Цитаты из книги «Против часовой стрелки»

Хлеб, который получала по карточкам, ни видом, ни вкусом не напоминал буйство хлебных снов. Он был липким и тяжелым, неизменно влажным внутри от примеси гороха, а на срезе продернут какой-то шелухой, похожей на рубленую солому. Поля объяснила: отруби. Ирина, городской человек, смутно представляла себе отруби как что-то отрубленное и относящееся скорее к мясной лавке, чем к пекарне. Оказалось, где зерна, там и отруби; раньше скотину откармливали, а теперь хлеб пекут. А вкуса он был – божественного.

Дать, чтобы можно было принять, – это искусство. Дать, чтобы не оставить рубца от унижения, чтобы не закабалить. Чтобы даяние было Даром, а не подаянием.

В детстве Ольга прочитала в какой-то восточной сказке: «Отец простился с сыном и ушел туда, откуда не возвращаются». Да, оттуда не возвращаются; возвращаются туда. Смерть – это и есть возвращение.

Писание велит прощать даже врагам. Как же не простить того, кто плоть от плоти? Ведь мать тоже не простила отца! Или простить родного трудней, чем врага, и потому в Писании ничего не говорится о ближнем?.. Плоть от плоти, едина плоть… все равно, что простить себя. А себя простить – трудней или легче, чем врага?

Ибо самые чужие – это свои чужие.

рассматривать через увеличительное стекло, а достоинства смахивают небрежно, как крошки со стола.

безупречны, по определению, лишь собственные дети, лучше которых бывают только внуки. К невесткам, равно как и к зятьям, понятие идеала не приложимо: их недостатки принято

При чем здесь замечательные люди? Она таких совсем не знала. Да и кто замечателен перед лицом Господа?

Как странно, думала она, не замечая, что из глаз медленно текут слезы, прямо в подушку. Как странно: умершие оставляют нам свою недожитую жизнь, мы подхватываем – и живем уже не только свою, но и жизнь тех, кто ушел, только не так, как она могла бы сложиться, – кому ж это ведомо? – а так, как свою собственную, останься они с нами. Мы продолжаем с ними разговаривать, и не только разговаривать – советоваться, спорить, и ждем, что вот-вот откроется дверь – и войдет… А ведь это я – выйду, вот как. Тогда и договорим.

Как странно, думала бабушка сквозь накатывающую дурноту, почти все ушли, а они были младше меня. Только Сенька, хоть и с палкой, а на ногах; слава Богу. Проводил сестру; был маленький, я с ним нянчилась, вырос – Тоня. Сенька – другой. Брат, чтобы – брать. Гроб опустили, и все расступились. Ольга подвела бабушку к яме. Ира взяла полную горсть влажного желтого песка и бросила вслед сестре. Нас только… нас только я. Живу зачем-то.