– Что он тебе сказал? – Месье Карл побледнел, он не мог скрыть свое волнение и, чтобы Анни не заметила его дрожащие руки, полез в карман своего плаща, достал папиросу и закурил. Он так некстати вспомнил, что почти сразу после того, как его прекрасная Марион нашла чудную девочку в корзинке для белья перед чулочной, он встретил на улице нищего, который так напугал его своим безумным взглядом. Даже сейчас, спустя восемнадцать лет, Карл хорошо помнил тот поздний вечер, когда он спешил домой к молодой жене и младенцу, которого его любимая жена уговорила оставить в семье, он так торопился, что едва не сбил с ног странного мужчину. Судя по непотребному запаху и рваной одежде, это был обычный нищий, которыми буквально кишел Париж в те годы.

– Посторонись, любезный! – месье Карл брезгливо отодвинулся от смердящего прохожего. – Я спешу домой.

Карл уже почти обогнал его, как услышал за своей спиной странный скрежет, который лишь очень отдаленно напоминал смех живого существа. Карл помнил, как тогда ужас пополз по его спине, как он обернулся и увидел, что нищий смеется, мужчина вытянул вперед одну руку, рваная одежда свисала с него лохмотьями, а он продолжал смеяться и что-то протягивал перепуганному Карлу.

– Теперь это твое! – нищий, слава богу, перестал издавать эти скребущие звуки и сделал шаг навстречу остолбеневшему Карлу, – теперь это твое, – повторил прохожий и протянул ему детский башмачок, очень похожий на те, в которые была обута найденная ими девочка.

Карл в ужасе отшатнулся, в панике он никак не мог вспомнить, в обоих ли башмачках был найденный Марион младенец, и если одного не хватало, то значит ли это, что девочка – дочь этого ужасного нищего? Или он просто украл у кого-то малютку?

– Поди прочь, – пробормотал Карл, пятясь почти так же, как сегодня Анни, к чулочной.

Нищий снова рассмеялся своим жутким смехом и швырнул башмачок на грязную мостовую:

– Как будет угодно, месье! Теперь это все твое! – произнес прокаженный, а когда Карл бросил на него взгляд, полный ужаса, ему показалось, что у нищего, как у кошки в темноте, светятся глаза, правда, в отличие от кошачьих, они сияли жутким серебряным цветом.

Карл повернулся и бросился бежать, он спрятался в своей лавке и закрыл двери на все замки. Он никому и никогда не рассказывал об этой встрече и сам сумел убедить себя в том, что это была всего лишь игра его воображения, так как в тот момент он был сбит с толку и находился под впечатлением от появления в его доме крохотного подкидыша.

– Что он тебе сказал? – повторил свой вопрос месье Карл, докуривая папиросу.

– Он сказал, – Анни замялась, она никак не могла справиться с волнением, но затем набрала в грудь побольше воздуха и решилась, – он мне сказал, что мой отец проклят дьяволом и я проклята…

– Какая чушь, – пробормотал пораженный до глубины души месье Карл, – это все чушь, сейчас полно сумасшедших, Париж буквально наводнили крысы и умалишенные.

– Хорошо, – пробормотала Анни, – я пойду к Летиции, ей надо помочь, мадам Катрин была сегодня недовольна моей работой.

– Да, да, – рассеянно пробормотал месье Карл, – иди, детка.

Когда Анни ушла в другую комнату, Карл подошел к двери и приоткрыл ее. Даже несмотря на дождь и темноту ночи, в тусклом свете фонаря он сумел разглядеть крохотный детский ботиночек, валяющийся на мостовой.

– Господи Иисусе! – пробормотал Карл, громко захлопывая двери. Тогда, восемнадцать лет назад, он вот так же, но, правда, уже на следующее утро после встречи, искал брошенный нищим башмачок на мостовой и не нашел его…

– Зато я нашел его сейчас, – пробормотал месье Карл, в ужасе сжав виски. Он, взрослый и бесстрашный мужчина, который видел многое, сейчас был напуган как безусый мальчишка. Марион тогда сказала, что на подкидыше был всего лишь один башмачок и что этот прокаженный случайно нашел на мостовой второй, но Карл и тогда чувствовал, что все не так просто, а сейчас понял это. У них с Марион не получилось родить своих детей, и Анни стала их единственной дочерью, а потом его любимая жена и вовсе умерла. И все это как-то связано с появлением в их доме Анни и с этим жутким бродягой, который уже дважды появлялся в его жизни. Или он просто придумал себе черт-те что, не имеющее ничего общего с реальностью?

Россия. Наши дни

В следственном комитете Полине достаточно долго задавали идиотские вопросы и почти ничего не рассказывали про Андрея, и лишь когда она сорвалась на безобразную истерику, следователь Иван Васильевич Романов стал с ней более откровенным.

– Вашего мужа нашли на стройке его рабочие, они пришли на объект после ужина, увидели, что его машина припаркована у коттеджа, и зашли внутрь. Как утверждает бригада, они все были вместе в столовой, а потом так же, всем составом, вернулись на объект. В одной из недостроенных комнат они обнаружили Андрея Викторовича без сознания и вызвали бригаду «Скорой помощи». Врачи определили, что у вашего мужа черепно-мозговая травма. Сейчас он находится в Первой городской больнице в реанимации.

Как бы Полина ни была напугана и расстроена, она сообразила, что, раз этим делом занимается сам следственный комитет, значит, есть подозреваемые в нападении на Андрея, и это не несчастный случай из разряда «оступился и упал». Ну хотя бы муж пока живой, и его никто не похищал.

– На моего мужа было совершено нападение? – спросила Полина, из последних сил стараясь держать себя в руках.

– Да. – Иван Романов как-то замялся. Следователь не понравился Полине с первого взгляда: мужчина около сорока лет, лысенький, с пузиком, неприятно свисающим на брюки, с черненькими бегающими глазками, он казался каким-то скользким типом.

– На голове у вашего супруга мы обнаружили следы от удара тяжелым предметом, поэтому нападение было совершено точно. Но вот каким предметом его ударили и кто это сделал, мы пока не знаем. Поэтому я вас и спрашивал, есть ли у вашего мужа враги и кого вы могли бы назвать в качестве подозреваемого. Может, он вам рассказывал о неприятностях на работе? Может, какие-то финансовые проблемы? Деньги в долг брали или давали?

Полина отрицательно покачала головой:

– У нас все было как всегда, ничего такого Андрей мне не рассказывал, да он и не особенно болтливый.

– Жаль, – Иван Романов действительно расстроился, и это было видно невооруженным взглядом, – ну тогда это будет долгое дело, его рабочие тоже говорят, что все шло как обычно. Короче, надолго это. – Следователь махнул рукой. – Ну, идите домой, чего уж сейчас…

– Как домой? – Полина едва сдержалась, чтобы не огреть этого пузатика стулом. – И это все? А как же мой муж?

– Ваш муж в реанимации, – раздраженно ответил Иван, – подозреваемых у нас нет, его не ограбили, все было при нем, и дорогущий сотовый, и портмоне, полное денег. Поэтому зацепок пока тоже нет, не ясны и мотивы преступления, езжайте в Первую городскую больницу, только вас к нему все равно не пустят.

Полина молча встала и пошла к двери, потом все-таки повернулась и посмотрела на следователя:

– А вообще, есть хотя бы шанс, что найдут виновного?

Иван ухмыльнулся:

– А как же.

Полина вышла в коридор и закрыла за собой двери. Она направилась к выходу, состояние шока стало понемногу отпускать, а на его место пришла паника.

– Что делать? – Полина выскочила из следственного комитета и начала метаться по вечерней улице. Она никак не могла решить, куда ей в первую очередь надо поехать: домой, чтобы переодеться, поесть и выпить успокоительного, или сразу в больницу к мужу, чтобы поговорить с врачами. Полина, немного поколебавшись, все-таки решила сразу ехать к Андрею, она вызвала такси и теперь замерзала на улице, тонкие брюки от спортивного костюма продувались насквозь.

В больнице Полина первым делом кинулась в приемный покой, но время уже было позднее, и с ней там даже не стали разговаривать. Когда она спросила про Андрея, дежурный врач куда-то при ней позвонила и сухо ответила, что состояние стабильно тяжелое и без изменений.

– Идите домой. – Дежурный врач смотрела сквозь Полину, в ее голосе сочувствия было ноль целых ноль десятых. – Если он умрет, вам позвонят, если не умрет, завтра сами позвоните и узнаете о его состоянии. Пока ваш муж находится в реанимации, вам к нему заходить запрещено.

– Но… – попыталась возразить Полина и поняла, что это бесполезно, никому она здесь ночью не нужна, и никто с ней сюсюкаться не собирается. Это только в «Докторе Хаусе», Полина любила этот сериал, испуганным родственникам приносили воду, успокоительные капли и добрые дяденьки и тетеньки врачи сидели с ними, пытаясь привести их в чувство. В реальной жизни всем на всех начихать.

Полина втянула голову в плечи и, стараясь заглушить «дружелюбные» слова дежурного врача «если он умрет, мы вам позвоним», поехала домой. Этот вечер ей казался бесконечным, вроде бы совсем недавно она стояла возле плиты и переживала, что придется снова разогревать котлеты мужу, и вот уже и следователь, и реанимация, и еще неизвестно, что ее ждет впереди.

Она вернулась домой, скинула одежду и сразу же пошла в душ. Сделала воду практически невыносимо горячей, но ее все равно продолжало трясти от холода.

«А на что я буду жить? – подумала Полина, пытаясь согреться под струями горячей воды. – Я даже не знаю, есть ли у нас какие-то накопления или нет. Я не знаю ПИН-код от карточки мужа, я…»

– Я вообще живу очень безответственно, – произнесла Полина вслух и вышла из душа, закутавшись в большой махровый халат. В комнате она села в кресло и задумалась: а ведь действительно, случись что с Андреем, ее зарплаты фрилансера хватит только на коммунальные услуги и два килограмма картошки в месяц. Общих накопительных счетов у них не было, квартира принадлежит Андрею, умри он сейчас, она останется на улице без гроша в кармане. У Андрея была жива мать, с которой Полина не общалась, и еще две сестры, а это значит, что квартира мужа отойдет им.

Полина закрыла лицо руками. Ну как, как можно было быть такой глупой? Ей почему-то и в голову не приходило, что с Андреем могло что-то случиться, он же молодой и здоровый мужчина и вот такое…

Она дотянулась до дивана, стоявшего рядом, и взяла с него плед, в который закуталась и задремала в кресле. Проснулась она оттого, что надрывно звонил ее сотовый телефон.

– Полина Васильева? – Чужой, холодный голос. – Это вам звонят из Первой городской больницы. Ваш муж…

Париж. 1847 год

Анни закончила свою работу. Месье Карл ее дождался и предложил идти домой вместе, чему она была несказанно рада. Перспектива еще одной встречи с этим полоумным бродягой ее очень пугала. Когда они вышли из чулочной, дождь уже прекратился, и Париж погрузился в кромешную тьму, едва разбавленную светом тусклых фонарей. Анни шла рука об руку с месье Карлом и то и дело оглядывалась, ей казалось, что она слышит за собой шаги прокаженного.

Когда они проходили мимо того самого места, где до сих пор еще лежал детский башмачок, месье Карл сделал вид, что его не заметил, и только лишь ускорил шаг, увлекая за собой Анни.

– Месье Карл, – Анни не могла ни о чем другом и думать, они шли по площади Сан-Мишель и уже почти подошли к дому, когда она наконец решилась спросить еще раз, – мне кажется этот нищий что-то знает про меня, у него были такие глаза, – девушка запнулась, – я…

Услышав про глаза бродяги, месье Карл непроизвольно вздрогнул, и Анни это заметила.

– Вам нездоровится? – Она остановилась и заглянула ему в глаза. – Вы дрожите.

Карл посмотрел на свою девочку, он всегда считал ее своей дочкой. Сколько раз, когда она была еще совсем маленькой, играя, она засыпала у него на руках. А вот сейчас перед ним стоит красивая девушка с белокурыми волосами, и, что странно, он понял, что Анни не его родная дочь, только когда появился Жан. Словно этот прощелыга-студент пробудил его ото сна, в котором он благополучно пребывал восемнадцать лет. Вот и сейчас, чем дольше он смотрел на встревоженную Анни, тем сильнее ему хотелось ее поцеловать.

«Что за дурные мысли», – обругал себя Карл, а вслух поспешил успокоить Анни:

– Все хорошо, моя дорогая, просто я немного замерз, сегодня сыро. Так что ты там говорила про его глаза?

Они не спеша пошли дальше, но вместо того, чтобы повернуть домой, пошли по набережной Турнель.

– Смотри! – Месье Карл решил хоть ненадолго сменить тему. – Скоро собор будет выглядеть вполне себе прилично.

Они остановились напротив собора Нотр-Дам-де-Пари. В последние годы, благодаря произведению великого Гюго, интерес к храму снова возродился. Сейчас строительными лесами был украшен весь фасад собора, а на его крышу устанавливали фигуры устрашающих химер и горгулий. Внутри же храм почти не изменился, Карл часто захаживал туда, чтобы очистить свою душу от греховных побуждений.

Но Анни даже не посмотрела в сторону величественного храма, она была полностью погружена в свои мысли и выглядела очень расстроенной.

– Месье Карл, – снова начала Анни, – мне кажется, простите, если я вас оскорблю своими подозрениями, что вы знаете несколько больше, чем мне говорите про нищего. Вы что-то скрываете от меня? Вы знаете, кто мой настоящий отец?

У Карла от напряжения жутко разболелась голова, он едва не заскрипел зубами, так невыносимо больно отозвались слова Анни в его сердце и душе. Что он мог сказать этой девушке? Что, кроме той неприятной встречи с нищим восемнадцать лет назад, он больше ничего не может сказать. Что кто она такая и откуда появилась, так никто и не знает, но подруга его покойной Марион, мадемуазель Кати, как-то случайно обмолвилась, что мать Анни, после того как подбросила девочку к ним, покончила с собой. Прыгнула с моста в Сену, и ее тело так и не нашли. А быть может, это была и не мать Анни, а совсем другая женщина, кто теперь разберет, в любом случае эта тема для Карла была крайне неприятна, и он не хотел ее обсуждать.

– Я ничего не знаю, Анни, – ответил Карл несколько грубее, чем собирался, – все это бред, я тебе уже говорил, забудь, нам пора домой.

– Хорошо, – покорно согласилась Анни, но Карл видел, что девушка не успокоилась и продолжала думать о своем.

Дома их уже ждала обеспокоенная мадам Катрин, она встретила их у самой двери.

– Месье Карл! – воскликнула она с радостью, и Анни сморщилась. Она видела, как мачеха искренне обрадовалась, увидев, что ее муж вернулся домой живой и невредимый. Девушку это сильно задело, она ощутила укол ревности и быстро ушла к себе в комнату.

– Месье Карл! – снова воскликнула мадам Катрин. – Я волновалась и уже трижды подогревала вам ужин. Где вы были?

– Не сейчас, Катрин, отстань. – Карл быстро ушел в одну из «их» комнат и закрыл за собой двери.

Анни слышала, что мачеха еще немного возмущалась для приличия, а потом ушла на кухню и загремела там посудой.

Мадам Катрин была всем известной сплетницей. Это благодаря ей Анни узнала, что Софи, дочь начальника ночной стражи, ждет ребенка от бедного писаря, и при этом они даже не были обвенчаны. Она рассказала Анни, что начальник дома слепых в Париже имеет еще одно доходное место, а именно он владеет одним из многочисленных борделей на улице красных фонарей. Мадам Катрин знала все и обо всех, и Анни подумала, неужели она не пыталась что-нибудь выведать о падчерице своего мужа? Да быть такого не может!

Поэтому Анни собралась с духом и пошла на кухню к мачехе, чтобы помочь ей с ужином и заодно выяснить все о своих родителях. Вдруг эта сплетница что-то да и накопала?

Мадам Катрин в это время готовила рисовый суп, к нему прилагался хороший кусок сала, который она всегда покупала у своего родственника, который держал небольшой скотный двор прямо на окраине Парижа. Женщина, видимо, была сильно обижена поведением месье Карла, потому что вымещала свою злость на копченом сале, яростно кромсая его огромным кухонным ножом.

– Позвольте мне помочь вам. – Анни осторожно сделала шаг в сторону мачехи и остановилась, ей пришло в голову, что женщина сейчас отложит сало и бросится на нее.

– Чем же? – Мадам Катрин подняла на нее бледное лицо. Она и раньше-то никогда не отличалась особой красотой: слишком худая, даже высохшая для своих 45 лет, невзрачные волосы всегда убраны в мышиный хвостик, серое лицо, но сейчас еще и огромные черные круги залегли у нее под глазами.

– Вы заболели? – ахнула Анни. Видимо, они с месье Карлом были настолько поглощены своими мыслями, что не заметили состояние женщины, когда вернулись домой.

– Мне действительно что-то нездоровится, – мачеха машинально потерла лоб рукой, – довари за меня суп, а я пойду к месье Карлу и прилягу.

Анни осталась одна на кухне, немного разочарованная оттого, что ей ничего не удалось разузнать о своих родителях, и сильно обеспокоенная состоянием здоровья мадам Катрин. Еще не хватало, чтобы мачеха заболела. Тогда на ее лечение уйдут все последние деньги, которых и так у них в семье осталось не так много. Чулочная приносила стабильный, но небольшой доход. Но даже больше, чем мысль о возможных предстоящих финансовых тратах, Анни пугал шанс заразиться от мадам Катрин, уж больно нехорошо та сейчас выглядела. Девушка доварила суп, а затем пошла в комнату писать месье Карлу прощальную записку. Она только что приняла решение его ослушаться и намеревалась завтра же отправиться с Жаном и его родителями к ним в аббатство в качестве его законной невесты. Анни понимала, что сейчас уехать из Парижа на юг Франции в Жюмьеж было бы самым правильным решением, подальше от этого странного нищего, ставшего причиной ее волнений, да и подальше от самого месье Карла; Анни чувствовала, что между ними происходит что-то нехорошее, что ее и пугало, и тянуло к нему одновременно, но это необходимо было прекратить. А сейчас еще и болезнь Катрин. Анни меньше всего на свете хотела бы ухаживать за мачехой, если та все-таки сляжет.

Девушка встала посередине своей комнаты и огляделась: она прожила здесь целых восемнадцать, можно сказать, счастливых лет, пока не умерла мадам Марион. Но сейчас, с появлением в доме мадам Катрин… Анни до сих пор не могла понять, чем месье Карла так привлекла эта женщина, бездетная вдова, что он на ней даже женился. Так вот, сейчас Анни тоже жилось неплохо, но атмосфера в доме все время была какая-то напряженная, казалось, что в воздухе постоянно витает какая-то недосказанность или скрытая враждебность. И вот сегодня вечером все сложилось: Анни поняла, что ее время в семье месье Карла истекло и ей пора жить своей жизнью. Конечно, она его никогда не бросит, и он всегда может рассчитывать на законный кусок хлеба и стакан воды из ее рук, но сейчас она уходит.

Анни решила вернуться сюда не раньше чем через пару месяцев, уже став законной женой Жана, и посмотреть, как смирится с этим месье Карл и успокоится ли мадам Катрин, а пока пришло время собирать вещи. В небольшой сундук Анни наскоро покидала всю свою немногочисленную одежду: войлочную шляпку, несколько платьев и пару туфель. Когда решение было принято окончательно, Анни поняла, что не может и не хочет оставаться здесь до утра, она взяла сундук в руки, накинула капюшон плаща и вышла на ночную улицу.

Девушка быстрым шагом отправилась на площадь Сан-Мишель, ночью там можно было найти извозчика, да и вообще она редко когда бывала безлюдной. Цыганские выступления, ряженые скоморохи, уличные торговцы и проститутки толпились на ней круглосуточно, а Анни меньше всего хотела сейчас оставаться одна, ей было страшно от принятого решения и очень больно расставаться с месье Карлом, но по-другому она не могла поступить. Уже наняв извозчика и сев в карету, Анни вспомнила, что так разволновалась дома, что забыла написать прощальную записку месье Карлу, а пропасть просто так, ничего не объясняя, она сочла невозможным и бесчеловечным.

– Езжайте на Кожевенную улицу, это совсем рядом, чуть левее за площадью, – попросила Анни извозчика. До чулочной месье Карла было недалеко, но идти самой по ночному городу, да к тому же обремененной сундуком, ей показалось невозможным.

Через пять минут они были уже на месте.

– Подожди меня здесь, – попросила она извозчика и протянула ему пару монет, – я еще дам столько же, если ты меня дождешься. Я ненадолго.

Извозчик, грубый, пожилой крестьянин с обветренным, даже уродливым, но спокойным лицом, в ответ лишь ей кивнул: хорошо.

Анни вместе с сундуком вошла внутрь чулочной, у нее был свой ключ, зажгла свет и села за большой дубовый стол в прихожей, ей предстояла тяжелая задача: надо было быстро собраться с мыслями и написать месье Карлу прощальное письмо.