Выйдя утром на крыльцо, Энджи с удивлением увидела во дворе того самого чёрного пса, что напугал их с Жужу ночью. Та, узнав ночного гостя, забилась хозяйке в ноги и утробно зарычала. Пёс не обращал на них никакого внимания, но зато не сводил глаз с матери девушки. Стоило той удалиться от дома более чем на десяток метров, как он вставал и следовал за ней. Она не обращала на собаку никакого внимания, но и не прогоняла от себя.
– Доброе утро, мама! – поздоровалась Энджи.
Та, услышав дочь, повернула голову и лишь величаво кивнула.
– Что это за собака? – спросила девушка, – Она ночью нас сильно напугала.
Как будто догадавшись, что речь идёт о нём, пёс повернул голову и внимательно на неё посмотрел. В его взгляде не было злобы или агрессии, но Энджи, почувствовав себя неуютно, инстинктивно поёжилась, да и Жужу зарычала чуть громче.
– Это собака Прасковьи, – небрежно ответила мать.
– Я её раньше здесь не видела… – удивилась дочь.
– А его здесь и не было, он ночью вернулся.
– Вернулся? – усмехнулась девушка, – ты так говоришь, как будто это не пёс, а, например, твой сосед, который уезжал и вот «вернулся» из отпуска или из командировки.
Валентина кинула на дочь непроницаемый взгляд и, отвернувшись, сказала:
– Собирайся, завтра мы уезжаем.
– Наконец-то, – обрадовалась Энджи, – а почему завтра? Что нам мешает уехать сегодня?
– Мне ещё нужно закончить кое-какие дела, – сухо ответила мать.
– Какие у тебя здесь могут быть дела?
Та ничего не ответила. Поднявшись в дом, она толкнула дверь в комнату старухи и, зайдя внутрь, плотно прикрыла за собой. Чёрный пёс, дойдя за ней до крыльца, остановился и, устроившись около, прикрыл глаза. Он явно взял на себя обязательство охранять Валентину и исполнял свою службу с должным усердием.
До самого вечера мать не покидала комнату Прасковьи. Саму старуху в течении дня девушка сегодня тоже не видела. Ещё вчера она обратила внимание на то, что «ведьма» вышла на улицу всего пару раз, а ведь обычно та сновала туда-сюда, как заведённая. Наблюдая за скрюченной, замшелой, как столетний пень, старухой, Энджи не могла не подивиться её энергии.
Однажды, увязавшись за прапрабабкой и матерью в лес, она достаточно скоро об этом пожалела. Рассчитывая на приятную, неспешную прогулку, Энджи снова попала на такой же марш-бросок, который ей устроила мать в день приезда.
Но то, что было вполне приемлемо для спортивно сложённой Валентины, удивляло в этом «божьем одуванчике». Ведь прапрабабка была не только очень стара. Вся её иссохшая до костей фигура производила впечатление немощи и слабости, что на деле оказалось обманчивым. Взяв изначально немалую скорость, бабка летела по лесу, как локомотив, и за два часа не присела ни разу. Целью прогулки была какая-то редкая лечебная трава, время сбора которой было ограниченно из-за быстрой утраты свойств на какой-то там день цветения. Пробираясь вслед за старухой и матерью сквозь бурелом и утопая чуть ли не по колено в болотной жиже, Энджи прокляла ту минуту, когда решила с ними «прогуляться». Когда же они, наконец, добрались до места и она, чтобы перевести дух, без сил свалилась на траву, Прасковья была полна сил и энергии. Живенько обирая цветочки с какой-то чахлой поросли, она вовсю костерила «молодую бездельницу и лентяйку». После этого Энджи уже никогда не напрашивалась на совместные прогулки, а они её больше и не приглашали.
И теперь, проводив мать глазами, девушка злорадно подумала:
«Неужели приболела карга старая? Не хватало, чтобы мы тут из-за неё зависли ещё на пару недель».
Будучи девушкой воспитанной, она тут же устыдилась своей чёрствости:
«Негоже радоваться чужой беде, тем более болезни пожилого человека. Ещё неизвестно, что со мной будет, когда я доживу до такого возраста. Не дай бог, конечно».
Вечером, мать, наконец, вышла из комнаты Прасковьи. Даже не взглянув на сидящую на крыльце дочь, она торопливо направилась по тропинке в лес. За ней трусил её неизменный страж – чёрный пёс.
– Мама, ты куда в такую темень? – крикнула та ей в спину, но Валентина даже не обернулась.
«Куда её опять понесло?» – разозлилась почему-то Энджи.
Ночь была тиха, и чистое без туч небо позволяло любоваться россыпью звёзд, мерцавших в чёрном небе. Зрелище было впечатляющее: как будто кто-то щедрой рукой бросил горсть драгоценных камней на чёрный, старинный бархат. Откинувшись на локти и закинув голову, Энджи зачарованно любовалась их ярким блеском, пытаясь угадать созвездия, которые когда-то изучала в школе. Но кроме «Большой медведицы» ничего найти не смогла.
– Акулина! – услышала она вдруг из дома глухой, старческий голос.
«Кого это она зовёт?» – удивилась Энджи.
– Подь сюда, свиристелка! – голос старухи звучал хоть и слабо, но достаточно требовательно.
– Вы кого зовёте? – решилась полюбопытствовать девушка.
– Да тебя, дура, кого же ещё! – ворчливо ответила та.
– Но меня Энджи зовут!
– Воды подай, говорю! – воззвала к ней Прасковья.
Энджи совсем не хотелось заходить в комнату к прапрабабке, но отказать старой женщине в глотке воды она тоже не могла.
Зайдя в дом, девушка зачерпнула из стоящего в углу ведра в железную кружку колодезной воды и, осторожно приоткрыв дверь, проскользнула в комнату старухи. Тонкая лучина чадила, догорая на столе, и в комнате было почти совсем темно. От запаха какой-то травы, тлеющей в плошке, у Энджи закружилась голова.
«Ну и вонища!» – подумала она.
Присмотревшись, девушка разглядела в углу постель с лежащей на ней Прасковьей.
– Ну что встала, неси сюда, – ворчливо сказала та и тут же захлебнулась сухим кашлем.
Энджи поспешила к ней. Протянув кружку, она тут же хотела уйти, но старуха схватила её за руку. Девушка попыталась вырваться, но крючковатые сухие пальцы крепко вцепились в её запястье. С испугом посмотрев на Прасковью, она встретила исступлённый, горячечный взгляд, который с каждой секундой становился всё бессмысленней и вдруг совсем затух, стекленея. Старческие пальцы бессильно разжались, рука плетью упала на постель. Глядя на запрокинутый, ещё более заострившийся профиль, Энджи поняла, что старуха мертва.
Застучал по стене старый, висящий на одной петле ставень. Вздрогнув, девушув оглянулась на звук. Ещё минуту назад спокойствие и безмятежность природы сменились на неизвестно откуда взявшийся ураган. Яростно завывая, он то и дело ожесточённо дёргал беззащитный ставень как будто хотел оторвать его от стены. Мощные деревья, как тонкие лозы, гнулись под его напором, теряя ветви и листву. Некоторые не выдерживали и с глухим стоном ломались. Горестно кряхтя, они валились ниц без надежды на спасение.
Старый дом мужественно сопротивлялся злобному напору, но его хриплые стоны и печальное звяканье слетающей с крыши черепицы говорили о том, как ему приходится нелегко. Энджи, затаив дыхание, с каким-то странным восторгом прислушивалась к этой борьбе. Ей хотелось выйти и, раскинув руки, отдать себя во власть бушующей стихии, стать её частью.
Но внезапно налетевший ураган так же внезапно и исчез, как будто растворившись в воздухе или запутавшись в листве чудом устоявших деревьев. Лишь пара поваленных гигантов и оторванные сиротливые ветви говорили о том, что минуту назад здесь бушевала буря.
Энджи вздохнула и, накрыв Прасковью с головой простыней, направилась на выход. Потянувшись к ручке, она чуть не получила удар по голове резко распахнутой со стороны коридора дверью. Еле успев отскочить, она с удивлением уставилась на возникшую в проёме разъярённую мать.
– Что здесь происходит? – яростно сверкая глазами, спросила Валентина.
Энджи только было открыла рот, чтобы сообщить о смерти престарелой родственницы, но та, увидев накрытую с головой Прасковью, сама всё поняла. Оттолкнув стоящую на дороге дочь, мать кинулась к смертному одру. Откинув простынь с лица старухи, Валентина на миг замерла и вдруг издала полный ярости звериный вопль.
Энджи не на шутку перепугалась. За всю свою жизнь она не видела у своей матери столь бурных эмоций. Застыв у порога, девушка испуганно наблюдала за Валентиной, которая окончательно потеряла над собой контроль. А та, не в силах держать себя в руках, дала полную волю гневу и негодованию. Мечась по комнате как злобная разъярённая кошка, она крушила всё, что попадалось под руку:
– Старая карга! Сука! Гадина! – кричала она, швыряя в стену всё подряд.
– Мама… – пролепетала Энджи.
Валентина, забывшая о присутствии дочери, услышав её голос, вдруг умолкла и, медленно развернувшись, подошла к ней. В её стальных глазах девушка увидела такую ненависть, что у неё внутри всё похолодело.
– Ты… Ты… – шипела мать.
– Мама, что с тобой? – пятясь спиной, Энджи споткнулась о порог и со всего размаха упала на спину.
– Ты что здесь делала? – спросила мать, не обращая внимание на перекошенное от боли лицо дочери и не интересуясь насколько сильно та пострадала.
Та глядела на неё, как кролик на удава. С трудом сев и превозмогая боль, Энджи начала отползать в сторону. Упёршись спиной в стену, она затравленно застыла.
– Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь? – наседала Валентина. Сжимая кулаки, она с видимым трудом сдерживала себя, чтобы не вцепиться в лицо родной дочери.
– Она попросила воды… – запинаясь, ответила та.
– Воды?… – лицо матери побелело, – Прасковья дотрагивалась до тебя?
Испуганная не на шутку девушка не понимала причин подобной ярости. Не в силах выдавить из себя и слова и не отрывая испуганных глаз от лица матери, она лишь коротко кивнула. Та вдруг обмякла, её лицо перекосилось, губы затряслись. Не спуская с дочери исступлённого взгляда, она спросила:
– Но почему?
– Что «почему?» – не поняла Энджи.
– Почему она выбрала тебя? – задала мать новый вопрос, обращаясь больше к себе, чем к дочери.
– Ты о чём? – уже не сомневаясь в её безумии, спросила та.
Валентина ничего не ответила. Перешагнув через ноги сидящей на полу дочери, она выбежала из дома. Ошеломлённая Энджи изумлённо проводила её глазами.
«Да она сумасшедшая, – стучало у неё в висках, – совсем тут сбрендила с этой бабкой. Что значит: «она выбрала тебя?»
Поднявшись на ноги, девушка вышла на крыльцо, но оглядевшись в полусумраке скудного рассвета, поняла, что ни матери, ни её пса здесь не было.
«Куда её опять понесло? Опять ушла в лес? Надо уезжать отсюда, теперь нас здесь ничего не держит. Но что делать с телом?»
Зарывать старуху как собаку здесь, в лесу, Энджи показалось неправильным. Какой бы зловредной прапрабабка ни была, но она всё же человек. Её тело заслуживает соответствующего погребения на предназначенном для этого местном кладбище. В городе с этим не было бы проблем. Звонишь куда надо, люди приезжают и всё делают за тебя. Остаётся лишь оплатить расходы, а затем, одев на голову чёрную вуальку, чинно явиться на похороны.
Но куда звонить здесь? Как доставить тело до кладбища? Как Энджи не ломала себе голову, но придумать ничего не смогла. В итоге она остановилась на том, что деньги решают все проблемы и поэтому стоит обратиться за помощью к местным жителям, щедро отблагодарив их рублём. Приняв такое решение, она облегчённо вздохнула и решила немного поспать, чтобы утром уже с ясной головой сходить в деревню и организовать похороны. Девушка растянулась на своём клочковатом матрасе и почти сразу провалилась в сон. Усталость и стресс взяли своё.
О проекте
О подписке