– Вчера я позвонила и спросила о причине задержки доставки мне моего пайка. На что женский голос в хамской форме ответил, цитирую дословно – «Закончилась бабуся ваша коммунистическая халява», – и повесила трубку.

– Ну да, перестройка… Говорят коммунистической партии скоро не будет. Тебе жаль?

– Нет, ни сколько. Это должно в конце концов когда-то произойти. Я знаю одно, если бы все коммунисты были такими как мой муж и сын, то поверь, мы бы сейчас жили не хуже американцев. А эти «слуги народа» только и делали, что обворовывали да обманывали этот самый народ, прикрываясь высокими словами о патриотизме. Ведь я почти ровесница века, а значит, являюсь свидетелем всех их так называемых «свершений, достижений и деяний». И кто бы после них не пришёл к власти, исправить их ошибки за короткий срок не удастся. Это большая работа для нескольких поколений. Чего это мы с тобой в политику ударились, ты же после работы. Иди мой руки, ужинать будем, – перейдя на весёлый командный тон сказала Маша.

Только сейчас Волжанов заметил, что под белой оренбургской шалью, накинутой на плечи, на бабуле одет тёмно-синий спортивный костюм с белыми лампасами. Новым образом Маши, Волжанов был «убит на повал» и рассмеявшись спросил.

– Бабуль! Что-то я запамятовал. Ты за какую сборную выступала, по какому виду спорта?

– А-а-а, костюм тебе мой понравился? Это деда твоего, чистая шерсть, в нём тепло и удобно. Ну хватит болтать! Иди мой руки и садись, а я на секунду на кухню.

У окна на круглом столе стоял ещё тёплый самовар, хрустальная конфетница, доверху наполненная соответствующим содержимым, несколько розеток с вареньем, миска с пирогами, всевозможные соления, и накрытая полотенцем кастрюлька с варёной картошкой. Вернувшись с кухни, Маша принесла прозрачную стеклянную кастрюлю с горячим мясным гуляшом.

– Бабуль! Ты опять без посторонней помощи самовар на стол ставила? – обеспокоенно спросил Дима.

– Да, а что? Я как видишь в прекрасной спортивной форме. И жить буду до тех пор, пока в состоянии поднять этот замечательный самовар. Он у меня вместо штанги.

После этой фразы они громко рассмеялись и обняв бабулю, Дима крепко поцеловал её в щёку. А Маша, глядя на развеселившегося внука, даже вида не подала, что нашла в его облике большие изменения…

За ужином они говорили о снеге, коего этой зимой выпало огромное количество и о том, что его следует поскорей сбросить с крыши, пока он не превратился в корку льда. Так же говорили о новых соседях, о планах на лето и многое ещё о чём. Странным для Волжанова было то, что, Маша не спрашивала ни про Танюшу, ни про Катюшу, тем самым, не давая возможности перевести разговор на интересующую его тему. А ему самому не хватало духа признаться в истинной причине своего визита. Где-то через полчаса, положив на пустую тарелку нож и вилку, он сказал.

– Бабуль, спасибо большое, я сыт.

– А пироги, твои любимые с яблоками? – заботливо спросила она.

– Давай чуть позже, с чаем.

– Хорошо, будь, по-твоему. Тогда к камину, по коньячку и поговорить, – предложила Маша.

– По коньячку? Нет, я же за рулём.

– Но ты ведь можешь остаться ночевать у меня, и тогда за руль сядешь только завтра. Договорились? А сейчас, давай рассказывай, что у вас там за война?

Волжанов был настолько удивлён проницательностью Маши, что даже покраснел, и заметив блеск в её глазах, у него вырвалось.

– Ну ты бабуля и ведьма.

– Ведьма внучек, ведьма, можешь даже не извиняться. Только ведьма я безвредная, пользу приносящая, и тебе помочь постараюсь, – ответила она лукаво улыбаясь.

– Скажи, почему ты сказала – война?

– Догадалась. Это не трудно. Ещё несколько месяцев назад на твоей голове не было ни единого седого волоса. А сейчас? Спрашивается, вследствие чего мой внук, вдруг резко начал седеть? А возможно такое только в следствии не запланированных военных действий, в кавычках конечно. Скажу больше. На работе, как и прежде, у тебя всё хорошо. В противном случае я бы об этом уже знала, значит – проблема в семье. Или может я ошибаюсь?

– Да нет, ты в самую точку попала, – ответил Волжанов, вспомнив слова Анатолия о Маше, как о человеке мудром и проницательном.

– Тогда давай начнём, – предложила она.

Поставив на переносной столик графинчик с коньяком, две пузатые рюмки, блюдце с дольками лимона и шоколадные конфеты, они пересели в кресла у камина.

– Ты коньячок то наливай, чувствую не лёгким разговор будет. Так кто из твоих домашних войну затеял? – спросила Маша, хотя по её выражению лица было понятно, что она и сама может безошибочно ответить на этот вопрос.

Не торопливо разлив коньяк, Дима взял рюмку и вдохнув исходящий из неё аромат, сделал маленький глоток, после чего, сдавливая рюмку ладонями, с сожалением ответил.

– Это бабуля – наша Катя.

Никакой другой реакции, кроме ухмылки, от Маши не последовало.

– Хм… Ну, чего остановился? – спросила она, абсолютно спокойно. – Рассказывай, рассказывай, я слушаю.

– Но поняла ли ты кого я имею в виду? – спросил Волжанов.

– Если ты думаешь, что у меня проблема с головой, то глубоко ошибаешься. Твоя бабка пока ещё не выжила из ума и поняла, что «войну» затеяла ваша дочь, то есть моя правнучка. Продолжай, и постарайся не упускать подробностей.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто твоя реакция показалась мне странной. Ты будто знала, чьё имя я назову.

– Послушай Дима. Мою реакцию ты увидишь потом, когда наконец расскажешь всё, что хотел. Ну же!

Его рассказ начался с того памятного дня, когда здесь на даче праздновалось поступление Кати в Университет. То сидя в кресле, то расхаживая по комнате он говорил очень эмоционально. Маша слушала внука, неотрывно наблюдая за ним, и лишь иногда, прикрыв рот рукою причитала.

– Боже мой! Боже мой! Я так этого боялась…

Закончив свой рассказ, Волжанов плюхнулся в кресло, и резко выдохнув, сложил на груди руки.

– Ну что ж…, – после короткой паузы задумчиво произнесла Маша, и встав, куда-то медленно пошла.

– Бабуля, ты куда? – окликнул её Дима.

Обернувшись, она язвительно произнесла.

– Так говоришь мужчин меняет как перчатки, и серёг моих не снимает? Подожди минуточку, я сейчас, – и вышла из комнаты.

Через несколько минут она вернулась, держа в руках плоский свёрток, и положив его на стол попросила внука подойти к ней. Не понимая, что происходит, Волжанов следил, как медленно и аккуратно разворачивалось что-то, по-видимому, очень ценное. Наконец из вороха бумаги показалась не больших размеров картина, приблизительно 30 на 40 см. Взяв картину обеими руками она передала её внуку и сказала.

– Смотри. Кто это?

С картины в позолоченной раме на него смотрела дочь, правда выглядела она немного старше своих лет. Сидя вполоборота со скрещенными на коленях руками, Катя улыбалась сдержанной завораживающей улыбкой. Такой ракурс был выбран художником неспроста, ибо он, подчёркивал все прелести её поистине невероятной красоты. Длинная шея, слегка покатые плечи, прямая спина, изящный изгиб тончайшей тальи, и конечно же лицо. Её огромные зелёные глаза с длинными пушистыми ресницами, правильный прямой носик и пухленькие губки, были великолепны. А салатовое платье с глубоким декольте, большая белая шляпа с диковинными перьями, из-под которой на голые плечи падало несколько локонов её светло-русых волос и огромные каплевидные изумруды на брильянтовых бантиках в ушах, делали Катю похожей на великосветскую красавицу из девятнадцатого века. Единственно что показалось Дмитрию чрезмерным и даже неуместным, так это большое количество колец на её пальцах и колье из крупных каменьев на груди. По его мнению, здесь было достаточно бабулиных серёг, идеально подходивших к её глазам и цвету платья.

– Но откуда у Кати такой наряд? – подумал Волжанов, и продолжая рассматривать картину уверенно ответил.

– Это наша Катя. Красавица, что и говорить!

Заранее зная, чьё имя произнесёт внук, положив руку ему на плечо, Маша сказала.

– А теперь слушай. Ты прав лишь в одном. Имя девушки, изображённой на картине, действительно Катя. Только это не твоя дочь, а моя мать – Екатерина Степановна Вострякова, самая высокооплачиваемая проститутка Петербурга.

– Что-о-о? Это – твоя мать?

Часть 2

Глава I

Тайна, или ложь во благо.

– Да Дима. Эта женщина на картине – моя мать, твоя прабабка и прапрабабка твоей дочери. И поверь, я имею неопровержимые доказательства тому, что говорю.

– Странное чувство – видеть одно, а верить другому… – его мысли путались. – Как возможно такое внешнее сходство через несколько поколений?

Он нервно смотрел то на бабулю, то на картину, пытаясь найти нечто подтверждающее её слова. Читая мысли внука, Маша сказала.

– Переверни картину.

На её обратной стороне, в правом нижнем углу, Волжанов увидел автограф художника в виде неразборчивой подписи, а также без труда читающуюся надпись – ПЕТЕРБУРГ 1898 год.

– А вот и доказательство, причём неоспоримое. А серьги? Это же те самые…– подумал он, от удивления, чуть не сев мимо стула.

– Значит серьги, подаренные тобой Кате, принадлежали твоей матери?

– Ты правильно заметил – это они. И это ещё одно доказательство правдивости моих слов. Любой хороший ювелир подтвердит, что это работа мастера конца девятнадцатого века, а также то, что они уникальны и существуют в единственном экземпляре. Их стоимость необычайно велика.

В его голове возникло масса вопросов, ответ на которые он хотел получить как можно скорее. Это было не простое любопытство. Чувство существования какой-то тайны и мысль о том, что её разгадка может оказаться ключом к решению его собственной проблемы не давала ему покоя и он закидал Машу вопросами.

– Но откуда взялась эта картина, да ещё в таком великолепном состоянии? И почему ты её нам не показывала? Ты же говорила, что не помнишь своей матери, так как она скончалась вскоре после твоего рождения. И зачем надо было скрывать что эти серьги её? Откуда вдруг взялись такие подробности? Что за тайны?

– Ты абсолютно прав. До сегодняшнего дня это было тайной, которую я вынужденно скрывала, в течении шестидесяти шести лет. А картина в хорошем состоянии потому, что хранилась надлежащим образом, – спокойно ответила Маша, не торопливо усаживаясь на большой кожаный диван. Грустная загадочная улыбка, появившаяся на её лице, говорила о том, что ей есть о чём рассказать, и она готова сделать это прямо сейчас, чем наконец-то избавит себя от груза, тяготившего её всю жизнь. Ошеломлённый таким признанием, Волжанов не смог удержаться от новых вопросов. Но понимая, что бабуле сейчас предстоит многое не только рассказать, но и пережить, заговорил сочувственно нежно.

– Бабуля, милая! Но почему это надо было скрывать от семьи столько лет? Полагаю, на это у тебя была очень серьёзная причина?

– Причина проста до банальности – время такое было, вернее такой была власть. Её идеология заставляла людей отречься от родителей и забыть предков, если они не были выходцами из рабоче-крестьянского класса. Внушить людям страх и заставить любить только их – власть имущих, дарующих свободу покорным. Это было их задачей на протяжении многих десятилетий. Но теперь, слава Богу их власть заканчивается. И попомни моё слово – если удастся всплыть настоящей правде, то многим в неё будет очень трудно поверить… Сколько судеб исковеркано и загублено… Трудно даже представить каков на самом деле масштаб этой трагедии, а это действительно трагедия. Революции, войны, всё это претит человеческой сущности. Человек создан для счастья и любви. Порой люди вынуждены приспосабливаться к обстоятельствам, которые им преподносит жизнь в виде правил. Отказываясь жить по этим правилам, ты обрекаешь себя и своих близких на гибель. Встаёт выбор – правда или жизнь? Моя тайна касалась только меня. Скрывая правду о своём происхождении и факты в виде этой картины и серёг, я спасала себя и свою семью от неминуемой гибели. Это была по истине – ложь во благо!

– Ты говоришь загадками. Обычно своё происхождение скрывали выходцы из высших сословий, существующих до прихода этой самой власти. Так причём здесь ты?

– В том то и дело мой дорогой внук, что мой отец, мой настоящий отец – Александр Васильевич Дементьев, потомственный дворянин, граф, владелец крупного петербургского банка, и очень богатый человек. А эти самые серьги были изготовлены по его заказу и подарены им своей любовнице – Екатерине Востряковой, ставшей позже его женой и моей матерью.

Мой муж, будучи талантливым инженером, а сын, выдающимся военным хирургом, большую часть своей жизни, находились на руководящих должностях. И если бы кто узнал о их прямом родстве с потомственной дворянкой, то они не смогли бы достичь в жизни тех результатов, которых добились благодаря своему таланту и трудолюбию.

У Волжанова от напряжения заболела голова. Облокотившись о стол и массируя виски, он снова заговорил после небольшой паузы.

– Бесспорно, при той власти это был приговор. И всё же, почему именно сегодня ты решила всё рассказать?

– Почему? Потому, что всему своё время. Потому, что все эти долгие годы я жила мечтой и надеждой о дне, когда станет возможным рассказать то, что была вынуждена скрывать. Я смотрю телевизор, читаю газеты и у меня нет ни капли сомнения, что той власти, которая вынуждала меня молчать, совсем скоро не станет. Да и я не девочка, 86 уже. А главное, что сегодня приехал ты, со своей проблемой и не рассказав тебе правды о предках, вряд ли будет возможно установить причину перевоплощения нашей Кати из хорошей девочки в плохую. Зная причину, мы сможем понять, как ей помочь.

– Думаешь это возможно? – с надеждой спросил Волжанов, и взяв со стола картину, сел на диван около Маши.

– Думаю, что да. Посмотри, это удивительно, но моя мать и её праправнучка похожи как сёстры близнецы. Слушая тебя, я поняла, что, Катя унаследовала от моей матери не только красоту, чего я и боялась…

– Так вот почему ты так странно смотрела на Катю, ты сравнивала её со своей матерью?

– Да, особенно последние два года, когда она начала взрослеть, когда её внешняя схожесть с прапрабабкой, с каждым днём становилась всё больше и больше. Однако, Катя по-прежнему оставалась всё той же милой девочкой. Но моя мать тоже не родилась проституткой! Она ей стала потом. И что очень важно, её не принуждали этим заниматься, это был её выбор. Честно говоря, я и думать забыла, кем слыла моя мать, но, когда узнала, что у тебя с Танюшей родилась девочка и вы назвали её Катей, у меня ёкнуло сердце. Не к добру, подумала я тогда, и как показало время, моё опасение не напрасно.

Держа картину на коленях, всматриваясь в лицо прабабки, Волжанов думал о причине, по которой эта красивая женщина, знатная и богатая могла стать проституткой. После чего он поделился этой мыслью с Машей.

– Нет Дима, не так. Она достигла высокого положения и богатства благодаря своей красоте, которую умела очень дорого продавать.

– Ты думаешь, это грозит и нашей Кате? Может она уже, спит с мужчинами? —испуганно спросил Волжанов.

– Не исключено.

– Это невозможно? – вскричал он.

– Возможно мой друг, ещё как возможно.

Маша так убедительно сказала эту фразу, что Волжанов подумал.

– А вдруг она права? – и тут же с укором выпалил, – Но почему ты нас не предупредила?

– Почему? И как ты себе представляешь эту картину? Я подхожу к вам и говорю, мол ребята, ваша дочь будет проституткой, когда вырастит потому, что она похожа на прапрабабку. Бред! Я и сейчас не хочу этого утверждать. Из рассказанного тобой, я сделала вывод, что это возможно, поскольку обозначилась некая предрасположенность. Но! Внешнее сходство ещё ни о чём не говорит. Даже реальные близнецы обладают разными характерами и разными судьбами. Пока ответ у меня только один – это наследственность! Это она сыграла с твоей дочерью злую шутку. Ну и, конечно, что-то такое, что её к этому подтолкнуло. Как и мою мать.

– Наследственность?

– Да, она самая. Ты же врач и знаешь, что по наследству передаётся не только цвет глаз, цвет волос, рост и прочее… Порой люди страдают серьёзными заболеваниями только потому, что унаследовали их от предков. А еще наследуют скверный характер и дурные привычки. Кто-то грызёт ногти, как все в его роду, а кого-то от бутылки не оттащить. Вот ответь мне дорогой внук на такой вопрос. Почему при встрече с женщиной, ты целуешь ей руку? Почему встаёшь, когда женщина входит, а открывая дверь пропускаешь вперёд себя? Называешь на «ВЫ» всех, даже подчинённых. У тебя не просто Наташа, а Натали. Не Аня, а Анна. И мама у тебя – матушка. В твоём лексиконе нет слова женщина или гражданка, у тебя все леди или барышни. Ты не сквернословишь, как большинство мужчин, не ругаешься. Конечно, ты рос и воспитывался в интеллигентной семье, но при этом именно такому поведению тебя не обучали. Откуда в тебе это?

Волжанов заулыбался и даже немного покраснел.

– Не знаю, я не задумывался над этим. Мне просто нравится так себя вести и по-другому я не могу. Слова женщина, гражданка и товарищ всегда мне претили и резали слух. Люди воспринимают манеру моего общения просто за приятную шутку, я это вижу и чувствую.

– А я отвечу по-другому. Советские граждане так не общаются, такое общение было отменено в 1917-ом году, как пережиток прошлого. Эта культура в тебе от предков, в среде которых было принято общаться только таким образом, и ты с собой ничего поделать не можешь. Это друг мой, не иначе как всё та же наследственность, но хорошая и приятная. И вот о чём я сейчас подумала. Как бы было здорово, если бы люди наследовали от своих предков всё только самое хорошее. И ещё, очень важное. Я прожила долгую жизнь, она не была лёгкой, но была счастливой. Но только сейчас, разговаривая с тобой я поняла, что моё счастье ещё и в том, что мне никогда не было стыдно за членов семьи, а им не было стыдно за меня. И если меня спросят, какая награда дороже всего для родителей, то я отвечу однозначно: не испытать за детей чувства стыда! А тебя, как я вижу, кроме беспокойства и стыда, не покидает чувство вины, не правда ли?

– Наверное… Но в чём она – моя вина, я, честно говоря, не знаю.

– Так вот, хочу тебя успокоить. Ни тебе, ни твоей жене, винить себя не в чем. Вы воспитали прекрасную дочь чему многие свидетели. А то, что вступив во взрослую жизнь она выбрала такую дорогу, так это её личный выбор, и вы здесь абсолютно не при чём.

– Да бог с ними, и со стыдом, и с виной! Как помочь нашей девочке? Вот что меня сейчас волнует больше всего.

– Как? Прежде всего, осторожно, не навязчиво, без угроз и ультиматумов, высказать ей своё мнение, и предупредить о последствиях, после чего оставить в покое. Считай, что твоя дочь больна. Её плохая наследственность – это болезнь, вследствие которой она потеряла нормальные жизненные ориентиры и пошла по ложному пути. И пока болезнь не перешла в хроническую стадию, Кате нужно дать понять, что её дальнейшая судьба будет зависеть от её желания или не желания выздороветь. Будем надеяться, что со временем, она убедиться в ошибочности своего выбора.

– Хорошо, а если, не осознавая ошибки она будет следовать своим нынешним путём, то, что с ней может произойти?

– Опять-таки, утверждать не могу, но предположительно с ней может произойти тоже самое, что и с моей матерью.

– А именно? – очень настороженно спросил Дима.

– Обладая необыкновенной красотой и пользуясь повальным успехом у мужчин, она будет иметь от них всё что пожелает, устраивая таким образом свою жизнь.

– Ужас какой! Боже упаси! Послушай, бабуля, ты можешь мне рассказать всё, что тебе известно о твоей матери?

– Ты читаешь мои мысли, внук. Прежде чем дать совет, я должна, я просто обязана наконец то рассказать всё то, что скрывала много лет. Иначе не понять, откуда чего взялось.

Всё это время старинные напольные часы, стоящие в углу комнаты, громким боем отсчитывали время их разговора. Но только пробив одиннадцать раз, обратили на себя внимание хозяйки.

– Ну хорошо. А спать не хочешь? Посмотри на часы.

– Я не засну пока не узнаю твоей тайны и не услышу от тебя совета. Ты сама то, как себя чувствуешь, не устала? – внимательно посмотрев на Машу спросил Волжанов.