53. Е. И. Рерих – Э. Лихтман
28 марта 1935 г.

Родной мой огненный человечек, страшная тревога в сердце моем. Совершенно невозможно закрыть сейчас Центр, это страшно пагубно отзовется на всем Построении. Нужно принять во внимание и природу Лепети, также и авт[ора] кор[ичневых] книг^[308]. Многое не могу писать, но надеюсь, что огненные воины мои поймут, какое сейчас время!!! Слышу много предупреждений об опасности пренебрежения к главной линии, о необходимости сохранения Центра, и все это усиливает мою тревогу. Ведь существование Центра сдерживает многих, так же как и облегчает получение необходимых док[ументов]. Можно представить себе, какой свистопляс начнется при крушении его! Ведь «имя нужно держать выше высшего». Также кляну себя за слишком осторожное Послание, мне нужно было указать на всю неотложность, всю спешность его участия и помощи. Нужно было, чтобы это осталось запечатленным на бумаге и стояло бы перед глазами. Родные мои, из желания дать мой облик не следует затушевывать столь нужный нам фокус. Без него ничего не построить. Каждому свое место. Знаю, родные, какие трудности переживаете, но верю, что государственный кругозор не будет затемнен. И мы поймем, где и в чем заключается сейчас наиболее важное. Кн[ягиня] Четв[ертинская] пишет, что Леп[ети] ждет решения из Н[ью]-Йорка, обещанного ему будто бы огненным чел[овечком]? Какое это решение, неужели о возможности закрытия его Центра? Не хочу допустить даже эту мысль, ибо знаю, что она не могла сложиться в уме моего человечка. Ибо человечек мой знает, как я всегда настаивала на важности сохранения этого Центра. Думаю, что кн[ягиня] не поняла^[309]. Вл[адыка] шлет свое Ручательство за успех. Как Сказано, чудесное явление готово. Не помешаем же необдуманными действиями. Родной мой человечек, чуй всю тревогу мою. Не предадим Великого Построения! Очень прошу сообщить мне, была ли возвращена сумма, одолженная Учр[еждениям] Чарль[зом] Кр[эном]? Газеты американские пишут о том, что торговля в С[оединенных] Шт[атах] улучшается. Что Х[исс], есть ли надежда на покупку картины? Как мне тяжко, что так мало могу помочь [Вам] сейчас! Но дух мой около Вас и старается всячески поддержать Вас в эти ми[нуты] крайнего напряжения. [Будем] помнить, что у нас много друзей, и не упустим ни [одного]^[310]. Но Ручательство Великое с нами, потому будем верить и [дейст]вовать. Шлю весь огонь сердца и духа. Если бы [внес] Х[исс] – я бы уделила еще на Центр^[311].

54. Е. И. Рерих – американским сотрудникам
28–30 марта 1935 г.

Родные мои и любимые, пришли Ваши письма после встречи с огненным человечком. Радовалась от всего сердца еще раз выраженной Вами готовности сотрудничать в полной мере. Таким пониманием, проявленным в действиях каждого дня, все облегчится и даже невозможное станет возможным. Так прежде всего хочу сказать моей Порумочке, как несказанно счастлива была я, читая заключительную страницу ее письма, – так и построим!

Вы уже получили ряд вестей моих о спешности развития фонда сколаршипов. Также и о том, что нельзя мед держать открытым, ибо мухи налетят, и, конечно, прежде всего с ближайших мест. Совершенно необходимо, чтобы была понята великая поспешность с этим культурным начинанием. События так спешат, и, как Сказано: «Плод, не снятый вовремя, загнивает»^[312], или, как говорил Петр Великий, «всякое промедление смерти подобно». Чую это всем духом моим и так мучительно стремлюсь передать это всем, кому следует. Ведь мы должны понять, что с упущением этой возможности все дела осуждены на тяжкое существование. Я знаю, что лишь в проведении этого задания лежит спасение всех и всего.

Конечно, это письмо придет уже после Великого Дня Торжества Духа. Как мудро была использована возможность явить солидарность и дружественность С[оединенных] Шт[атов] к Ю[жной] Ам[ерике] перенесением Ратификации Пакта в офис самого Главы. Но должна сказать, что меня очень изумляет, что произошло с обещанным циркулярным письмом из Ст[ейт] Д[епартмента]? Модрочка не нашла нужным уведомить меня об этом. А я так беспокоилась об этой бумаге и просила, чтобы Г[алахад] проследил, в каких выражениях, когда и кому будет послан этот новый документ. Из Риги до меня повторно доходят сведения, что никаких уведомлений ни Правит[ельствами], ни местными Ам[ериканскими] Пос[ольствами] не получено. Как нужно это понять? Ведь если бы такое официальное уведомление, или, как называют его в Риге, приглашение к Ратификации Пакта, от С[еверных] С[оединенных] Шт[атов] было вовремя получено Прибалт[ийскими] странами, то, возможно, что к этому дню они прислали бы и свои подписи. Вы уже имеете об этом мои письма и даже телеграмму, и, возможно, что кое-что уже разъяснилось.

Радовалась также уверениям, что все указания о великом значении Пост[оянного] Ком[итета] по продвижению Пакта были приняты и поняты. Конечно, хорошо иметь среди членов Пост[оянного] Ком[итета] авторитета по международному праву. Когда письмо это дойдет, Исторический День уже будет запечатлен. С величайшим нетерпением жду, родные, Ваших писем!!! Сколько должно быть сделано! Спешность, спешность, спешность!

Мы получили Указание запросить Моск[ова] дать статью о Н.К., ибо в Риге задумали кроме монографии Н.К. на латышском языке в спешном порядке издать еще небольшую брошюру по-русски, в которую вошла бы статья Вл[адимира] Ан[атольевича] Шибаева о Пакте. Конечно, нужно просить его поспешить. Все еще не имела времени просмотреть проект Рубак[ина]. Целыми днями пишу письма. Указано написать еще ряд ответственных писем и, между прочим, в Хар[бин]. Прошу Зиночку проявить еще некоторое терпение с Моск[овым]. Также не заботиться о Шнарк[овском]. Если он не появляется на нашем горизонте, тем лучше. Строить можно, если есть пригодный материал, но если его нет, то нужно выждать и прикопить новый. Полезно в разговорах с Моск[овым] напоминать о других русск[их], умеющих чтить Н.К. Пусть знают, что не на них опираемся. Им дается возможность, но они могут выбирать. Соображения Зиночки о Греб[енщикове] вполне справедливы, и потому и тут останемся спокойными зрителями. Насильно тащить людей нельзя. Думаю, что Дехтерев тоже из узкоцерковников, потому и с ним нужно быть очень осторожной. Конечно, все прикоснувшиеся так или иначе к Теос[офии] или другим Учениям много шире и с ними легче. Так в Болгарии, думается мне, будет легче найти годный материал, нежели в Югославии, конечно, Ас[еев] является там исключением. Письмо Черт[кова] мне не нравится, его кругозор невелик, но ясно, что главная цель местных вл[астей] – внести как можно больше разложения в эмигр[антские] круги и тем обезопасить себя от возможности сплоченного, твердого блока. В этом отношении весьма показательно назначение Родз[аевского]. Политика, конечно, крайне близорукая, так как репутация нападающих хорошо установлена. Но, как сказано: «Человек предполагает, а Бог располагает». Грядущие события многое поставят на место. Потому наше отношение к эмигр[ации] должно быть спокойное, без всякого страха перед клеветой, но полное утверждения достоинства имени, без лишних истерических суперлативов^[313], с указанием на положительные факты великого культурного созидания. Следует напоминать людям, что их мнение не есть мнение всех кругов русских, и придет время, когда глаза их откроются на многое. Спокойный тон всегда действует оздоровляюще. Ведь у Зин[очки] много доказательств обратного, именно прекрасного отношения к Н.К., пусть припомнит прекрасные формулы, хотя бы Руб[акина] и Рудз[итиса], и т. д.

Что можно посоветовать Фосдику? Главное, пусть не насилует себя и спит, сколько требует его организм. Сейчас всем так трудно! Нужно суметь в бодрости дожить до великого просвета, который не за горами. Ведь не забудем же мы о всех сотрудниках, о всех помогавших нам!! И лучше иметь прекрасное будущее впереди, нежели родиться во дворце и кончить в подвале. Так преисполнимся мужества на оставшиеся малые годы перед воссиянием Чертога Небывалого.

Сейчас пришла Ваша телеграмма о Европ[ейском] Центре. Это большой удар по главной линии. Нам Сказано: «Конечно, небрежение к главной линии не предрасполагает к успеху»^[314]. Стараюсь понять, чем вызвана спешность этой телеграммы, может быть, приближающимся сроком квартирного платежа? После встречи с огнен[ным] чел[овечком] «ручной зверь» ничего определенного мне не сообщил, кроме нескольких кислых замечаний. Чтоб ответить ему, я ждала обещанного письма с парохода, но оно еще не дошло. Несомненно, что именно сейчас самое пагубное время для закрытия Центра, ибо нельзя забыть о х[арбинской] клевете и об отголосках ее в Париже и т. д., потому закрытие будет истолковано врагами и подхвачено малодушными как крушение культурного дела Н.К. и может губительно отразиться на всем Построении. Надеюсь, что Вы своевременно известили Ф[уяму] об этом создавшемся положении. Очень и очень прошу понять, что ввиду связи этого дела с главной линией прекращение его в столь неудачный момент может повлечь серьезнейшие последствия и потому должно быть обсуждено со всем пониманием. Ведь у нас все совершается не так, как у других, и потому мы обязаны приложить все усилия, чтобы легкомысленно не предать Великого Построения. Вы знаете мои ресурсы и что на мне лежит ужасное бремя М[узея], но, если Х[исс] доплатит оставшуюся сумму за купленную картину, я уделю из нее, чтобы протянуть еще некоторое время с Пар[ижем]. Возможно, что можно будет еще уменьшить плату за помещение и не связывать себя годовым контрактом, но лишь четвертями, отпустить секретаршу и снова предложить Жоржу, как уже раньше делал это Н.К., найти себе должность, уделяя лишь свободное время собраниям в Центре. Он сам будет держаться за Центр, ибо это дает ему некоторое положение. Как всегда, все сны мои оправдываются, и потому нужно быть готовыми к величайшему последнему напряжению при крутом подъеме. Но в минуты обрыва моя рука находила уготовленные поручни и чувствовала легкое прикосновение к спине Руки сопутствовавшего Вел[икого] Вл[адыки]. Но кто из земных воинов поможет в этом последнем чрезвычайном напряжении? Конечно, чудо завещано, но нужно не помешать этому чуду! И помнить поверх всего о главной линии, без этого нет спасения! Бедный Н.К., как он беспокоился о продаже картин. Как ужасно, что спрос и предложение не встречаются! Но будем бодры и посмотрим, что можем мы сделать. Конечно, с падением доллара и заработок Н.К. очень упадет. Вы уже знаете, как разница в курсе сказывается на получаемой ими сумме. Также Вы, конечно, понимаете, что и заработок этот идет большею частью на заложение общего успеха. Да, ужасно было бы взорвать Центр в переживаемое нами время, это было бы преданием всего дела. Таково Мнение Вл[адыки] и мое. Кроме того, без Ф[уямы] решать по главной линии мы не можем. Ах, как важно, чтобы все сотрудники осознали всю важность охранения главной линии, ибо без нее не может быть успеха и в прочих делах. Все сойдет на нет. Нужно взвесить, прежде чем нанести непоправимый вред. Даже недоброжелательные мысли в этом направлении разрушительны. Мы это должны всегда помнить. Аура наша отражает каждое наше чувство. Нельзя слагать ее из отталкивающих эманаций.

Между прочим, я не имею сведений, когда кончается годовой контракт помещения, но запросить об этом Шкл[явера] телегр[аммой] опасаюсь, чтобы не вызвать губительной паники. Также не знаю, осталась ли де Во Председ[ательницей], она мне не ответила, и Лепети обходит этот вопрос полным молчанием. Также я не получила обещанного письма от О[яны] с освещением действительного положения вещей. Боюсь, что с парохода она не написала, ибо буря была так сильна! Но, может быть, со следующей почтой получу какие-либо дополнительные сведения. Не думайте, родные, что я не представляю себе всей трудности Вашего положения. Знаю все, но ведь и Щит Вл[адыки] над нами, и потому главное – не падать духом и явить находчивость и подвижность. Итак, «конечно, пренебрежение к главной линии не предрасполагает к успеху. Правильно думает Ур[усвати], что Пар[иж] сейчас нужен – пусть телеграмма утвердит. Новые обстоятельства дадут новые возможности. Ручаюсь за успех. Чудо у дверей. Рука явит спасение дел. Чую – явление готово. Ур[усвати], ярко яви Щит. Ярко сумейте чудо понять»^[315]. Неужели, родные, явим малодушие и уподобимся тем, о ком сказано в Учении: «Ждали Вестника десять лет и накануне Его прихода заперли дверь!»^[316]

Мой огненный чел[овечек] любил формулу о доверии до конца. Только ею и дойдем до положенной победы. Посылаю телеграммой в Париж 3000 франков.

Пришла сейчас, 29-го, Ваша телеграмма о рассылке офиц[иальной] бумаги. Мое письмо уже ответило на нее. Вспоминаю при этом о той неприемлемой редакции бумаги, представленной Другу для рассылки в Посольства, и на полную враждебность которой так справедливо указала моя Порумочка. Была ли отослана бумага в этой редакции? Тогда нечего изумляться. Также посол в Приб[алтийских] странах очень отр[ицательный] тип.

Так, родные, прошу Вас явить мужество и находчивость, чтобы дотянуть до победного часа. Спешность, спешность, спешность. Чудо у дверей. Сколаршипы необходимы.

Шлю Вам, родные, все устремление духа и сердца. Прошу помнить, что чудесное явление готово. Не закроем перед ним дверей. Помните, как сказано, что обязанность каждого сотрудника – изыскивать средства. Огненный мой челов[ечек], как жду писем! Итак, преисполнимся мужества и не повредим великому Построению. Все мысли, все устремления с Вами.

Деткам шлю всю нежность. Что гланды Флавия?

Духом и сердцем с Вами,

Е. Р.

Сейчас буду писать Лепети, чтобы выяснить с ним, какие еще сокращения могут быть сделаны, чтобы дотянуть до лучших времен, которые заповеданы^[317]. Пришло письмо от кн[ягини] Четв[ертинской], пишет под давлением Лепети, который ждет решения из Н[ью]-Й[орка], обещанное ему огн[енным] челов[ечком]. Много что написано, вплоть до угроз. Все это мы знаем и понимаем, и потому необходимо как-то дотянуть. Буду писать им, копии пришлю Вам. Оцените прилагаемую выписку.