела, что на теле килт не той расцветки?

– Нет, просто Дункан Маклауд бессмертный, а в люке труп, – объяснила любительница покачать фильмы с торрентов.

И вроде доступно же объяснила, а лейтенант Касатиков посмотрел на нас, как на сумасшедших.

– Иди уже, Максимушка, – сказала я ему по-матерински ласково. – Наша компания не для слабонервных, юному оперу с неокрепшей психикой нужно держаться простых и понятных реалий…