Знаете ли вы, что известны несколько случаев действительно чудесного избавления жителей Шартра от войны с викингами, потом с англичанами, от пожаров и даже чумы. И все эти чудеса приписывают наличию в соборе покрова Богородицы. В начале второго тысячелетия вся Европа шла паломничеством к покрову шартрской Богоматери. Собор даже стал центром прославленной епархиальной школы, которой руководил епископ Реймский, ставший Папой Римским под именем Сильвестра Второго.

А во время пожара, когда полностью сгорел город и собор, и все подумали, что покрывало тоже превратилось в прах, из развалин собора вышли клирики и вынесли раку с покровом. Тогда энтузиазм охватил весь город, и народ приступил к восстановлению собора. Люди шли из всех провинций: и крестьяне, и ремесленники, и господа, и простой люд. Кто не мог прийти – посылал пожертвования. И за очень короткий срок собор отстроили. В тысяча двести шестидесятом году его освятили.

Не буду посвящать вас в философские учения епархиальной школы, скажу только, что сюжеты всех трех порталов вдохновлены именно этими учениями. А епископы много сделали для того, чтобы привлечь лучших архитекторов и каменотесов. Был построен совершенно новый собор, грандиозный и уникальный по своей архитектуре, с ценнейшими витражами и особенной атмосферой.

Но вернемся к покрову. Знаете ли вы, Максим, что во время французской революции покров был изъят из собора и разрезан на куски? Потом эти куски были проданы.

Максим удивленно посмотрел на Лисовского.

– Да-да. Все революции несут только разрушения, – добавил Лисовский, а Макс отметил про себя, что эту же мысль высказал вчера и Гершвин. – Но, очевидно, революционеры быстро спохватились и вернули в собор одну, самую большую, часть покрывала, два с лишним метра из пяти. В тысяча девятьсот двадцать седьмом году в Лионе была проведена экспертиза ткани, и эксперты датировали эту материю первым столетием нашей эры. Это шелк очень хорошего качества, прекрасно сохранившийся в наши дни. Кстати, именно это богатство ткани, редкие для тех времен дорогие шелковые нити, из которых сплетен покров, смутило некоторых исследователей, потому что социальный статус Марии в то время не позволял ей иметь покрывало такой высокой стоимости. Она вела скромную и уединенную жизнь в доме Иосифа, своего дальнего родственника, который заботился о ней и охранял ее девственность. Поэтому некое несоответствие богатства ткани и образа жизни Девы Марии налицо. Но все это только версии. Верующие христиане верили и продолжают верить в святыню.

– А какие еще христианские святыни есть во Франции?

– Кроме покрова Богородицы в Шартре, во Франции находится голова Ионна Крестителя в Амьене; в парижском соборе Богоматери – терновый венец Христа, нешвенный хитон Спасителя – в Аржантое, мощи святой Марии Магдалины тоже в Париже, голова преподобного Антония Великого в Гренобле, мощи святой Софии в Оше, часть мощей Николая Чудотворца в Нанси. В православном храме Трех Святителей – икона Иверской Божьей матери, история спасения которой из рук торговцев похожа на детектив. А всего несколько лет назад никто не знал, что в Париже находятся мощи святой царицы Елены, матери первого римского императора-христианина Константина, которая обрела на Голгофе Крест Христов и восстановила поруганные язычниками Святые места, связанные с жизнью Спасителя. А вы знаете, что эти мощи нашел православный священник? Именно он обнаружил в католическом храме Сен-Ле-Сен-Жиль в саркофаге, подвешенном к потолку, мощи святой царицы Елены. Это потрясающая история, как-нибудь я вам ее расскажу.

– Подождите, но это, скорее, православные святыни, а не католические?

– Не совсем так. До тысяча пятьдесят четвертого года, когда единая церковь раскололась на Православную и Католическую, святыни были едиными. Поэтому, чтобы избежать путаницы, их принято называть раннехристианскими.

– А можно сказать так, что эти святыни имеют гораздо большее значение для православных, чем для католиков?

– В обыденном смысле слова, да. Основные паломники – это православные. Знаете, на западе по-другому относятся к церкви, чем у нас. А четыре французские революции, к сожалению, сопровождавшиеся осквернением и разграблением церквей, нанесли невосполнимую утрату многим церковным святыням. Сейчас во Франции, даже на праздники, редко увидишь полные храмы. Но об этом уже не нам судить.

– То есть можно сказать, что украденная святыня также имеет большее значения для православных, чем для католиков?

– Скажем так, православные, в силу своей веры, относятся с большим трепетом и почитанием к раннехристианским святыням. Но, Максим, очень много верующих католиков ходят на мессы, едут паломниками по святым местам. Я бы все-таки не взвешивал на весах, кто больше, а кто меньше почитает святыни.

– Я вас понял. И это наводит меня на мысль, что именно поэтому французские полицейские предположили, что покров был похищен и переправлен в Россию, потому что Россия – православная страна и христианские святыни здесь особо почитаемы. Но чтить святыню и украсть ее – это совсем не одно и то же. Возникает другой вопрос: с какой целью ее похитили?

– Когда вы ответите на этот вопрос, вы сможете выйти на след похитителя. Во всяком случае, это приблизит вас к разгадке.

– Погодите. Так значит, сама эта святыня может являться для похитителей не объектом коллекционирования, а именно объектом святости? То есть кто-то мог завладеть ею для христианского поклонения? Если это так, то, во-первых, это страшный грех, и, как я понимаю, пользы похитившему это не принесет, во-вторых, у нас в России очень много чудотворных святынь, икон, мощей. Пожалуйста, молись и приклоняйся сколько хочешь. Есть монастыри, храмы, святые места. Почему нужно было украсть именно покров Богородицы, который находится во Франции?

– Вопрос можно задать и по-другому.

– Как? Что вы хотите сказать?

– А вы как думаете, если уж кражу совершили во Франции, то зачем нужно похищать именно покров? Тем более, что во Франции столько других святынь. Почему именно покров?

С точки зрения ценности, если можно так выразиться, христианских святынь, все они являются безусловными реликвиями, со всеми связаны чудеса, зафиксированные многочисленными записями. А исцеление безнадежно больной сестры Блеза Паскаля – выдающегося ученого – терновым венцом, вернее, только прикосновением к терновому венцу, полностью перевернуло мировоззрение ученого: после этого он уверовал в Бога и посвятил себя духовным изысканиям. Поэтому мы не можем говорить, что какая-то из святынь более ценная, чем другая.

– А вы как думаете? – с надеждой спросил Макс.

– Я не готов пока изложить вам соображения, почему именно покров был похищен. Очевидно, есть какая-то причина. Но это ваша работа, – улыбнулся Лисовский, – искать мотивы преступления, отвечать на вопросы… У вас, наверное, есть некоторые версии?

– Есть, Николай Осипович. Но вы сейчас своим рассказом заставили меня усомниться во всех моих версиях. – Макс смущенно улыбнулся. – Нет, конечно, мы продолжаем искать по всем направлениям, но мне нужно все хорошо обдумать. Я вам очень благодарен.

Макс встал с кресла, собрался уходить. Приостановился, спросил:

– Еще пару вопросов, Николай Осипович. Мы знаем, что вы купили трактат Дюрера за очень большую сумму. Да вы это и не скрываете. Скажите, что вас привлекает в нем? Вы любите Дюрера настолько, что готовы отдать целое состояние только за его трактат, даже не за художественное произведение?

– Знаете, Максим, я шел к этому гению очень долгое время. Он, как и Леонардо, был человеком великих возможностей, интеллектуал рисунка и гравюры, замечательный философ, теоретик искусства, математик, инженер. И сейчас еще не все его работы разгаданы. Трактат, который я приобрел, – это еще одна загадка. И процесс разгадывания не менее интересен, чем наслаждение художественными работами. Это как будто вы вдруг вывели новую математическую формулу или написали симфонию или поэму. Охватывает азарт и хочется воскликнуть, как Пушкин: «Ай да сукин сын!» И по отношению к Дюреру, и по отношению к себе. А еще я хотел бы загладить свою вину перед одним человеком и подарить этот трактат и мои «разгадки» этого шедевра ему. Но это слишком личное, простите.

– А есть ли в этом трактате некие закодированные знаки, которые хотя бы косвенно намекают на покров Богородицы или другие христианские святыни?

– Нет. То есть в нем есть некие намеки на послание Христа, но абсолютно ничего, что было бы связано с покровом. Не тратьте время, Максим, это неверный путь.

– Хорошо, спасибо. Скажите, вы знакомы с Истомиными?

– Конечно, я хорошо знаю их обоих, но с Людмилой мы часто пересекаемся в связи с нашими художественным интересами.

– Скажите, а ее мог бы заинтересовать покров как предмет в ее коллекции или из каких-либо других соображений?

– Что вам сказать? Женщина она, конечно, экзальтированная, и, зная ее характер, думаю, что ее могло бы привлечь что-либо эдакое, неординарное. Но она еще и очень умна. И именно поэтому ей бы никогда не пришло в голову организовать подобное… К тому же она помешана на гравюрах. Вот если б ей предложили гравюру Дюрера, – он улыбнулся, – она бы на многое пошла.

– А бриллианты?

– Бриллианты? Вы имеете в виду старую историю о розе Марии Медичи?

– Хотя бы. И как я понял, эта роза – не только бриллианты, это произведение искусства.

– Я не верю, что она могла пойти на убийство из-за этого. Вся эта шумиха пятнадцать лет назад – это не более чем шумиха. Мое мнение таково: не тратьте время на госпожу Истомину. Хотя, поверьте, общение с ней доставит вам истинное удовольствие, но к разгадке похищения покрова вы не приблизитесь ни на дюйм.

«Увидим…» – подумал Макс.

Когда он выходил из кабинета, то с сожалением отметил, что Анечки не было на месте, очевидно, она вышла на минутку. «Завтра надо найти предлог и позвонить ей».

Он вышел, набрал номер Андрея. Каково же было его удивление, когда ему ответил чужой голос: «Вы друг Андрея? Приезжайте. На него совершено нападение, ему нужна ваша помощь». Адрес, по которому ему предлагали приехать, был адресом Истоминых. Максим рванул туда, по пути позвонил Красавину и коротко объяснил, куда и зачем едет. Просил его не паниковать раньше времени, но сам нервничал, ругал себя, что не поехал вместе с Андреем.

***

Андрей Шустров лежал на диване, как он понял, в гостиной Истоминых. Болел затылок. Ага, болит, значит, живой. Что произошло до этого, он помнил отлично. Он поднялся на этаж, дверь была открыта. Очевидно, его уже ждали. Он вошел, огляделся, прошел из коридора в гостиную. Было тихо. Он помнил, что спросил: «Есть кто-нибудь?» – и услышал сзади шорох. Хотел обернуться и посмотреть, кто там, даже приготовил свою загадочную улыбку, ожидая увидеть Людмилу Александровну или «мадам», как они с Максом окрестили ее, и потерял сознание. Удар по голове, боль, туман.

Сейчас он лежал на подушках, голова приподнята, возле него сидел доктор («В белом халате, значит, доктор», – отметил про себя Андрей), щупал пульс, проводил какие-то манипуляции с головой. Увидев, что Андрей очнулся, сказал что-то вроде: «Ну, слава Богу, жить будет, рана неглубокая. Но надо проверить на предмет сотрясения мозга, хотя по моим наблюдениям, сотрясения нет. Нужен покой два-три дня, примочки и понаблюдать за состоянием». Кому он это говорил? Андрей приоткрыл глаза. Рядом стояла Истомина (он пару раз ходил на ее лекции, ошибиться никак не мог – это была она), чуть поодаль он заметил еще чей-то силуэт. «Сколько я тут провалялся? И как меня угораздило вообще? Неужели сама меня стукнула? Но зачем? Предупредила, чтоб не заходил слишком далеко? Навела справки, узнала, что я детектив? Стоп. Где мой кейс? Там была фотокопия гравюры от Саши». Он промычал что-то вроде: «Куейс». На что ему тут же ответили: «Не волнуйтесь, ваш кейс на месте, вот он». Интересно, она уже рассмотрела фотокопию? Что она может сказать по этому поводу? Саша, например, думает, что это гравюра Вольгемута. А мадам? И если она попросит принести саму гравюру? «Тогда мне нужно будет надеть каску и бронежилет», – Андрей мрачно улыбнулся.

– Ну вот, улыбаемся, значит, все в порядке. Вам повезло, юноша. Если б удар пришелся чуть правее, последствия были бы гораздо серьезнее, – проговорил доктор.

– Повезло, говорите. А кто это меня так? – открыл глаза Андрей и выразительно посмотрел на мадам.

Она проводила доктора, расплатилась с ним (Андрей увидел, как она дала ему денег), потом присела на диван и, нервно усмехнувшись, спросила:

– Вы что же думаете, что это я?

– Вообще-то я пришел к вам в дом. Поэтому гадать не приходится: или вы, или кто-либо из ваших близких, или из тех людей, кто находился в вашем доме. Мы с вами договаривались о встрече, вы открыли мне дверь, а сами… того, – Андрей приподнял руку и неловким жестом показал, как она его ударила. – Вы всех гостей так встречаете?

– Я вам все объясню…

– Да уж, пожалуйста, сделайте милость.

– На самом деле, я вам очень благодарна, Андрей, что вы оказались здесь. Если б не вы, меня бы обокрали. А может, даже убили. Здесь, очевидно, был грабитель. А вы ему помешали.

– Вы мне благодарны, что я подставил свою голову вместо вашей шубы, или, может быть, моя голова менее ценная, чем ваза в прихожей, которую могли украсть?

– Нет, вы не так поняли. Конечно, мне очень жаль, что такое произошло. Моя домработница выскочила из квартиры буквально на минутку по домашним делам, оставив дверь открытой. Да, она допустила непростительную ошибку. Очевидно, когда она выбегала, кто-то зашел в подъезд. Я в это время провожала своих студентов, они выходили через парадную дверь (у нас два входа, как вы видите). Вы зашли с другой стороны. Как и тот человек. Не знаю, почему. Обычно заходят со стороны улицы, а вы зашли со двора. Я даже не подумала вам сказать про вход со стороны улицы. Но если бы дверь оставалась закрытой, – она укоризненно посмотрела в сторону горничной, – услышав звонок, мы бы открыли, и ничего не случилось бы.

– Кто это был?

– Если б мы знали. Я услышала шум. Вы, когда падали, задели деревянную вешалку, и она упала. Я думаю, что он, услышав сколько шума произвело ваше падение, просто выскочил из квартиры. И, кстати, Наташа – моя домработница – видела выскочившего из подъезда мужчину, он чуть не сбил ее с ног. Но в тот момент она не придала этому значения. Пока поднялась на этаж… А мы с моими студентами уже возле вас хлопотали. Сразу же вызвали доктора. Спасибо, он живет в соседнем подъезде.

– А почему не вызвали милицию?

– Наташа, – обратилась она к домработнице, – объясни, почему мы не вызвали милицию.

Подошла женщина лет сорока, просто одетая, с приятным лицом, заплаканными глазами.

– Простите, это я виновата. Людмила Александровна хотела вызвать. Но когда доктор сказал, что ваша рана не опасная для жизни, я упросила ее не делать этого.

– Почему? – не понял Андрей.