С того рокового дня прошло уже два года. Азель незаметно превратилась в дивный, прекрасный цветок. Огромные, синие, как само небо, глаза. Нежная кожа отливала бархатом персика, черные блестящие локоны, перехваченные алой лентой, тяжелыми волнами спадали на хрупкие плечи, а чуть пухленькие коралловые губки улыбались всем так радостно и приветливо, что казалось, будто в самый пасмурный день светит солнце. Тонкая талия, словно молодая березка, сгибалась, как под ветром, а поступь ее маленьких стройных ножек была тиха и мягка; создавалось впечатление, будто она не идет, а плывет по воздуху. Под ее искусной рукой появлялись удивительные сады и воздушные замки, милые ангелочки и целые библейские сюжеты, замысловатые узоры и волшебные цветы, диковинные птицы и сказочные звери, и лучшей золотошвейки во всей округе не сыскать было. Говорят, расшить свою праздничную тиару ей заказал сам Папа Римский.
Все это время Азель думала о графском сыне. Не просто думала, а мучилась, страдала, истязала себя любовью. Его образ всегда стоял у нее перед глазами, и девичье сердце начинало учащенно биться при одном лишь воспоминании о нем. Она даже подружилась с лукавым помощником младшего повара графа, чтобы знать о своем любимом все: что он ест, где бывает, с кем встречается, как проводит время. Девушка жадно ловила каждое слово, не зная (или не желая знать) того, что хитрый малый чаще всего привирал, набивая себе цену. В праздничные дни на площади, на ярмарках она всегда была в первых рядах в надежде увидеть своего возлюбленного среди торжественных процессий. Ее теперь интересовало все, связанное со старым замком, – будь то заморский гость, приехавший с визитом к графу, натаскивание молодого сокола для охоты на зайцев или же закупка новой породы кур для графских курятников. А в свободные минуты Азель убегала в лес и тайно от всех вышивала золотом, серебром и жемчугами портреты милого Эгмонта. Их у нее набралось уже больше дюжины. Единственной, кто знал ее страшный секрет, была подруга Селена.
– Брось ты эту затею, – говорила Селена возле старой ивы на берегу озера. – Графский сын никогда не полюбит тебя.
– Почему? – несмело взглянула на нее Азель.
– Не забывай, кто ты, а кто он. Графы на своих крестьянках не женятся.
– Я и не мечтаю об этом, – тихо прошептала девушка, от волнения уколов себя иглой.
– Как же не мечтаешь, – усмехнулась Селена. – Аж побледнела вся. Поди-ка только об этом и думаешь. Какой по счету портретик ему вышиваешь?
– Я просто люблю Эгмонта, – покраснела Азель, – и хочу, чтобы он всегда был со мной. Но только он никогда не узнает о моей любви.
– Понятное дело, что не узнает. А если б даже и узнал, нужна-то ты ему больно. У него таких, как ты, – дворовых девок – целый замок. Поди-ка ни одной юбки не пропускает.
– Не смей так говорить! – вспыхнула Азель. – Эгмонт не такой.
– Не такой, не такой… – передразнила подругу Селена. – Да все господа такие. Ты лучше улыбнись Олдину. Неужели не видишь, сохнет по тебе парень. Хороший, работящий, здоровый. Руки на месте. Пасет графское стадо, а это не каждому доверят. Опять дудочку тебе вырезал.
– Не нужен мне ни Олдин, ни его игрушки, – отвернулась Азель.
– И зря. Вот у меня с Жаком все ясно. Он мясник. На хорошем счету у графа. Я коровница. В следующем году мы поженимся, и граф пообещал дать Жаку еще земли. Хозяйство свое разведем: курей там, козочек. Я уж их, пушистеньких, больно люблю. Пару-тройку коров. Деток нарожаем. Все как у людей будет. А ты, глупая, так со своей любовью и останешься одна. Вокруг Олдина пастушья дочка вон как увивается. Глазки ему строит, юбки новые шьет да яблочками наливными из своего сада подкармливает.
– Одна, значит одна, – встала Азель и, пряча глаза, на которые в любую секунду готовы были навернуться слезы, быстрым шагом пошла в деревню.
– Подумаешь, какая гордячка! – крикнула ей вслед Селена.
Возможно, когда-нибудь Азель и вняла бы доводам подруги и забыла юного графа. Тогда Олдину или еще кому-нибудь повезло бы. Но этого, к счастью для нас, не произошло, иначе бы вся эта история закончилась, так и не начавшись. Потому что однажды случилось вот что…
Как-то ранним июльским утром Азель отправилась за малиной для графских кладовых. Погода была чудесная. Лето не пожалело ярких красок. Оно расцветило лес алыми ягодами земляники, синими – черники, фиолетовыми – голубики; мир полыхал желтизной одуванчиков, зеленью хвои, голубизной озер, красными шапками маков и пестрым разнотравьем полян. Повсюду звенел птичий гомон. Легкий ветерок шелестел кронами деревьев, вкрадчиво рассказывая новую сказку леса. Неугомонный ручей весело пел свою песенку, пробираясь к озеру между корнями, – и везде, куда ни глянь, кипела хлопотная и беспокойная лесная жизнь.
Настроение у девушки было прекрасное, и она незаметно для себя углублялась все дальше и дальше в чащу. Азель уже набрала целый короб сладкой душистой малины и только было собралась возвращаться в деревню, как вдруг позади себя услышала хриплое рычание. Девушка вздрогнула и медленно оглянулась. Из кустов на нее смотрели три пары хищных глаз.
«Волки!» – мелькнуло у нее в голове.
Волков в округе не видели уже несколько лет, с той памятной зимы, когда они задрали двух охотников, и тогда старый граф, собрав всех мужиков, устроил на волков многодневную облаву. Говорили, что звери покинули здешние леса и ушли в горы на север. Тем более что там в огромном количестве расплодились олени. Женщины и дети уже давно без боязни ходили в лес одни. И вот теперь…
– Р-р-р-р! – опять послышалось из кустов малины, и Азель увидела грозный оскал острых, как сабли, зубов. А еще и новая пара глаз недобро сверкнула в листве. Вот еще и еще одна.
«Да тут целая стая!» – похолодела Азель.
Волков она не встречала никогда, но знала, что с ними шутки плохи. Отец часто рассказывал ей, как во времена его молодости без лука и стрел в лес никто не хаживал. Дикие голодные звери способны на все. Они не только целыми стаями нападали на деревенские стада, запросто расправляясь с пастухом и его собакой, но могли и легко загрызть самого крупного и сильного медведя.
Азель начала медленно отступать назад. Сердце ее бешено колотилось и готово было выскочить из груди. Мысли путались. «Бежать, только бежать!» – твердила она себе, но ноги почему-то не слушались. Едва поднимая их, ставшие сразу ватными, Азель сделала еще несколько шагов назад и уперлась в ствол дерева. Волки зарычали сильней. Вот из кустов вышел вожак. Это был старый матерый хищник, не ведающий ни страха, ни жалости, ни сострадания. Он оценивающе, не отрываясь, следил за своей жертвой, готовый в любую секунду дать знак стае. Девушка взглянула в его глаза и… увидела там свою смерть. Она бросила в волка кузовок с ягодами и побежала. А еще закричала. Закричала так громко, что птицы поднялись в воздух, создавая невыносимый гам. Волки взвыли и приготовились к прыжку. Азель уже не понимала ничего, все перемешалось перед ее глазами: земля, воздух, лес, деревья… Она бежала вперед, цепляясь подолом платья за кусты и коряги. Ветки хлестали ее по лицу, кололи в бока, жалили руки и ноги, но девушка не испытывала боли. Ни разу не обернувшись, она каким-то шестым чувством ощущала за собой дыхание злых и голодных волков, как будто видела пронзительные взгляды их страшных глаз, слышала лязг их зубов.
«Бежать, только бежать! – продиралась Азель сквозь колючий густой кустарник и заросли крапивы, выраставшие сплошной преградой у нее на пути. – Впереди просвет. Может, там озеро? Бежать к нему».
Но тут, оступившись, она зацепилась ногой за торчащий из земли корень и, потеряв равновесие, упала на сухую жесткую листву.
«Все!» – пронеслось в голове.
Азель зажмурилась, готовая принять смерть, но вдруг прямо над ее головой послышался дикий визг, а потом еще и еще. Она приподнялась и медленно оглянулась. Рядом с ней в луже крови лежал вожак. Тот самый, что смотрел на нее из кустов. Из сердца хищника торчала стрела. Рядом с ним корчились в предсмертных муках еще два волка. Одному из них стрела попала в глаз, другому – в грудь. Азель начала медленно отползать в сторону, все еще не понимая, что же произошло. Голова кружилась, перед глазами мелькали черные круги, крик птиц мешался с предсмертными стонами волков, все вокруг поплыло, и, сделав еще одно движение, она вдруг закрыла глаза и упала на землю, больше не двигаясь…
Ледяная вода тонкой струйкой лилась на лицо. «Холодно!» – поморщилась Азель. Девушка медленно открыла глаза и сквозь мокрую пелену увидела над собой взволнованного юношу. На его плече сидел сокол и, не мигая, буравил ее глазами. Юноша, положив ее голову на колени, осторожно лил воду ей на лицо.
– Где волки? – испуганно взглянула она на него.
– Не волнуйся, волков больше нет. Я прогнал их. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, вы спасли меня, синьор, – узнала графского сына Азель и жадно глотнула ключевой воды.
– Называй меня просто Эгмонт, – улыбнулся он, прислонив ее рот к своей серебряной фляге.
– Спасибо!
– Что ты делала одна в этой глуши?
– Собирала малину, – опустила глаза девушка.
– Нельзя быть такой беспечной. Ты зашла слишком далеко в лес. А вдруг бы я не оказался рядом?
– Тогда меня бы съели волки, – прошептала она.
– Точно бы, что съели. Их тут семеро было. Целая стая. Я думаю, с гор спустились. Видать, еды там стало мало. Голодные. Мои стрелы едва остановили их. Пообещай, что больше никогда не пойдешь в лес одна.
– Обещаю, – несмело улыбнулась Азель.
– А ты красивая, – вгляделся в синие бездонные глаза юный граф. – Как тебя зовут?
– Азель.
– Хорошее имя. Музыкальное. Азе-е-ель, – нараспев крикнул он.
– Азе-е-ель, Азе-е-ель, Азе-е-ель, – где-то в лесу повторили вслед за ним сойки-пересмешницы.
– Скажи спасибо сойкам. Это они донесли твой крик до меня, – засмеялся Эгмонт. – Ты из нашего графства?
– Да, синьор.
– Мы же договорились, Эгмонт.
– Да, Эгмонт, – чуть слышно повторила за ним Азель.
– Вот так-то лучше. Ладно, забирайся в седло, – одним прыжком он оказался на коне и протянул руку девушке.
– А как же малина? – растеряно огляделась она по сторонам в поисках своего кузовка.
– Да забудь ты про малину, – и он, с легкостью подхватив ее, усадил перед собой.
Они неспешно ехали в замок. Всю дорогу Эгмонт весело болтал, расспрашивая ее обо всем, и сам рассказывал Азель разные забавные истории. А девушка сразу же, разомлев от нахлынувшего на нее счастья, слушала и слушала его голос, медленно растворяясь в нем вся, без остатка. Ее спас графский сын! Ее Эгмонт. И вот сейчас они одни. Одни на целом свете! Они вместе. Она едет рядом с ним, ощущая прикосновение его красивого молодого тела, вдыхает его запах, несмело дотрагивается до сильных мускулистых рук. Да за эти мгновения Азель готова была еще и еще раз пережить то, что произошло с ней сегодня в лесу. Волки, волки, вы сделали меня счастливой! И пусть она больше никогда не встретится с ним, но эти дивные мгновения будет помнить всю свою жизнь. «Милый, милый Эгмонт, – чуть слышно шептали ее губы, и она, взволнованная, еще сильней прижималась к нему. – Хочу, чтоб так было всегда».
– Вот мы и приехали, – остановил коня юный граф. – Значит, ты золотошвейка?
– Да, – очнулась от своих грез Азель.
– А мне как раз нужно расшить новый камзол. Где ты живешь? – весело спросил он.
– Вон за тем прудом, – показала девушка в конец деревни.
– Я скоро навещу тебя, Азе-е-ель, – опять нараспев произнес ее имя графский сын.
– Я буду ждать вас, синьор, – спрыгнула она на землю.
– Эгмонт, Эгмонт, – прокричал он и, пришпорив коня, поскакал к замку.
А Азель так и осталась стоять посреди деревни, глядя ему вслед, раскрасневшаяся, взволнованная, с тихой улыбкой счастья на лице.
– Побереги-ись, – пробасил грубый мужской голос.
И тяжелая добротная телега, доверху груженная сеном, поскрипывая и покряхтывая, медленно проехала по дороге.
О проекте
О подписке