ЕЛЕНА КИПАРИСОВА

КОМНАТНЫЕ СТРАХИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Цикл рассказов  «Комнатные страхи» получился спонтанно. Совсем неожиданно в возрасте 27 лет я наконец съехала от родителей (под их ободряющие аплодисменты) и каким-то неимоверным чудом заполучила в свое единоличное пользование просторную двухкомнатную квартиру в приличной многоэтажке в уютном спальном районе, где как в правильной социальной рекламе во дворе резвились детишки и стройными рядами бродили вечно сонные собачники. Казалось, что может быть лучше начала новой самостоятельной жизни? Было ли дело в моей богатой, но не совсем здоровой фантазии, или я не настолько уникальна, и подобные мысли посещают всех без исключения, но свободное пространство стало для меня не только полем для дизайнерских экспериментов (да, придверный коврик с нецензурными надписями отлично отваживает непрошеных гостей), но и богатым источником идей для рассказов.

Прожив всю жизнь в одной и той же квартире, в которой лишь пару раз оставалось на ночь одна, я была удивлена, насколько пугающими и недружелюбными могут быть новые апартаменты, пусть и полностью обжитые. Вместе со мной там обитали звуки. Незнакомые и малообъяснимые. Шорохи, стуки, скрежеты. Особенно заметные с приходом ночи. Здесь же ютились безобидные на первый взгляд тени, заметные лишь краем глаза. Не буду спорить, возможно, соседкой мне была только моя паранойя. Но все это заставило меня задуматься, насколько одиноки и беззащитны мы можем быть в столь огромном шумном перенаселенном улье. Для рождения нового страха не требуется старинный заброшенный замок или огромный зубастый монстр. Хватает и скромного пространства для фантазии. И совсем не важно, что чудовищ не существует, не важно, что за стенкой неугомонные соседи, а благодаря современным средствам связи можно в секунды услышать голос своих родных. Это ничуть не умаляет природу страха, делая нас перед ним такими же беззащитными, как и первобытные люди, боявшиеся внезапно начавшейся грозы. Самое удивительное, что спустя столько лет и поколений этот мир все ещё состоит из тех вещей, которые мы не можем объяснить. Только если те древние люди старались держаться вместе, мы же наоборот строим крепость, чтобы отгородиться от внешнего мира и нежеланных гостей. Прошёл уже год, а о своих ближайших соседях я не знаю ничего, кроме того, что крайне недружелюбная женщина с лицом надзирателя в тюремном блоке по утрам очень громко ругается на своих детей и мужа, не слишком утруждая себя цензурой. И меня это устраивает (ладно, громкость можно было бы и убавить). Даже находясь во власти своих "кошмаров" я никогда не вспоминаю о тех, кто так близко и может помочь.

Как можно быть столь одиноким и запуганным, когда вокруг столько людей? "Квартирный вопрос только испортил их…" То, что должно было оградить нас от кошмаров внешнего мира, стало почвой для других особенных "комнатных" страхов. Бояться или нет решать вам…

МОЯ КРЕПОСТЬ

В нашем многоквартирном доме никогда не было спокойно. Я давно привык к этому. Бесноватые малыши, гарцующие над головой днем и ночью, истеричная дама по правую сторону лестничной площадки, что-то бубнящая по ночам старушка по левую. Да я и сам не был идеальным соседом, не гнушаясь громкой музыкой и шумной компанией по выходным. Но то, что я услышал той ночью, было совсем иным. Ни на что не похожим. Пожалуй, мне стоит начать по порядку, ведь это письмо, вероятно, станет единственным объяснением того, что случилось и еще произойдет. Пускай я и сам не знаю причин и последствий.

Я уже ложился спать, расправив кровать и приглушив работающий телевизор. Перевалило за полночь, наступила пятница, и я совсем выбился из сил за прошедшую неделю. Дом засыпал, погружаясь в размеренный сонный гул, близкий к полной тишине. Я, кажется, слышал стук двери в соседней квартире, а до этого в комнате этажом выше на пол упало что-то тяжелое. Вы, наверное, удивитесь таким подробностям. Но для меня они крайне важны, как доказательство, что я не совсем безумен и еще помню, как оно было в нормальной, сейчас очень далекой и неправдоподобной жизни.

Уже выключив свет и на наощупь пробираясь через коридор к столь желанной мягкой кровати, я на секунду отвлекся. Не знаю, был ли это тот самый шум или только его зачатки. Какое-то беспокойство, нервирующее гудение, просачивающееся сквозь входную дверь и тормошащее засыпающую комнату.

Я замер, прислушиваясь. Не знаю, зачем. Стоило плюнуть на все и идти спать, но не думаю, что это спасло бы меня в тот момент. Я чего-то ждал, подтверждения своих подозрений или тишины. Тишина не пришла. Вместо нее по ту сторону двери нарастал гомон. Поначалу совсем неразборчивый, будто далеко на улице митинговала толпа протестующих, что-то бурно обсуждая. Я не мог разобрать слов, но почему-то без остановки искал их в непрерывной вибрирующей жуткой мелодии. Тогда я их не нашел.

Простояв у двери с десяток минут, словно загипнотизированный вслушиваясь в приглушенный гул в подъезде, мне с трудом удалось оторваться от этого занятия. Но сон как рукой сняло. Силой заставив себя отойти от двери и лечь в постель, я все равно инстинктивно искал вокруг не тишину, а новые незнакомые звуки. Чьи-то голоса, шаги, шепот? И они там были. По ту сторону входной двери. И они не утихали до самого утра, но я притворялся спящим. Притворялся, что все в порядке.

Наутро все было тихо. Лишь косые, какие-то понурые взгляды соседей, безмолвно подтверждающие, что я не один не мог уснуть ночью. Тогда никому из нас еще не было известно, что началось нечто необратимое. Тогда нам еще не было так страшно. Мы уже были обречены, но не осознавали этого.

Самое печальное, никто не заметил, что нас стало меньше. Сосед с первого этажа, обычный работяга, целыми сутками пропадающий на работе, так больше и не объявился. Никому из нас не было до этого дела. Уже многим позже и до меня дошли сплетни, что в тот день он вернулся домой, уставший и навеселе, а ночью, одержимый алкогольными парами, словно сорвался с цепи, с криками бегая с этажа на этаж – никто не видел, когда именно его скрутили и увезли в вытрезвитель. Но главное, что в нашем подъезде стало тише и безопасней.

Следующей ночью все повторилось. Теперь сильнее, не оставляя сомнений, что все происходит на самом деле. Шелест голосов будто поднялся выше к моему этажу или просто звучал громче. Но столь же неразборчиво. Я как безумный жался к входной двери, пытаясь разобрать хоть слово, но смысл этого загадочного разговора ускользал от меня. Мне так хотелось убрать эту преграду, открыть дверь и, наконец, услышать, что происходит снаружи, но я не решался. Боялся, сам не знаю чего. Одной мыли о том, чтобы выйти навстречу неизвестному, хватило, чтобы мое тело пугливо одеревенело, обращая меня в молчаливую статую на всю оставшуюся ночь.

Иногда мне удавалось уснуть, но это было сродни борьбе между сном и реальностью. Я пытался не прислушиваться, не искать чуждые сонной тишине голоса, но они сами находили меня. С каждой ночью они все отчетливо просачивались в мое укромное жилище и в мое сознание. Плотно укореняясь в нем. Точно так же росло мое желание открыть злополучную дверь, скрывающую от меня правду, заставляя хвататься за замок, убирать цепочку… Но здравый рассудок еще не совсем покинул меня.

Так было не со всеми. Мое терпение и трусость долгое время спасали мне жизнь, но были те, кто оказался не столь удачлив. Оглядываясь назад, мне кажется, я должен знать ответ на главный вопрос – что же произошло с теми несчастными, но, увы, если это и так, сейчас, терзаемым бредом, я не могу свести воедино очевидные факты.

Люди просто начали пропадать. Тихо, незаметно. Кто бы мог подумать, что в столь тесном сообществе, живя через тонкую стену друг от друга и встречаясь взглядом едва ли не каждый день, в итоге, всем будет все равно. Я жил сам по себе, игнорируя других, так же поступали и остальные.

Я могу припомнить только один единственный случай, всколыхнувший наши пустеющие ряды. Молодая семья двумя этажами выше, совсем недавно въехавшая в наш дом. Все, что я знал – обоим родителям чуть больше двадцати, а их крошечная новорожденная девочка всегда была закутана в розовое одеяльце. Никаких имен. Каждый день они гуляли вокруг дома, напоминая идиллию из какой-нибудь приторно-едкой рекламы, поэтому сразу бросилось в глаза, когда двор опустел. Но не это обеспокоило нас, потерявших бдительность граждан. А открытая нараспашку дверь в их квартиру.

Мне не хватило мужества подняться наверх в качестве понятого как просили приехавшие на место стражи порядка. Но я знаю, что в комнате все также горел свет, что-то тихо бубнил телевизор, обе кровати, что детская, что взрослая двуспальная были разобраны, будто владельцы готовились ко сну. В остальном ничего. Никаких следов. Они просто пропали, оставив все свои заработанные тяжелым трудом вещи на привычных местах. Никто из нас не сказал полицейским правды. И я промолчал, хоть и точно знал – они открыли ночью дверь, впустив голоса.

Все происходило слишком быстро. Когда я начал понимать это, было уже слишком поздно. Любой мог пройтись от нижнего этажа до самого верхнего, звоня и стуча во все двери подряд, но никто не отвечал. Думаю, многие пропали, как те несчастные молодожены, а остальные боялись, не открывая двери даже знакомым. Кто-то, самый везучий, наверняка, уехал. Мне некуда было идти. У меня был только мой дом, и я наивно полагал, что смогу уберечь его от вторжения.

Было ли мне страшно? До безумия. Я силой заставлял себя уходить из дома по утрам, опасливо крадясь по притихшему подъезду. И точно так же возвращался обратно, стараясь не задерживаться допоздна. Однажды, было ли это мое воображение или нет, я слышал их за своей спиной, за секунду до того как успел захлопнуть дверь и закрыть ее на замок. Так близко. С тех пор я решил не рисковать, выходя из квартиры только при свете дня и только по крайней необходимости.

Я становился затворником, и никто не мог вырвать меня из цепких рук этого кошмара. Даже не уверен, что кто-то по-настоящему пытался. Мне самому думалось, что так не могло продолжаться вечно. И я был прав, но только и не представлял, что все закончится на мне.

Голоса, они не затихали ни на одну ночь. Все ближе и ближе подбираясь к моей двери. Звуча все громче, но не становясь яснее. Вжавшись в угол и дрожа всем телом, я отчаянно пытался вслушаться, старался разобрать, что же им от меня нужно. Но они издевались надо мной. Мучая, доводя до безумия.

Я не мог спать. Проваливаясь в беспокойную дрему днем, я вскакивал от каждого шороха, бросая лихорадочный взгляд на настенные часы и с ужасом осознавая, что их час неумолимо приближался. Каждую ночь они возвращались ко мне, громко переговариваясь о чем-то своем. А я становился вынужденным свидетелем. Слыша их зловещий заговорщицкий шепот, я пытался молиться, но вот только не знал ни одной молитвы наизусть, как и не был истинно верующим. И, казалось, мои попытки лишь злили их еще сильнее.

Стоило ожидать, что однажды терпению моих мучителей придет конец. Возможно, я сходил с ума, но готов поклясться, в ту ночь они подступили совсем близко. Я слышал шорох и скрежет, а потом тихий неуверенный стук в дверь. Они хотели войти, а я не желал их впускать. Я притворялся, что и моя квартира давно опустела, выключив свет и оставаясь лишь в тусклом полумраке дрожащей свечи. Но они точно знали, что нас разделяла лишь тонкая стена.

В следующую ночь они позвонили. Эта дьявольская трель до сих пор холодит мою душу, заставляя задыхаться от ужаса. Один протяжный оглушительный звонок, всполошивший мою притихшую комнату. Я закрыл уши руками, но тот звон все равно стоял в голове, повторяясь как зацикленная запись. Они знали, что мне ничего не оставалось, только как впустить их. Я сопротивлялся. Так долго, как только мог. Даже тогда, чувствуя, как они налегают на дверь, слыша, как голоса звучат раздражительно громко, будто в одном со мной помещении, я еще надеялся, что смогу уцелеть. Но они были сильнее.

Прошлой ночью кто-то постучал в мое окно. Я не смел пошевелиться, так и застыв в углу прихожей, ежась от холода и страха. Они окружили меня. Стук повторялся всю ночь, от неясного скрежета до звонких четких ударов по стеклу. Мне не хватило духу подняться на ноги и встретиться с ними лицом к лицу. Я не хотел их видеть, будто тогда они могли стать по-особенному реальными. В ту ночь стало предельно ясно – им ничего не стоило проникнуть внутрь, все происходящее было лишь их игрой.

Не знаю почему, но что-то мне подсказывает – времени совсем не осталось. Я пишу эти строки, и даже мне самому они кажутся бреднями безумца, словно и вовсе не принадлежат мне. Мне прежнему. Пусть так. Но я обязан оставить эту историю тому, кто сможет ее прочесть. Не хочу бесследно исчезнуть как остальные. После меня должно остаться хоть что-то, пусть это всего лишь несколько листков бумаги, исписанных корявым почерком. Вы должны знать, что они идут и уже совсем близко. Возможно, именно сегодня я узнаю, о чем же они шепчутся все время. Это тайна не даем мне покоя. Возможно, правда вскоре станет для меня очевидной. Но не для вас. Увы, боюсь, я не успею передать ее вам – они не оставляют свидетелей. Они забирают их с собой.

Я хочу доказать. Доказать вам, что все описанное мною правду, но все что могу – показать. На улице уже стемнело, и шум по ту сторону двери привычно нарастает. Не дай бог, вам услышать его. Не дай бог, испытать то, что пережил я. Не открывайте! Не разрешайте им войти! Не позволяйте им обмануть себя! Держитесь друг за друга. Не закрывайте глаза.

Стук. Теперь в окно. Они теряют терпение, потому что он громкий и отрывисты. Неужели, я один уцелел? И я один оставлю вам весточку. Единственное, что может раскрыть правду. Знайте, если вы найдете мое письмо, и мой рассказ останется незаконченным, значит они…

КОНЕЦ

ТРИ КОРОТКИХ. ТРИ ДЛИННЫХ

Это можно было принять за раннюю весну. На календаре значилось только первое марта, а температура в городе уже уверенно ушла в плюс. Ветер затих, и снежный наст становился рыхлым и вязким, кое-где уже превратившись в неглубокие, но обширные водоемы. Вокруг звенела капель, смешавшись с хлюпающим звуком ритмичных шагов.

Что-то особенное было в сегодняшнем воздухе, какой-то теплый сладковатый аромат, будто природа сделала свой первый глубокий вдох, начиная оживать после тяжелой выматывающей зимы. Не хватало только солнца. Небо над городом висело низко, едва не падая на головы прохожих. Темно-серое, ровное и застывшее. Не планируя ни разразиться дождем, ни разойтись в стороны хмурыми тучами. После обеда на улицах застыл молочно-белый липкий туман, окутывая теплым покрывалом каждого, решившего пройтись пешком. Рита и не думала, что тот может быть настолько зловещим.

Ей пришлось задержаться после работы, воюя с подвисающим старичком-компьютером, не желающим никак сканировать файлы. Она нервничала, злилась, снова и снова кликая кнопку мышки, отчего на экране высвечивалось все больше сообщений об ошибке. Только в семь она выпорхнула из офиса, сразу же у порога утопив свои замшевые зимние сапожки в глубокой холодной луже. Девушка зябко поежилась, еще сильнее кутаясь в пуховик. Вязаная шапка лежала в сумке, и она не собиралась ее надевать, несмотря на то, что начинала мерзнуть. Рита улыбнулась, ощутив легкий порыв ветра в волосах, долгие зимние месяцы она сильнее всего скучала именно по этому. По свободе от этого темного мохерового шлема, от которого, к тому же, сильно чесалась голова.

Окинув черно-белый мир оценивающим взглядом, девушка задумалась – а как давно она видела солнечный свет? Утром тот просыпался позже нее, маяча на горизонте тонкой розоватой полосой, а вечером – не дожидался с работы. В отместку, в выходные она закрывала окна плотными шторами и спала целыми днями. В этом были и свои плюсы – девушка и не заметила, как в этой рутине пришла весна.

Последние прохожие остались на остановке, и домой она шла в полном одиночестве. Туман вился перед глазами, держась лишь на пару шагов впереди нее, но не раскрывая того, что ждало дальше. Девушка торопливо спешила в неизвестное. Казалось, мир исчез, оставив после себя только белесую дымку. Дым, после уничтожающего пожара, который вот-вот должен был вознестись в небо. Даже звуки притихли, будто заглушаемые туманом. Невозможно было толком определить, откуда они доносятся.

«Так можно навсегда потеряться», мелькнула в голове Риты пугающая мысль. Стараясь не потерять ориентиры, девушка застегнула молнию пуховика под самое горло и сильнее вжала голову в плечи. Было безветренно, но неприятный холодок все равно проникал под одежду, будто ледяные пальцы шутника, касаясь чувствительной кожи.