Цитаты из книги «История нового имени»

я не знала наверняка, но подозревала, что весь этот блеск – результат долгого и кропотливого труда.

Нам до нее было далеко, хотя специально она ничего для этого не делала и просто была собой. Знать это было невыносимо.

А таких в Высшей нормальной школе было немало. Не только студентов, которые с блеском сдавали любые экзамены – по греческому, латыни или истории. В университете было много молодежи, в основном молодых мужчин – самые уважаемые профессора и знаменитые выпускники тоже по большей части были мужчины, – которым все давалось легко потому, что они точно знали, для чего учатся. Они получили это знание по наследству, как животным достается в наследство от предков чувство направления. Они знали, как делается газета или журнал, как работает издательство, чем занимается редколлегия радиостанции или телевизионного канала, как снимаются фильмы, что собой представляет университетская табель о рангах и что находится за пределами наших городов и деревень, за Альпами и за морем. Они знали имена известных людей и знали, кто из них достоин уважения, а кто – презрения. Я же ничего этого не знала. Для меня любой человек, чье имя я видела напечатанным в газете или на книжной обложке, был божеством. Если кто-то с восхищением или порицанием говорил при мне: это сын того-то, а она племянница такого-то, я молчала и делала вид, что понимаю, о чем речь.

Я нацепила маску скромницы – такую же обычно надевал на себя мой отец, принимая от посетителей чаевые; эту маску мы унаследовали от поколений предков, вечно испуганных, вечно вынужденных подчиняться другим и на всякий случай всегда держащих наготове любезную улыбку.

– А как же мы? – недовольно протянула Пинучча. – А у вас мужья, – объяснил он. Слово «мужья» прозвучало у него примерно так, как если бы он сказал «крысы», «жабы» или «пауки». Пинучча вскочила на ноги и пошла вдоль берега.

Они разглядели во мне то, что Лила упорно не желала замечать. Видимо, все дело было в том, что она смотрела на меня глазами нашего квартала. Глазами Мелины, которая, утонув в безумии, увидела в Нино своего бывшего любовника Донато.

Спать они легли в три часа ночи, выправив новую статью для «Иль Маттино», и заснули в объятьях друг друга. На улице хлестал дождь, оконные стекла дрожали от ветра, но Лила в этой чужой квартире чувствовала себя в безопасности. Тело Нино было таким новым, длинным, тонким, таким непохожим на тело Стефано. Ее возбуждал его запах. Ей казалось, что она впервые вышла из мира теней и попала в настоящую жизнь.

Но я гнала подобные мысли прочь, заставляя себя держать данное себе обещание: жить своей жизнью, без Лилы и Нино, и не страдать от их отсутствия. Я приучала себя к дисциплине и тренировалась в искусстве ни на что не реагировать. Я свела к минимуму любое проявление чувств: если хозяин распускал руки, я отталкивала его, но не выражала негодования; если покупатели вели себя по-хамски, я принуждала себя к вежливости; я даже с матерью больше не препиралась. Каждый день я повторяла себе: я такая, какая есть, и должна с этим смириться; я родилась в этом городе, в этом квартале, в этой нищей семье; я даю, что могу, и беру, что дают; я вынесу все, что мне суждено вынести.

Я была не способна целиком отдаться чувствам, переступить черту, мне не хватало того азарта, который заставлял Лилу поставить на карту все ради одного-единственного дня и одной-единственной ночи безумной любви. Я всегда держалась позади и выжидала, тогда как Лила просто брала то, чего ей хотелось, она умела желать и идти ва-банк, не боясь ни сплетен, ни насмешек, ни оскорблений, ни тумаков. В общем, она заслужила Нино, потому что считала, что любить это прийти и взять, а не ждать, когда ее захотят.

Почему у меня всегда наготове любезная улыбка и счастливый смех, даже если на душе отвратительно?