Утро началось с тишины. Это странно, обычно за окном щебечут все кому не лень, а тут словно вымерли. Гордей поднялся, расправил плечи, почесал шею. Зарос за выходные, побриться треба. Вынул из штанов ремень, взял с полки бритву.
«Вжик, вжик», – присвистывает лезвие, проезжая по коже ремня.
Гордей попробовал пальцем остриё, довольно хмыкнул, охватил пятернёй подбородок. С правой стороны пальцы нащупали выпуклость. Снова хмыкнул, теперь озабоченно и подошёл к зеркалу. Под чёрной щетиной выпуклость просматривалась плохо.
– Глуша! – Крикнул во всё горло.
Послышался металлический грохот, и через секунду в комнату вбежала Гликерия.
– Что случилось? – Глаза большие, испуганные.
– Неси мыло, бриться буду.
– Фу ты, напужал-то как. Чего орёшь, будто скаженный?
– Неси, говорю. Да побыстрей.
Через минуту Гликерия принесла наведённый в стаканчике мыльный раствор и помазок, протянула мужу.
Гордей щупал бороду и хмурился.
– Случилось что? – Снова с тревогой посмотрела на мужа. – Что это у тебя?
– Где?
– На бороде. Вроде как перекосило лицо.
– Сам не пойму. Шишка какая-то.
– Болит?
– Не болит вроде. – Гордей поболтал помазком в стакане. – А ну постой пока. Не уходи.
Намылив подбородок, он аккуратно провёл лезвием по выпуклости, странная шишка выпирала из-под щеки бесформенным бугорком.
– Господи, это ещё что такое? – Гликерия прижала руки к груди и запричитала: – Что с тобой творится, Гордей? Что за напасть на тебя навалилась? То пальцы скрючило, смотреть страшно, теперь лицо уродует. Что за хворь такая? Говорила, надо было сразу к дохтуру идти. Не просто так шишаки эти на пальцах повылазили, вот теперича и до лица добрались. Прошу тебя, пойдём к дохтуру, вдруг ещё не поздно остановить заразу эту. Может, ещё можно вылечить.
***
В светлой приёмной Матвей Еремеевич нервно постукивал карандашом по столу.
– М-да… Непонятно.
От этого постукивания Гордея затошнило.
– Я ещё в первый раз предположила, что он инопланетянин. – Сверкнула голубыми глазами Лидочка.
– М-да? – Матвей Еремеевич не отрывал глаз от шишковидного нароста. Рука с карандашом замерла в подвешенном состоянии.
– Что за чушь! – вступила в разговор пожилая дама, сдвинув очки на нос. – Скорей всего это какое-то редкое заболевание лимфатической системы.
– М-да? – Рука опустилась, и карандаш застучал быстрее.
Гордей снова пощупал шишку, он щупал её через каждые полминуты, всё больше убеждаясь в том, что шишка растёт. Причём разрасталась она не только наружу, но и внутрь.
– А что скажете вы, Матвей Еремеевич? – Глаза Лидочки заиграли голубой лазурью.
Карандаш на секунду замер.
– Резать. – Карандашная дробь ознаменовала окончательный приговор.
***
– Ох, Гордей, Гордей! – Гликерия утёрла платком глаза. – Что же теперь будет?
– Как будет, так будет.
– Зачем ты сбежал, зачем дохтура не послушал? Вона как тебя разнесло, а только полдня прошло. Страшно мне смотреть на тебя.
– Так и не смотри вовсе, раз страшно.
– Я-то ладно, а как на улице покажешься, ведь шарахаться начнут. Может, и правда, лучше было отрезать её, чтобы дальше не пошло.
– Да отстань ты!
Гордей вышел из комнаты, но задержался в коридоре. Нервное состояние отняло силы. Тошнило, ноги подкашивались. Немного подумав, он отодвинул занавеску и прошёл в нишу. Диван скрипнул под грузным телом. Гордей вытянулся во весь рост и через минуту заснул. Проходя мимо, Гликерия печально посмотрела на широкую спину мужа и, вздохнув, задёрнула занавеску.
В хлопотах пара часов что минута. Приготовив обед, Гликерия на цыпочках вернулась в коридор и заглянула за занавеску. Гордей не спал, он смотрел в потолок и тяжело дышал. Она хотела незаметно уйти, но он позвал:
– Иди сюда.
Она присела на диван рядом с ним.
– Что, Гордей?
– Сон мне снился странный, вроде в яме я, а сверху ворон кричит.
– О божечки!
– Я из ямы вылезти пытаюсь, а земля под ногами чавкает, небо гудит и колокол церковный бьёт.
– Это всё из-за переживаний…
– Подожди, не перебивай. Солнце заходит, а ворон в чёрный силуэт превращается, смотрит на меня, страшно так смотрит, и голос, тихий такой, вкрадчивый, пугающий, говорит мне, что должен я силу принять, иначе… – Гордей замолчал.
– Что же иначе, Гордей?
– Не расслышал я. Церковный звон вдруг оглушил. И я проснулся.
– Так откуда звон? Мы же на отшибе, а церковь вона где, отродясь звон сюда не доходил.
– Не знаю. – Гордей приподнялся, сел. – Но видимо придётся мне силу принять, Глуша. Деваться некуда.
– Какую силу, Гордей?
– Тёмную силу земли этой. Я её пробудил, когда дом начал строить, значит не отвертеться теперь. Я не говорил тебе, уж много раз мне велено было принять её, не хотел я, упорствовал, а она тенью за мной ходила, предупреждения посылала, голосом звала. Обмануть я её пытался, вроде как согласие давал, а сам потом открещивался, вот она мне и мстит. То пальцы вывернет, то под ребро шпынёт, теперь, видишь, совсем изуродовать решила. – Гордей вздохнул.
Гликерия с ужасом смотрела на мужа, не веря и не понимая, о чём он говорит. Решила, что бредит и приложила руку ко лбу. Лоб холодный. Нежно провела рукой по щеке.
– Ой! – Схватила руками его лицо, повернула к себе. – Нету!
– Чего?
– Нету шишака-то! Сам потрогай.
Гордей схватился за подбородок, стал щупать, гладить, пару раз пошлёпал ладонью.
– Вот и ответ.
– Гляди, как новенький! – Он провёл рукавом по заднему крылу колеса. – Ну и намучился я с твоим мопедом, Лёвка! Кое-что и прикупить пришлось. На свои, между прочим, сэкономленные на сигаретах. – Приврал Витька.
Тонкий намёк Лёвка понял, но виду не подал.
– Какой ж новенький? Рама вся в царапинах и колесо гнутое.
– Царапины на ходовые показатели не влияют. А колесо?.. – Приподнял заднюю часть мопеда, подёргал колесо. – Нормальное колесо. Это у тебя со зрением неполадки. Ты давно у окулиста был?
– И не был никогда… – заморгал Лёвка.
– Так у тебя косоглазие. Ты сходи, проверь.
– Чего? – Щёки Лёвки налились румянцем.
– Начальная стадия… – Витька опустил мопед, подошёл к Лёвке, заглянул в глаза. – Да ты не переживай. Если вовремя обратиться, то можно исправить.
– Сам ты косоглазый! – Лёвка отвернулся от Витьки и подошёл к мопеду. – Ты его проверял? Он хоть заводится?
– Ещё как! Сань, скажи?
– Угу, – угрюмо поддакнул младший брат. – Один раз.
– Один? – Лёвка вопросительно посмотрел на Витьку.
– Зато как! С пол-оборота!
– Один раз – не показатель.
– Так мать раскричалась, мы же ночью ремонтировали, пригрозила разбить тарахтелку, пришлось свернуть испытания.
– Мне тоже от отца досталось. Соврал, что бензин кончился на полдороге, потому у вас и оставил. Не поверил батька, сказал, чтоб вечером мопед в гараже был. Я отцу никогда не врал, всё из-за вас.
– Так ведь и мы пострадали из-за вранья твоего, Лёвка, пришлось ночь не спать, ремонтировать, учитывай.
– Давай уже заводи, что ли? – Санька пододвинул мопед к брату.
Витька взгромоздился на сиденье, выжал левой рукой тормоз, правой вставил ключ в замок и провернул. Мопед вздрогнул и разразился глухим болезненным кашлем. Потарахтев пару секунд, взвизгнул и заглох.
– Ну и чего? – Лёвка упёр руки в боки.
– Это называется: разбудил, – подмигнул Витька и снова крутанул ключ.
Мопед подпрыгнул и отчаянно затарахтел.
– Ну, – заорал сквозь грохот Витька, – я же говорил с пол-оборота. Слышишь, как звучит?
– Грохот какой-то подозрительный, – заорал в ответ Лёвка.
– Ты, Лёвка, когда уши компотом моешь, косточки вынимай, – орал Витька. – Это же музыка! Симфония!
Из-за сарая показалось рассерженное лицо Ильгиды.
– А ну глуши! – замахала руками сестра.
– Чего тебе? – гаркнул Витька в сторону сестры и сильней надавил на кнопку стартера, не отпуская сцепления. Грохот усилился.
– Глуши, говорю, – Иля подошла и стукнула брата по руке.
Витька заглушил мотор.
– Чё надо?
– Что вы тут шум подняли на всю округу? – Быстрый взгляд Или на Лёвку заставил едва побледневшие щёки последнего снова разрумяниться.
– А тебе чего?
– Того… Мешаете.
– Чего мы тебе мешаем, книжки читать, что ли?
– А хотя бы…
– Мы тут делом заняты, а не ерундой как ты. – Витька сплюнул сквозь зубы.
– Каким ещё делом? – Иля строго посмотрела на Лёвку.
– И.. и.. испытания проводим, – нашёлся Лёвка.
– Твой мопед? – Синие глаза смотрели магически холодно.
– М… мой.
– Вот и испытывай его у себя дома, понял?
– Угу, – Лёвка поджал губы.
– А ты чего здесь раскомандовалась? – вступился за друга Витька. – Мопед – это калым, нам с Санькой за тебя.
– Чего? – в унисон прозвучали голоса Или, Лёвки и Саньки.
– Ну это я так, предположил, – усмехнулся Витька. – Вдруг он на тебе жениться решит. Вот мы ему с Санькой сразу счёт и выставим. – Заржал, обнажив кривые зубы Витька.
На этот раз покраснела Иля.
– Дурак, и не лечишься.
– Ой-ой-ой, а сама-то, глянь, зарделась как помидор.
– Ах ты! – Иля замахнулась на брата.
– Ладно, Вить, прекращай, – примирительно прогундел Лёвка. – Вижу, работает мотор.
– Так что? Кружок по округе и домой?
– Лучше сразу домой.
– Без испытаний? Не, Лёвка, я так не могу, я же перед тобой отвечаю за качество ремонтных работ. – Витька любовно погладил соединительную планку руля. – Давай я с Саньком его прогоню по проложенному в прошлый раз маршруту, ну, чтоб убедиться, что всё в порядке, а ты потом Ильку прокатишь.
– Ещё чего, – фыркнула Иля, но осталась стоять рядом с мопедом. – Никуда я не поеду и вас предупреждаю: с утра милиция в районе шастает, попадётесь без шлема, отберут мопед и оштрафуют.
– Врёшь! – скривился Витька. – С чего милиции шастать?
– Не вру. Говорят, труп на путях нашли, поезд сбил кого-то.
– Чёрт! Как некстати, – Витька задумался. – Что ж ты, Лёвка, нам мопед без шлема подсунул?
О проекте
О подписке