За день до Первого сентября коварная Люсинда оформила скидочную карточку постоянного покупателя в кондитерской «Пале-Рояль» и приступила к продолжительной захватнической операции под кодовым названием «Ни дня без плюшки».

Регулярно появляясь в учительской в облаке соблазнительных кондитерских ароматов и с пакетом, полным вкуснейшей выпечки, она живо завоевала сердца коллег марш-броском через желудки.

Даже старая грымза Жанна Марковна, не способная разгрызть своими ядовитыми зубами суровый столовский коржик, от изысканных кондитерских подношений Люсинды таяла, как бисквит во рту. А победоносная Люсинда специально для Жанны Марковны приносила диетическое «Птичье молоко» на сорбите – покушайте, дорогая Жанночка Марковочна, позвольте вас побаловать, вы ж все в трудах, все в трудах, как та пчела…

К слову сказать, никакого корыстного интереса Люсинда не преследовала. Ей просто нравилось нравиться людям.

Желательно – всем.

Желательно – всегда!

Определенно, прагматичная Люсинда была идеалисткой.

Такой вот парадокс.

Впрочем, люди ей действительно симпатизировали – очень многие и очень разные.

Даже бездомный побирушка, мимо которого Люсинда каждый будний день пробегала к трамваю, удивительно быстро проникся к ней теплым чувством, градус которого отнюдь не соответствовал ее скромным пожертвованиям. Кому другому за пару «двушек» божий человек и «спасибо» не сказал бы, а вот Люсинде он улыбчиво кивал, признательно прижимал руку к сердцу и давал полезные советы типа: «Нынче зря на остановке не стой, на маршруте поломка, «четверку» долго ждать придется». Правда, и Люсинда не заносилась, душевных бесед не чуралась, за что и называема была общительным бомжом ласково и не без почтительности – Люся Александровна.

Изгнанная из учительской Олей и Ксюшей, засевшими за проверку ученических тетрадей, Люся Александровна, она же Люсинда, она же Людмилексанна, направилась прямиком в «Пале-Рояль» и меньше чем через полчаса вернулась в места постоянной дислокации педагогических сил с дежурным пакетом, в котором высился внушительный бастион из свежайших эклеров.

Поскольку венчало эту башню нежное и трепетное пирожное для Жанночки Марковочны, именно его Люсинда извлекла из пакета самым первым – со всей возможной осторожностью, не делая резких движений и даже почти не дыша.

– Ах, Людмилексанна, милая моя! Не метали бы вы бисер перед свиньями! – укоризненно произнесла Ксюша с узнаваемыми интонациями завуча.

– Да ладно тебе, Ксю, – одернула ее добрая Оля. – ЖМ не такая уж свинья.

– Как же не свинья? – заспорила Ксюша. – Она мне выговор за вчерашнее опоздание влепила, это ли не свинство?!

– Включите чайник, девочки! – миролюбиво пропела покорительница сердец и желудков Люсинда, выплывая из учительской с «Птичьим молоком» на тарелочке.

Жертвенное пирожное нервно вздрагивало, предвидя роковую встречу с грозной ЖМ.

Начался третий урок второй смены.

В пустых и гулких школьных коридорах сгущалась сизая завеса из оседающей пыли, предвечерних сумерек и сигаретного дыма, предательски просачивающегося из-под двери мужского туалета.

– Мальчики! – пропела Люсинда, притормозив у клозета. – Минздрав предупреждает!

– Тут никого нет! – нарочитым басом ответили из клозета.

– Овчинников, не придуривайся, – узнала Люсинда. – Ты почему не на уроке?

– Меня к завучу вызвали.

– Вот и иди! – велела Люсинда.

Жанна Марковна на ее месте без колебаний распахнула бы дверь, чтобы шугануть курильщиков так, как и не снилось бесхребетному Минздраву. Люсинда же не хотела портить отношения с учениками, поскольку воевала исключительно за мир во всем мире.

– Вот я Жанне Марковне скажу! – пообещала она и действительно процокала каблучками в направлении «пытошной», как выразительно называли в школе келью завуча.

На двери «пытошной» белела аккуратно приклеенная бумажная таблица «Средняя заработная плата учителя в отчетном месяце» – высокомерный и неискренний ответ администрации школы на предпринимаемые родителями учеников попытки мелкого подкупа предметников.

В правом нижнем углу документа красовалась затейливая подпись Жанны Марковны – действительно, шедевральный иероглиф.

Люсинда в очередной раз фыркнула, прочитав бессовестное утверждение, будто заработок учителя с ее опытом и квалификацией составляет не менее двадцати тысяч рублей.

Менее, менее, намного менее! Едва хватает на пирожные!

Она вздохнула, со скрипом поскребла ногтем лживые цифирки объявления и позвала:

– Жанночка Марковочна, к вам можно?

Старуха не ответила, что с равной вероятностью могло означать как разрешение на вторжение, так и категорический запрет.

Люсинда все же толкнула дверь и, держа перед собой тарелочку с пирожным, словно пропуск, вошла в кабинет.

В «пытошной» было сумрачно и холодно, как в настоящих застенках. Верхний свет не горел, настольная лампа – тоже.

– Есть кто живой? – шутливо позвала Люсинда и шумно похлопала по плакату на стене, нащупывая прятавшийся под ним выключатель.

Пикантность ситуации заключалась в том, что учебный плакат по предмету «Анатомия человека» украшало красочное изображение мужского торса в продольном разрезе, а пимпочка выключателя хоронилась аккурат в интимной зоне репродуктивных органов.

Из-за того, что по ним постоянно хлопали, органы эти непристойно потерлись и замарались, на что Жанна Марковна почему-то совершенно не обращала внимания. Возможно, полностью абстрагировалась от пикантной темы по причине своих преклонных лет.

Длинная лампа на потолке загудела и замигала, разгораясь.

Люсинда тоже моргнула, испуганно ойкнула и снова выключила свет, в спешке стукнув по плакату с такой силой, что пимпочка выключателя прорвалась через истончившуюся бумагу черной точкой.

Люсинде показалось, что Жанна Марковна спит в своем кресле.

Или не спит?

Ой, мама!

Люсинда прикусила губу и снова беспощадно врезала по точке «джи» на плакате.

Грозно затрещала лампа.

С накренившейся тарелочки с влажным звуком ляпнулось на пол содрогавшееся от свежести пирожное «Птичье молоко».

– Жанночка Марковочна? – жалобным голосом позвала Люсинда.

Старуха согнулась в кресле, уткнувшись лицом в бумаги на столе. Наполовину раскрутившийся жидкий белесый пучок лежал на ее затылке кривым поросячьим хвостиком.

– Жанна Марковна, вы спите? Ау! Алло! Э-ге-ге!

С замирающим сердцем Люсинда на цыпочках подкралась к столу и слабо потрясла костлявое плечико в старом, замахрившемся от затяжек, трикотажном жакете.

Если бы сейчас старуха подняла голову и гневно рявкнула: «Вы с ума сошли, Людмилексанна?!» – Люсинда испытала бы чувство огромного облегчения.

Но Жанна Марковна даже не шелохнулась.

Дрожащими пальцами Люсинда пощупала сухое пятнистое запястье и не нашла там никакого пульса.

– Жанночка Марковочна, вы что, умерли? – плаксиво уточнила она очевидное.

А взгляд ее уже прилип к бумажке, зажатой в морщинистом кулаке.

– Не может быть! – вмиг передумав рыдать и преисполнившись нездорового энтузиазма, вскричала Люсинда, узрев каракули на клетчатом листке.

С бесцеремонностью, которую оправдывало только вполне понятное равнодушие к происходящему бездыханной ЖМ, она выхватила помятую бумажку и ринулась к двери.

– Девочки!

Люсинда ворвалась в учительскую.

– Да, Людочка? – первым с подкупающей готовностью отозвался на «девочек» расслабленный чаем с пирожными пожилой преподаватель ОБЖ Александр Аркадьевич.

Люсинда развернулась на голос и доложила:

– Санаркадьич, Жанна Марковна умерла!

– Как умерла, где умерла, почему умерла?! – заволновался ответственный за внутришкольную безопасность.

– У себя, в «пытошной». Отчего – не знаю, но она упала на стол и лежит, не дышит.

Санаркадьич охлопал себя по бокам и выбежал вон, озабоченно вытянув шею и издавая клокочущие горловые звуки, как дикий гусь на взлете.

С грохотом отодвинув столик, дружно, как в спринте, сорвались с дивана почтенные физкультурники, Наталья Анатольевна и Борис Борисович.

Оля с Ксюшей тоже вскочили, но Люсинда посмотрела на них долгим взглядом практикующего гипнотизера и внушительно покачала головой.

– Что? – оробела Ксюша.

– Сидите, там без нас разберутся, – сказала Люсинда. – Кстати, Оль, твой Овчинников опять в сортире курит. Нет, сиди! Парня ЖМ вызывала, но теперь уже точно его не примет. – Она с размаху припечатала к столешнице помятую бумажку из кулака покойницы: – Вот! Видите? Я говорила, говорила, что это «черная метка», а вы мне не верили!

– Во-первых, если это и метка, то не черная, а красная, – рассудительно поправила нетерпимая к ошибкам Ольга Павловна. – А во вторых, откуда у тебя сей манускрипт?

– Из рук усопшей! – пугающе тараща глаза, многозначительно сообщила Люсинда.

Щеки ее расцвели румянцем, ресницы трепетали, грудь вздымалась – красота, да и только!

– То есть? – напряглась Ксюша.

– То есть эта самая бумажка была в кулаке у мертвой Жанны Марковны, – объяснила ей сияющая Люсинда и преувеличенно заботливо направила собеседниц к дивану. – А вы, девочки, присядьте, присядьте, вам о себе позаботиться нужно, не ровен час…

– Люська! – взвизгнула Ксюша.

– Ты на что намекаешь? – нахмурилась Оля.

– Ох, какие же вы, девочки, непонятливые, – сокрушенно вздохнула Люсинда, бочком присев на валик диванных перил. – Вы же видите, какие тут каракули?

– Такие же, как тут!

Оля вытянула из кармана листочек, найденный среди перемешавшихся тетрадок.

– Ну-ка! – взволнованная Ксюша забрала у нее бумажку и сравнила ее с той, что принесла Люсинда. – Да, тоже могилка с крестиком.

– И чернила те же, – подхватила Люсинда. – И та же самая подпись завуча!

– Тут три одинаковые подписи, – уточнила дотошная Ольга Павловна. – И что же это значит, по-твоему?

– Как – что?! – Люсинда всплеснула руками, едва не обрушив с подоконника кудрявую традесканцию в горшке. – По-моему, совершенно очевидно, что это – зловещее пророчество! Тот, кому адресовано это послание, должен умереть!

– Почему это? – возмутилась Ксюша.

Ее обширные планы на будущее никак не учитывали возможность собственной скоропостижной кончины.

– Так ведь ЖМ умерла!

– Так ведь ЖМ было за семьдесят! – тоже начиная избыточно волноваться, напомнила Люсинде Ольга. – И у нее сердце было слабое! Говоришь, она упала головой на стол? Наверняка это просто инфаркт!

– Похоже, что инфаркт, – подтвердил в этот момент Александр Аркадьевич, озабоченно «просквозивший» через всю учительскую к телефону на своем рабочем столе. – Не поднимайте шума, товарищи, сохраняйте спокойствие, я сообщу, куда надо.

– Слышала? Жанна Марковна умерла от инфаркта, – шепотом уела Люсю Ксюша.

– Какая разница, от чего она умерла? Важно, что умерла! – не задержалась та с ответным шепотом. – А еще важнее – она заранее ЗНАЛА, что умрет!

– И сама себя об этом проинформировала письменным сообщением? – хмыкнула Оля. – Зачем? Чтобы не забыть о своей скорой смерти… по причине старческого склероза?

К сожалению, иронизировать шепотом не получалось.

– Конечно! – убежденно кивнула Люсинда. – Она же такая зануда была – воплощенная бюрократия: заявления ей пиши, объяснительные пиши, планы пиши – ни шагу без бумажки за подписью!

Оля и Ксюша переглянулись.

Пухлые губы Ксю загнулись уголками вниз, превратившись в подобие алого пуфика на кривых ножках.

– Давайте подытожим, – спрятав в карманы внезапно задрожавшие мелкой дрожью руки, твердым учительским голосом предложила Ольга Павловна. – Вот тут у некоторых есть дикое предположение, будто Жанна Марковна неведомым образом предвидела собственную скорую смерть, а также гибель одной из нас, о чем и уведомила сама себя, а также меня или Ксюшу, символическими посланиями с ее личной подписью, так?

– Так, так! – как бойкие часики, протарахтела Люсинда.

– Тогда какого черта она не сказала прямо: «Ольгапална, вы скоро умрете!» – не выдержала Ксю.

– А почему сразу я? – огрызнулась Оля. – Почему не «Ксениванна, вы скоро умрете»?

– Девочки, не ссорьтесь! – довольно жмурясь, попросила Люся. – Негоже это – ссориться перед смертью.

Девочки, изрядно ошарашенные суровой прямотой приговора, послушно замолчали.

– Я думаю, Жанночка Марковочна сделала свое зловещее пророчество бессознательно, – как ни в чем не бывало продолжила знатная фантазерка Люсинда. – Знаете, как это бывает с медиумами? В полном трансе они озвучивают длиннющие послания с того света, а потом ни единого словечка не помнят.

– Так то медиумы! А это – наш завуч! – ожила возмущенная Оля.

– Ой, только не надо мне говорить, что у Жанны Марковны вовсе не было сверхъестественных способностей! – отмахнулась Люсинда. – Вспомните, сколько раз она ловила прогульщиков и курильщиков? Как знала, где они спрячутся! А как она комиссии встречала? Никто заранее не знал, что будет проверка, а Жанна Марковна уже с утра пораньше шорох наводила, будто чувствовала!

– А мне она в прошлом месяце вопросы для окружной контрольной работы подсказала, – неохотно припомнила Ольга Павловна. – И ведь угадала четыре из шести!

– А мне велела вызвать родителей Сунькова за день до того, как он разбил стекло! – похолодела Ксюша.

– Вооооооот! – торжественно протянула Люсинда и растянула губы в зловещей улыбке.

– Чего сидим, кого ждем? – пробегая мимо них в обратном направлении, неодобрительно поинтересовался Александр Аркадьевич. – Не скапливаемся, расходимся, освобождаем помещение!

– Как – расходимся, это же я ее нашла, я свидетель! – вскинулась неуемная Люсинда.

– Свидетель она, – неласково буркнула Ксюша.

– А я пойду! – Оля встала с дивана. – Я не свидетель.

Мысль о том, что она может стать потерпевшей, по-прежнему казалась ей бредовой, но укрепляла в здоровом желании поскорее оказаться дома – в безопасности.

На обед был суп-пюре из шпината, хрустящие тосты с авокадо и тыква, запеченная с сухофруктами и пряными травами, – все вкусное, изысканное, полезное для красоты и здоровья.

Однако бабушка Эльвира бестактно заявила:

– Я не какая-то лошадь, чтобы питаться травой! – и потребовала себе свиную отбивную.

Невестка бабушки Эльвиры постаралась не показать своей обиды, хотя – по бабкиной логике – получалось, что «какая-то лошадь» – это она, изящная Елена Николаевна.

Она лишь едко заметила:

– С вашим холестерином, дорогая мама, свиная отбивная – это надежное орудие самоубийства! – и грациозно поволновала серебряной ложкой зеленый супчик.

– Все смерть мою торопишь, дорогая Леночка? – хохотнула бабушка Эльвира, придвигая к себе тарелку с мясом. – Не дождешься! Я вас всех переживу!

– Не гневите бога, мама, – вздохнула невестка.

Продолжать эту тему она не собиралась, чтобы не нарушить идеально сбалансированный вкус полезных блюд – пикировка с язвительной старухой была бы к ним слишком острой приправой.

Однако провидение рассудило по-своему и очень скоро заставило бабушку Эльвиру горько пожалеть о ее опрометчивых словах.

Затрезвонил домашний телефон.

Елена Николаевна сняла трубку, и девичий голос, тугой и звонкий, как натянутая струна, вопросил:

– Квартира Марковцевых, да? А вы, простите, Ксении Марковцевой кто будете?

– Ксения – моя дочь, – с большим достоинством ответила Елена Николаевна.

– Ох! – опечалились в трубке.

– А в чем, собственно, дело? – заволновалась Елена Николаевна. – Вы кто?

– Я секретарь директора автошколы «Тройка», – печально, как будто огорчаясь этим фактом, ответил голос в трубке.

– Что случилось?!

– Что, что случилось? – эхом повторила бабушка Эльвира.

Она вытянула шею и замерла над растерзанным мясом, как настороженный гриф.

Елена Николаевна, бледнея, выслушала ответ звонкоголосой девушки, уронила трубку мимо телефона и тяжело, без какого-либо намека на грацию, опустилась на тумбочку.

– Лена, что?! – хрипло гаркнула бабушка-гриф.

– Мама, Ксюшина учебная машина попала в аварию…

– В какую аварию?!

– В катастрофу!

Елена Николаевна вскочила и, продолжая птичью тему, заметалась по комнате, как обезглавленная курица:

– Машина упала с моста! В реку! И утонула! И никто не выбрался!

– И Ксюша была в той машине?

Елена Николаевна резко остановилась:

– Было начало одиннадцатого, по расписанию – как раз ее время!

– Лена!

Бабушка Эльвира шумно выдохнула, покрутила головой и постучала кулаком по лбу:

– У Ксюши сегодня в десять тридцать урок в шестом классе! Звони в школу, она должна быть там!

Но к телефону в учительской никто не подошел, а Ксюшин мобильник был выключен.

– Без паники! – торопливо кутаясь в манто и тоже запаниковав, скомандовала бабушка Эльвира. – Это ни о чем еще не говорит, потому что Ксения всегда выключает сотовый на время уроков. Лена, ты еще не одета?! Живо собирайся! Мы едем в школу!

Несмотря на то что в последний раз стремительные сборы в школу Елена Николаевна производила лет тридцать тому назад, снарядилась она быстро. Правда, в жертву скорости пришлось принести красоту.

Непричесанная, без макияжа и украшений, Елена Николаевна была сама на себя не похожа, и обычно приторно любезная консьержка с ней даже не поздоровалась – не узнала.

– Тетя Лена, это вы?! – усомнилась и девица-красавица, сидевшая в притормозившей при виде Елены Николаевны машине.

– Ой, Мариночка, здравствуй!

Елена Николаевна смутилась, потупилась, благодаря этому увидела, что неправильно застегнула шубку, и дрожащими пальчиками взялась за крючки.

Позориться перед девицей Мариной было нельзя.

Девица Марина приходилась родной сестрой тому самому «сыну Громовых», за которого бабушка Эльвира сватала Ксюшу.

– Мариша, тебя нам бог послал! – Бабуля не растерялась: крепко вцепилась в приоткрытую дверцу авто. – Не подвезешь нас? Это очень важно!

– Конечно, подвезу!

Девица Громова кивнула и засмотрелась на Елену Николаевну в перекрученной собольей шубке поверх домашнего халата с интересом, в котором только очень внимательный человек обнаружил бы долю брезгливости.

– Садитесь скорее, теть Лен, вам ведь холодно в тапочках!

Девица Громова была очень хорошо воспитана и никогда не позволила бы себе прямо сказать почтенной даме, что та выглядит, как жертва экстренной эвакуации из погорелого театра.

Впрочем, узнав по дороге, какая пугающая новость выгнала тетю Лену и бабушку Эльвиру босиком на мороз (ну, почти босиком и почти на мороз), девица Марина прониклась серьезностью ситуации и с рекордной скоростью привела свою «Хонду» к средней школе номер четырнадцать по такому маршруту, который и не снился всезнающему спутниковому навигатору.

– Простите, ближе подъехать не смогу! – извинилась она, резко осадив свою юркую «япошку», когда та уже почти поднырнула мордой под шлагбаум у школьных ворот.

Смеркалось. Начинался дождь.

Долговязые кривошеии фонари «подметали» школьный двор бледными светлыми конусами, похожими на марлевые сачки.

В ямках и трещинах разбитого асфальта блестели звезды.

Ранний вечер был пугающе прекрасен и зловеще тих.

Шаркая парчовыми тапками и размахивая крыльями шубок, жертвы экстренной эвакуации из театральной костюмерной взяли штурмом школьное здание.

Через несколько секунд оттуда, покачивая головой, с недовольным видом вышел хилый желтушный охранник.

– Отъезжай, отъезжай! – замахал он на «Хонду». – Не загораживай проезд, сейчас спецтранспорт подъедет!

– А что случилось-то? – высунулась в окошко Марина.