Ира начала с «врагами» весело о чем-то болтать. Не обращая на меня никакого внимания. Я стояла растерянная. Сестра обернулась и ясно сказала, что она не просила за нее заступаться. Я воспринимала ее поведение как предательство. Придя домой, я рассказывала маме об этом предательстве с плачем, ожидая, что она меня поддержит, а сестру хотя бы пожурит. Но мама ей ничего не сказала, а мне только и посоветовала не принимать все так близко к сердцу. Она не попыталась объяснить, что есть и другие методы решения конфликтов, не поддержала меня в стремлении к защите сестры. А ведь именно мама призывала меня защищать сестру всегда и во всем. И я старалась и защищала, как умела, но опять не заслужила похвалы и поддержки. Я очень переживала, и это не делало нас сестрой ближе друг другу, как хотела наша мама.

В другой раз, уже будучи старше, в возрасте десяти и восьми лет, мы также гуляли во дворе. Сестра залезла на самый верх горки и встала на перила, балансируя в воздухе руками.

Я стояла внизу и умоляла ее слезть:

– Ирина, перестань, разобьешься, – сестра в ответ демонстративно качнулась. – Да что ты делаешь? По жопе давно не получала? – испуганно кричала я.

– По жопе?! Меня мама по жопе не бьет, а ты по жопе! Ага, сейчас, держи карман шире. А что тебе будет, если я упаду? – весело интересовалась она.

Вдруг сзади подходит мама и спрашивает:

– Леночка, что ты кричишь на весь двор? Тебя за километр слышно!

– Мама! Ну хоть ты ей скажи! – обрадовалась я подмоге и подумала, – ага, сейчас этой засранке зададут!

– А что такое? – улыбнулась мама.

– Да она собралась прыгать! – возмущенно и, все еще ожидая немедленной поддержки, поясняю я, как мне кажется, очевидное.

– Да и пусть, – невозмутимо произнесла мама и с ноткой удивления добавила, – ты-то чего так переживаешь? Она хочет, так пусть она и прыгает!

Я оторопела и произнесла:

– Да? Но ругать-то ты меня будешь!

На что она пожала плечами и с той же улыбкой констатировала:

– Так ты же старшая – с тебя и спрос. И пошла, оставив нас самих разбираться с этой ситуацией.

И все. Спрос с меня. Я – старшая! Точка.

Сестра слезла с горки с видом победителя, говоря мне что-то вроде «Ну что съела?», а я не знала, что и думать.

Раз я старшая, я также считала нормальным следующий вопрос и угрозу мамы в свой адрес:

– Почему у тебя «отлично» по фортепиано, а у сестры «три»? Если так пойдет, вы обе перестанете ходить на занятия.

И я часами занималась с сестрой фортепиано.

Мама всегда говорила, что любит нас обеих одинаково, но поступала с нами по-разному. В любых спорах с сестрой виновной назначалась я, как старшая, и, следовательно, более умная. Если сестра приносила «двойку», она мило улыбалась, и ей это запросто сходило с рук, меня же всегда ждал суровый отчет и наказание за гораздо меньшие провинности, например, в виде лишения прогулки или просмотра телевизора. «Кому больше дано, с того больше и спросится» – это любимая фраза мамы по отношению ко мне. Я завидовала беззаботности сестры, но не могла или просто не умела поступать, как она. Сейчас я понимаю, что, я имела более замкнутый, чем у сестры, характер, и маме возможно со мной было сложней, чем с сестрой. Мама никогда не объясняла нам сложность и многогранность мира и взаимоотношений в нем, а ставила меня перед фактом, что «ты – старшая» или «все мужики – козлы», и возлагала на меня ответственность за все недоразумения с сестрой. Мир для меня делился мамой только на черное и белое! Возможно, корни такого отношения ко мне идут из ее собственного сложного детства. И я расскажу по ходу книги, что мне об этом известно. Но почему горечь за свои обиды и неудачи мама перекладывала на меня – маленького ребенка? Я никак не могу понять.

По мере того, как мы подрастали, соответственно сфера моей ответственности за сестру становилась все шире и шире.

В тринадцать-пятнадцать лет я бродила в поиске сестры по району, выглядывая, не попала ли она в какую-то неприятность. Район был небезопасным, подбирались «бандитские девяностые». Сестра легко находила общий язык абсолютно со всеми, добродушная и открытая, красавица, и поклонников в ее активе числилось «море». Поклонники сражались за благосклонность сестры и устраивали «разборки» как между собой, так и с сестрой. Однажды сестре все-таки досталось. Один из ревнивцев ударил сестру, да так сильно, что она упала в снег, задохнувшись, и потом долгое время мучилась от болей в груди. Некоторое время она даже боялась выходить на улицу, чтобы ревнивец не «подрезал» ее, как грозился. Мама об этом не узнала, я и сестра урегулировали эту проблему сами.

В другой раз я возвращалась домой, зашла в наш подъезд и краем глаза увидела, что двое подростков шарахнулись в разные стороны.

– Вот молодняк! – думаю я, не глядя в их сторону.

Не останавливаясь, я прошла мимо, вызвала лифт и поехала домой. Не успела я войти в квартиру, как вбегает запыхавшаяся сестра. Оказалось, что пока я поднималась на лифте, она бежала за мной по лестнице. Вбегает и кричит мне с порога:

– Лена, это совсем не то, что ты подумала, мы ничего такого, просто болтали…

– Да? – потянула я, осмысливая. – И кто это? Очередной «двоюродный» или «троюродный» брат (так сестра, чтобы умерить ревность кавалеров, объясняла им присутствие рядом с ней посторонних парней)?

Вида я тогда не подала, что не поняла и не видела, что это она стояла в подъезде.

– Этот – «троюродный», – с улыбкой ответила Ирина.

– Дождешься ты, Иринка, что эти братья тебе ноги из попы повыдергивают.

– Да ладно тебе, я аккуратно, – щебетала она.

Я провела с сестрой очередную нравоучительную беседу о «правилах поведения девушки», сестра сделала вид, что слушает, дала положенные в данном случае обещания и заверения, и инцидент был исчерпан… и снова без участия мамы.

Потом, как мне помнится, в восьмом классе мама не заметила, что в пять часов вечера, придя домой, сестра быстро прошмыгнула в большую комнату и прямо в одежде завалилась спать. Я заметила. Я находилась в маленькой комнате, а мама на кухне. И мне показалось странным поведение сестры. Я вошла и стянула с нее одеяло, от нее пахло алкоголем. Я устроила ей серьезную промывку мозгов, а маме мы снова ничего говорить не стали под обещание, что это случилось в первый и последний раз. Они праздновали чей-то день рождения, и попробовали «по глотку шампанского». Ничего страшного и особенного, но я почему-то считала, в отличие от мамы, что беседу провести просто необходимо.

И вот сестра выросла и результатом моей опеки стало то, что в семнадцать лет она мне с сердцем объявила:

– Какая же ты, Ленка, стерва была! Я матери так никогда не боялась, как тебя! Как же ты меня доставала!

А я просто ее очень любила и люблю!

Мы выросли и стали очень близкими подругами. Сестра отучилась в институте и работает в престижной компании, она прекрасная мать и жена, я горжусь ею.

Мы часто обсуждаем с ней вопрос того, как мы получились такими разными и одновременно одинаковыми. Мы всегда видели, что сестра абсолютно не похожа на маму внешне, да и я не особо. И нам обеим с раннего детства было интересно хотя бы на фото посмотреть на отца и на родственников с его стороны. Еще маленькими мы в тайне от мамы рылись в ящике шкафа, в котором лежали документы. Но узнать нам почти ничего не удалось, так как мама разорвала все связи не только в жизни, но и на фото, в том числе она отрезала отца со всех совместных фотографий. Мы знали об отце только то, что нам о нем рассказывала мама. Моих личных детских воспоминаний у меня совсем немного, и все они «прошли» через призму маминого мнения.

Разыскивая фото отца, мы нашли свидетельство о первом мамином разводе, и узнали главную семейную тайну. Оказалось, что мамин брак с отцом не первый, она уже была замужем. Первый раз она вышла замуж сразу, как ей исполнилось восемнадцать лет. Я не удержалась от распиравшего меня любопытства и, признавшись в нашем поступке, спросила маму об этом. В ответ про мамин первый брак я ничего не узнала, а узнала, что вполне возможно где-то живет наш старший брат. Свою неуверенность в данном факте мама объясняла тем, что акушерка и ее мама утверждали, что ребенок родился и сразу же умер. Но сама мама не была в этом так уверена, и обвиняла в произошедшем свою мать, говоря, что подозревает, что это она лишила ее сына, тем самым избавив маму от бремени столь раннего материнства. В выписке из роддома, по маминым словам, написали криминальный аборт, хотя мама именно рожала. Поэтому, став старше, она и заподозрила, что ребенка отдали женщине, которая лежала в роддоме рядом с ней и мечтала иметь детей, но ей это не удавалось, так как раз за разом у нее появлялись на свет мертворожденные дети. Этот факт оставил неизгладимые впечатления на моей детской психике. Что там произошло на самом деле, я так и не знаю до сих пор. Во взрослом возрасте мама почему-то предпочитает не обсуждать со мной эту тему. А тогда мама охотно поделилась со мной – ученицей младшей школы своим горем, взяв с меня обещание не рассказывать сестре. Вот такие грустные подробности открылись нам с сестрой совсем в юном возрасте в результате нашего расследования и выяснения, на кого мы похожи. Об отце я расскажу далее.