Мама – бывшая хорошенькая куколка с печатью простоватости на лице. Мама – крупная женщина с властным лицом и тяжелой гривой волос. Мама – пышная легкомысленная красавица, из тех женщин, что никогда не перестают ощущать себя красавицами. Мама – располневшая растрепа домохозяйского типа в застиранном халате. Мама – женщина-подросток с волосами, завязанными в хвост, в джинсах и черном свитере.
Да-да, мама – хамелеон. У нее удивительная способность менять имидж в зависимости от обстановки. Затянутая в строгий костюм мама выглядит как руководитель завода или депутат, глядя на нее в кофточке с кружевными оборками, все говорят «а-ах!» – так жарко она пышет зрелой красотой, а в джинсах мама каким-то чудом кажется худенькой и меньше ростом и приобретает богемно-интеллигентный вид.
Сегодня мама выглядела властной и хлопотливой – это ее домашний имидж, в этом имидже она обычно выходит из дома по мелким надобностям – навестить соседей или в магазин.
– Где ваш отец?! – требовательно повторила мама.
Мама всегда так искренне возмущенно спрашивает «где ваш отец?!», словно не знает, что мы всегда внизу, а отец наверху. Наша жизнь протекает внизу – на первом этаже у нас кухня, гостиная, веранда и маленькие комнатки неизвестного назначения, в одной из них кладовка для овощей, в другой кладовка для лыж, в третьей кладовка для секретов – там стоит диванчик и можно протиснуться боком, упасть на диванчик прямо от двери и посекретничать. На втором этаже спальни – звучит, как будто речь идет об английском загородном доме, а на самом деле это три крошечные комнатки, – моя с Женей, Марии с Лидочкой и мамина. Мы – на первом этаже и на втором, а отец на третьем, в голубятне. Отец проводит весь день и весь вечер, а иногда и всю ночь у себя наверху, в кабинетике – крошечной каморке, до потолка заполненной книгами и бумагами.
Наш отец – знаменитый ученый, один из лучших византинистов в мире. Правда, знаменит он только среди ученых-византинистов, а это очень узкий мир, – отец говорит, что византинисты малочисленны, как дальневосточные лесные коты. Отец – единственный ученый в мире, который специализируется на периоде от начала крестовых походов до падения Константинополя.
Интерес к истории и культуре Византии очень большой – я могу судить об этом по тому, что каждый год за отца борются несколько европейских и американских университетов – предлагают прочесть курс лекций. Также я могу судить об этом по огромной переписке – отцу приходят письма со всех концов мира. Отец отвечает на все письма, не только коллег и студентов, но даже маленьких любопытных мальчиков. Ну, и наконец, я могу судить об интересе к Византии по грантам, которые получает отец. Гранты идут на Лидочкины кофточки и остальные нужды; к примеру, недавний грант на изучение истории Никеи и Трапезунда был использован на ремонт крыши, мамину нутриевую шубу и новый диван… Гранты – это как бы зарплата отца за то, что он всегда сидит наверху, в своем кабинетике.
Я поднялась к отцу и попросила его спуститься вниз.
– Мама хочет сообщить всем нам что-то очень важное. Она сказала, твое присутствие обязательно.
– Передай своей матери привет, – вежливо ответил отец, глядя на меня.
Этот его подчеркнуто внимательный взгляд на собеседника означает, что отец находится между 395 и 1453 годами – временем существования Романии. Романией называли Византию сами византийцы, и так называют ее многие историки.
– Ты подумай, Лиза, в этой статье одной из главных причин поразительных военных успехов арабов в борьбе с Романией и Персией в седьмом веке называют религиозный энтузиазм, и это после всех споров и достоверных доказательств обратного!
– Мама… – настойчиво растолковывала я, – мама, мама, мама…
Отец кивнул:
– Да-да. Совершенно не учитывают того, что Аравия находилась в безвыходном экономическом положении, и арабам необходимы были новые территории! Пусть это не единственная причина военных успехов арабов, нужно принять во внимание условия жизни византийских восточных и южных провинций – прежде всего то, что они были монофизитскими, но…
Я понимала, как это важно для отца, ведь после арабских завоеваний Византийская империя занимала всего лишь территорию Греции и Малой Азии, тогда как до этого – все провинции Римской империи, Египет в Африке, а в Европе Фракию, Дакию, Эпир… Но мама хотела сообщить свою новость максимально торжественно, поэтому я еще несколько раз ходила парламентарием наверх и обратно.
– Передай своему отцу, что я требую его присутствия на семейном совете!.. Скажи, что это касается девочек, их жизни… и смерти!..
– Передай своей матери, что я не собираюсь спускаться вниз по пустякам.
– Передай своему отцу, что он у меня узнает, как не являться на семейные советы… Скажи, что я сейчас поднимусь и выкурю его оттуда, как старую хитрую лису!.. Кстати, у лис очень развит материнский инстинкт. И отцовский, думаю, тоже. Даже лисы, казалось бы, совершенно дикие звери, и то не так равнодушны к своим девочкам, как он! Так и скажи – ему не удастся увильнуть от моей новости, я сейчас сама за ним приду!
Это была пустая угроза – отец чувствовал себя в полной безопасности. Единственная власть, которую он имеет в семье, это решительный запрет для всех заходить в кабинетик, для всех, кроме меня, – отец выбрал меня как связь с внешним миром. По понедельникам заходить в кабинетик разрешено маме, а девочкам, моим сестрам, – никогда. Отец держится со всеми нами ровно, никого не выделяя, и посторонний человек ни за что не догадается, что к Марии и Лидочке он относится иронически, к Жене ласково, но снисходительно. Только со мной отец разговаривает на равных, как со своим другом, я всегда была папиной дочкой, с детства обожала слушать его рассказы – гонки на колесницах, императоры, Цистерна Базилика… Цистерна Базилика звучит волшебно, это одно из самых крупных сохранившихся с древности водохранилищ, в нем нашли сорок цистерн.
– Мама очень просит, на одну минутку, и обещает больше никогда не беспокоить…
– Лиза, мне только что показалось, что твоя мать оставила меня в покое. И тут я обнаружил, что это опять ты с ее поручением. Однако я не имею права полностью отвергнуть и предыдущую версию, что тебя здесь нет и твоя мать позволила мне заниматься своими делами, – закрывшись от меня рукой, произнес отец.
Отец похож на классического ученого из старого кино, рассеянного чудака, чрезвычайно далекого от происходящего. Изредка я замечаю у него короткий острый взгляд, и тогда мне кажется, что отец все видит и понимает, но за этим тут же следует беззащитный нервный жест – отец выставляет ладонь у лица как защиту, как будто закрывается от всех.
– Скажи ей, что я заснул, умер, придумай сама, что хочешь, – бессильно сказал отец и внезапно изменившимся нежным соблазняющим тоном продолжил: – Хочешь, поговорим об аваро-славянском нападении на Балканские владения? В шестьсот шестнадцатом году при Ираклии?
Я спустилась вниз и доложила:
– Папа передал, что он обязательно спустится попозже, и просил начинать семейный совет без него.
– Ваш отец!.. Я больше не в состоянии жить в таком страшном одиночестве! – вскричала мама. – Я все сама, все одна…
– Но, мамочка, он же работает, – нежно возразила Женя. – Не сердись на него.
– Не сердись, – поддержала Мария. – Шопенгауэр утверждает, что умственный труд делает человека непригодным к заботам действительной жизни, особенно в обстоятельствах, требующих энергичной практической деятельности.
– Ну… если уж даже Шопенгауэр… – нерешительно протянула мама. – Ну, хорошо. Раз вашему отцу нет до вас дела и Шопенгауэр его поддерживает, я опять возьму все на себя.
Ангел Женя удивляется, как я могу подмечать смешные черточки в отце и маме. Говорит, что любовь к родителям немыслима без уважения, почтения и так далее. Глупый ангел! Любовь без почтения ничуть не меньше!.. Хорошо, что нас четверо, и маме с отцом достается от всех нас разная любовь – и с почтением, и без!
– Вот что я вам скажу, мои дорогие: мы на пороге новой жизни, – возбужденно сказала мама, она любит говорить красиво. – Вы ни за что не угадаете, что мне сказала Ирка!.. Ну, приготовьтесь – раз, два, три – ку-пи-ли Дом.
Ирка – это тетя Ира, наша соседка и мамина подруга, она первая узнает обо всем, что происходит вокруг, а Дом…
Здесь нужно кое-что объяснить. Мы живем не в Петербурге, а в Лисьем Носу, ближайшем пригороде Петербурга, поселке на берегу Финского залива. Лисий Нос старше Петербурга, ему пятьсот лет.
Лисий Нос – это почти город, от Лисьего Носа до метро «Петроградская», то есть до центра Петербурга, всего двадцать минут на машине или маршрутке, если без пробок. И вся наша жизнь протекает в Петербурге. Лидочка учится в гимназии на Петроградской, Женя работает в поликлинике на Петроградской, Мария и я учимся на Васильевском острове. Правда, первые два курса я училась в Петергофе – математический факультет частично находится в Петергофе, по другую сторону города, и страшно вспомнить – на дорогу в университет у меня уходило три часа, но чего не сделаешь из любви к теории относительности.
Теперь самое важное. Дело в том, что Лисий Нос – особенное место. Этот ближайший к Петербургу поселок у Финского залива – очень престижное место, как московская Рублевка. Земля здесь очень дорогая, и цену на землю знает каждый местный мальчишка, бегающий по лужам в резиновых сапогах, – не так давно жители поселка изумлялись тому, что сотка стоит пять тысяч долларов, потом сотка стала стоить десять, а теперь пятьдесят тысяч долларов.
Самую большую ценность представляют участки у залива. От залива пахнет плесенью, купаться в заливе нельзя, осенью и зимой такие страшные ветры, что кажется, наш дом вот-вот унесет в Волшебную страну, но земля у залива самая дорогая, а мы живем у самого залива.
Это означает, что наш огороженный покосившимся забором участок в двенадцать соток – две сосны, пять яблонь, куст красной смородины и клумба с нарциссами – стоит полмиллиона долларов. Маму это очень занимает, она, как все старые жители поселка, пристально следит за ценами на рынке недвижимости и удовлетворенно оглядывает свои сотки земли, словно пересчитывает деньги в кармане.
Мама любит обсудить, как мы распорядимся нашим виртуальным полумиллионом долларов, прикинуть, какую недвижимость в мире она может приобрести за наши двенадцать соток – две сосны, пять яблонь, куст смородины и клумба. Любит прийти с газетой и, деловито прищурившись, усталым голосом сказать: «Не знаю, что нам лучше купить – виллу в Чехии или апартаменты в Испании?..» В общем, мама, как и все жители Лисьего Носа, чувствует себя властелином мира.
Несмотря на заоблачные цены на землю, Лисий Нос вовсе не выглядит как роскошное курортное поселение, Лисий Нос выглядит странно и негармонично – как человек во фраке и купальных трусах. У нас есть все: роскошные особняки, замки с башнями, дворцы с колоннами соседствуют с несчастными скрюченными избушками и со скромными, из последних сил держащимися деревянными домами с облупившейся краской, как наш дом.
Такое разнообразие объясняется очень просто – земля потихоньку раскупается и застраивается, но именно потихоньку. Кто-то, как мы, просто живет в своих домах и не собирается никуда переезжать, кто-то не хочет продавать свой старый домик без водопровода и туалета – цены на землю так быстро растут, что люди боятся продешевить, продать дешевле, чем завтра продаст сосед. А некоторые участки просто невозможно продать – заброшенные дома, запутанные семейные истории, потерянные документы… просто раздолье для детективных историй в духе Агаты Кристи. Поэтому основная часть Лисьего Носа все-таки «старая», и особняки своей каменной роскошью как будто насильственно вкраплены в покосившуюся деревянную жизнь.
В поселке две жизни. Первая, патриархальная, которую ведут старые жители, – посплетничать у магазина, все про всех знать. В этом обществе есть своя иерархия, в которой мама занимает одно из первых мест. Вторая жизнь, за огромными кирпичными заборами, протекает отдельно от поселка, но жители поселка прекрасно осведомлены и о ней – потому что, как говорит мама, «от людей же никуда не скрыться».
Так вот, Дом. Этот дом всегда называли с особой почтительностью – Дом, и всегда было понятно, когда говорили о чьем-то просто доме или же о Доме. Огромный, в половину гектара участок в соснах, бесконечная кирпичная ограда, причал и сам Дом – красивый, нисколько не похожий на краснокирпичные крепости, построенный как старый господский дом, и только одно напоминает о современности – бассейн со стеклянным куполом и стенами: плаваешь и видишь залив. Но там никто не плавал.
Мы имели к Дому самое непосредственное отношение – у нас был общий забор. Дом был обнесен высоким кирпичным забором, украшенным коваными решетками, но между нами забор был деревянный – высокий, плотный, без просветов, но деревянный, – тут проявился такт бывшего владельца, который был дружен с мамой и не захотел, чтобы на нашем скромном участке с одной стороны выросла кирпичная стена до небес, как Великая Китайская стена. Так что три стороны нашего забора были старые деревянные, а четвертая новая, и за ней – Дом.
Но это еще не все. Дом был построен на огромном, как парк, участке, но расположен так близко к нашему забору, что из окон второго этажа было видно как на ладони все, что происходит за чужим забором, вокруг Дома, и при желании можно было даже разглядеть, что происходит в самом Доме.
Разглядывать, впрочем, было нечего – хозяин давно жил за границей, Дом был необитаем и так долго стоял пустым, что мы привычно обходили его взглядом, считая принадлежностью пейзажа вроде горки или рощицы, и вдруг… Неужели этот особняк купили? И кто же наши новые соседи?
– Женя, в первую очередь это касается тебя… Потом Лизу… – взволнованно перечисляла мама.
– Но при чем здесь мы? Почему нужен семейный совет? – удивленно спросила Женя. – Почему мы на пороге новой жизни?
– Все я, всегда все я… – вздохнула мама. – Девочки, вы хотя бы понимаете, что все всегда я? Я обо всем за вас думаю, обо всем волнуюсь… Вы что, не понимаете? Дом купил мужчина! Неженатый! А сейчас в Доме поселились двое мужчин! И второй, я точно не знаю, но может быть, он тоже не женат. Мы должны немедленно завязать отношения.
Ох… Сейчас мама деловито скажет, что мы должны как можно чаще попадаться им на глаза, главное, конечно, Женя, но я тоже, хотя с моим характером лучше никому не попадаться на глаза…
– Женя, ты должна как можно чаще попадаться им на глаза, – деловито сказала мама, – и ты, Лиза, хотя с твоим характером лучше никому не попадаться на глаза…
Лидочка молчала, но было видно, что и она не прочь попытать счастья на соседнем участке.
– А я? Я тоже хочу! – наконец не выдержала она. – Ну и что, что мне пятнадцать лет, зато у меня грудь в два раза больше, чем у Марии, – я измеряла, и я самая веселая! – заявила Лидочка.
– Ну что же, девочки. У нас чрезвычайно выгодная позиция, у нас с ними общая граница, один выход к заливу. – Мама выражалась как опытный полководец. – Мы должны составить план действий по проникновению на соседний участок.
– Можно сделать подкоп, можно повиснуть на ограде с приветственными флагами, – предложила я. – Если хочешь, я могу проникнуть к ним в дом в качестве молочницы – молоко купим в магазине. А можно выдать нас замуж при помощи нашего кота… Кто-нибудь возьмет кота на руки, встанет на лестницу, приставленную к забору, и незаметно скинет кота на соседний участок.
– А что здесь плохого? – задумчиво сказала мама. – И через минуту к ним постучусь я и скажу – «у вас наш кот», а потом прибежит Лидочка и скажет – «у вас наша мама», а потом…
– Зачем же подвергать риску Лидочку и кота? Постучись к ним и скажи – «у вас наш муравей», – предложила я.
– Я скажу «у вас наш кот», – отмахнулась мама и, поняв, что я шучу, обиженно замолчала.
Я хотела сказать, что еще можно привлечь собак – у нас такса и пудель, можно научить таксу прорыть подземный ход, а пуделя… Но не успела – мама посмотрела на меня взглядом «если ты думаешь, что теория относительности принесет тебе положение в обществе и обеспеченность, то ты просто дура…». Я ответила ей взглядом «не думаю, но мне и не нужно» – близким родственникам не обязательно произносить слова, можно просто посмотреть.
Я как-то нашла на чердаке потрепанную книгу в синем переплете и… Это была какая-то мистика! Я читала, и мне хотелось зажмурить глаза и потрясти головой: оказалось, что наша семья как две капли воды похожа на семью из романа Джейн Остен «Гордость и предубеждение» – вот же мама, вот отец, вот мои сестры! Мать семейства помешана на том, чтобы дочери вышли замуж. И все было так мило, так прелестно, если бы не высветились скелетики. Один жених зависим и неумен, им вертят как марионеткой: сказали «можно любить» – любит, сказали «нельзя» – не любит, для его дамы это просто унизительно. Второй жених тщеславен и горд не в меру, отец семейства – плохой муж и отец, а вот глупая мать семейства вызывает жалость и сочувствие – она всего лишь хочет своим дочкам счастья, и ее неловкие интриги приводят к желаемому всеми счастливому финалу. Впрочем, девушки неплохо заботятся о себе сами.
Моя мама, как во времена Джейн Остен, считает, что замужество – это положение в обществе, уверенность в будущем и чувство защищенности, это черта, за которой «жизнь состоялась». Мамина цель в жизни – «быть не хуже людей», но мама хочет не только быть не хуже людей, но и стать лучше людей. Мама хочет выдать нас замуж, но не просто замуж и не просто удачно, а феерически удачно, за олигархов, медиамагнатов, иностранных аристократов и президента Российской Федерации.
– Некоторые вообще на рынке картошку продавали, а сейчас аристократки… – недоброжелательно сказала мама. Ей кажется, что кто-то отобрал нашу долю удачи. Но все же удачливые продавщицы картошки – мамин главный аргумент. Золотоволосой красавице положено суперзамужество, положено сказочное счастье, несмотря ни на что, ни на картошку, ни на баночки с анализами.
Особенную ставку мама делает на Женю – на меня никакой («у Лизы плохой характер, она слишком много смеется, слишком независимая, мужчины не любят независимых женщин») – и на Лидочку («вот кто сама выйдет в люди и всех сестер выведет»), ну а Марию «хорошо бы хоть кому-нибудь подсунуть».
– А я хочу выйти замуж, – вдруг сказала Лидочка.
– Почему? – с интересом спросила Мария.
– Просто хочу, и все. Может, муж купит мне бутик, и я там буду одеваться…
– Мама! Скажи ей! Я не желаю слушать глупости! – закричала я.
– Мама, скажи ей, что у современной девушки есть альтернативный путь для того, чтобы занять достойное место в обществе… – начала Мария.
– Мама говорит, что если ты не выйдешь замуж в институте, то точно останешься старой девой! – хихикнула Лидочка. – Старая дева, старая дева!..
– Мама из прошлого века, из двадцатого, – надулась Мария. – Это в прошлом веке обязательно нужно было выйти замуж в институте, а теперь все изменилось! Мама! Зачем мыслящему человеку выходить замуж? У тебя есть логичный обоснованный ответ на этот вопрос?
На этот вопрос у мамы был логичный обоснованный ответ – она покрутила пальцем у виска.
– Мама, мама, мама! – толкаясь, кричали Лидочка и Мария.
– Мама, – тихо сказала Женя, намекая на то, что пора прекратить эту возню.
Мама рассеянно посмотрела на нас и погладила Лидочку по голове.
– Хорошо бы у них кто-нибудь тяжело заболел, тогда мы могли бы предложить им услуги медсестры, – мечтательно сказала мама. – А пока что хватит болтать! Вы все, шагом марш прогуливаться по заливу! Или нет, все остаются дома, лучше пусть Женя идет одна с задумчивым лицом!..
Женя ласково улыбнулась и прошептала:
– Бедная мама, мне так ее жалко, она так старается. – Какими бы глупыми ни были мамины наставления, ангел Женя еще ни разу не признала их глупыми, улыбалась, соглашалась и нежничала.
Мария подняла глаза от книги:
– Согласно научным данным, самый важный фактор привлекательности… угадайте, что именно?
– Одежда! – выпалила Лидочка. – Что, нет? Ну тогда обувь? Тоже нет? А что же тогда? Внешность?.. Губы должны быть блестящие, ноги длинные, грудь большая…
– Дура ты, Лидочка, – протянула Мария. – Самый главный фактор привлекательности – это частота взаимных контактов.
О проекте
О подписке