– Да я разве навязываю? – обиделась Фефа. – Я сердца хочу соединить!

– Мое сердце уже соединено. Другого мне не надо.

Фефа хотела возразить, но поглядела на нее, пожевала губами и промолчала.

«Ну и слава богу», – подумала Анна, все эти годы избегавшая разговоров о Егере.

В кухню заглянула Маша и, увидев мать, обрадовалась.

– Юта, будем играть? – спросила девочка, забираясь ей на колени и заглядывая в лицо своими необыкновенными глазами.

Каждый раз, когда она так делала, у Анны екало сердце.

С каждым днем Маша все больше становилась похожа на отца. Это и радовало, и пугало.

Егер, возможно, больше не вернется, а она все равно не может его забыть.

Да и как забудешь, если каждую минуту на тебя смотрят эти глаза?

– Анюта, расплети ей косички заодно, – помешивая кашу на плите, попросила Фефа. – Утром туго заплела, она жаловалась.

– С удовольствием, – улыбнулась Анна, распуская светлые волосы девочки.

– А потом играть, да, Юта?

– Какая она тебе Юта? Говори – мама, – назидательным тоном сказала Фефа, дуя в ложку.

– Да ладно. Пусть зовет, как хочет. Мне нравится.

– Юта, Юта, Юта, – упрямо повторила Маша.

Фефа погрозила ей пальцем.

– А если кто будет упрямиться, того на карусельки завтра не возьмут.

Маша спрыгнула с коленей матери и, подойдя к Фефе, прижалась к ее ногам.

– А я буду кушать хорошо, – сообщила она.

– Вот хитрюга! – рассмеялась Фефа и, наклонившись, смачно чмокнула девочку в нежную щечку. – Всегда найдет, чем меня купить!

Глядя на них, таких любимых и родных, Анна вдруг почувствовала, как словно от неясной и странной тревоги в самой глубине что-то сжалось.

Почему ей неспокойно?

Между тем роман Саши и Макара развивался по всем правилам любовной науки.

От слов к делу они перешли через несколько месяцев, и это так сказалось на Бездельном, что он наконец бросил пить.

Дело было сделано, и Анна сочла, что может почивать на лаврах.

С тех пор как банда Стратега – так они с Лазутой стали называть главаря неуловимых грабителей – ходила на дело последний раз, прошло два с лишним года.

За работой они уж и забыли о той своей неудаче, а Семенов вообще был уверен, что давно этих грабителей посадил. Впрочем, он не упускал случая напомнить Анне об, как он считал, ошибке.

– Ну что, Чебнева, промашка у тебя вышла? – с ехидцей говорил он. – Утверждала, мол, бандиты не те, и что вышло? Как только тех, что ограбили кассу на Васильевском, пересажали, все закончилось! Так что учиться тебе, Чебнева, и еще раз учиться! А у кого? У меня, Чебнева!

– Есть, учиться у вас, товарищ Семенов, – отвечала Анна и шла работать дальше, уверенная, что случай поквитаться с бандитами обязательно представится.

И случай, заставив себя долго ждать, представился.

– Ань, погляди. – Лазута положил перед ней газету «Правда». – На третьей странице.

Развернув, она пробежала глазами разворот.

– Сюда смотри, – нетерпеливо ткнул пальцем в заметку Иван.

Анна прочла и подняла на него заблестевшие глаза.

– Как думаешь, Стратег или нет?

– Это он, Вань.

– Не торопишься? Ограбление в Москве. Они что, туда переехали?

– Хорошее решение, не находишь? Здесь они наследили достаточно, понимая, что мы на них злы и жаждем реванша. Вот Стратег и решил перебазироваться.

– Я бы не торопился с выводами. Подробностей-то нет.

– Нужно запросить дело у московских.

– Разрешение потребуется, а Семенов вряд ли на это пойдет. Он благодарность комиссара получил за поимку.

– А если в обход?

– С потрохами съест потом. Да и не получится, сама понимаешь.

– У тебя в московском УГРО знакомых нет?

– Моим знакомым тоже разрешение на передачу данных требуется.

– Замкнутый круг.

– А вдруг это кто-то другой? Не Стратег? Взбаламутим всех, а потом окажется, что зря.

– Вань, я чувствую, что это наши старые знакомые. Нутром чую! К делу чутье не пришьешь, но мы не можем так просто отступиться.

– Московские сами их поймают.

– Нехорошо так про товарищей говорить, но мне почему-то кажется, что не поймают. Они не знают про них столько, сколько мы с тобой. Стратег исчезнет, как в прошлый раз, и неясно, где появится снова.

Но на этот раз она ошиблась. Стратег появился. И в Ленинграде.

На этот раз банда ограбила гострудсберкассу прямо под носом у властей: на Гоголя.

Вызов поступил рано утром. Мужчина шел мимо и заметил, что дверь кассы, которая должна начать работу только через десять минут, приоткрыта. Милиция прибыла на место быстрей быстрого, но грабителей уже и след простыл.

Действовали бандиты точно по той же схеме. На лицах – марлевые маски, на руках – перчатки, рассчитано все по минутам, перемещались так, словно знали помещение как свои пять пальцев, уходили по одному в разных направлениях. На тот момент в кассе посетителей не было, двух сотрудников, которые пришли пораньше, убили, одним словом, сработали четко и предельно жестоко.

И все-таки грабители допустили ошибку, даже две. Во-первых, раненая сотрудница сберкассы осталась жива. Ее доставили в больницу и сразу прооперировали. Сохранялась надежда, что, очнувшись, женщина сможет дать хоть какую-то зацепку.

Вторая ошибка была менее очевидной. В тот день директор трудсберкассы Данилко неожиданно взял отгул.

Именно этот факт стал основанием для того, чтобы подозревать его в сговоре с грабителями.

Все были в этом уверены. Кроме Анны. Не поддержал ее даже Лазута.

– Ясно же, что это Данилко на кассу навел! Ты видела, как он вел себя на допросе? Дрожал, как осиновый лист! Пот ручьем тек!

Он сидел за столом, а она кружила рядом, заходя то сбоку, то сзади.

Влияла.

– А ты на его месте веселился бы? Он же понимает, что под подозрением.

– Правильно понимает.

– Теперь подумай. Если бы он был заодно с грабителями, стал бы так очевидно подставлять сам себя?

– А что ему оставалось? Если бы остался на работе, бандиты по идее должны были его убить.

– Они не всех подряд убивают, а только тех, кто пытается дать отпор, сопротивляется. Сотрудников убивали, когда они отказывались выдать деньги. Мальчики тогда зимой громко закричали от страха. К тому же видели грабителей без масок. Заведующий на Садовой хотел ударить одного из них.

– А по-твоему, Данилко мог не сопротивляться? Он же директор!

– Мог инсценировать обморок, испуг. В конце концов, его могли ранить для виду.

– Раненому все равно пришлось бы давать показания.

– Верно. Все верно. Но послушай, Вань! Я дважды его допрашивала, и кое-что показалось мне странным.

– Я тоже дважды его допрашивал вместе с тобой и заметил его страх.

– Но вот вопрос: чего он так боится?

– Разоблачения, чего же еще! Нас!

– А мне показалось, что нас он боится меньше всего.

– Как так?

– Когда мы начинали выводить его на признание связи с бандитами, он не пугался. Он злился. Потому что не чувствовал за собой вины.

– То есть он ни при чем?

– Этого я не сказала.

– Тогда не понимаю.

– Я обратила внимание, когда именно он занервничал. Из его кабинета, куда бандиты тоже заходили, пропал портфель.

– Ну да. Данилко сказал, что там лежали бумаги. Отчеты какие-то.

– Именно в этот момент у него на лице проступил страх. Очень сильный, как мне показалось. Он не смог справиться с собой, потому что испытывал настоящий ужас.

– Хочешь сказать, что в портфеле не бумаги были?

– Нет, Вань, не бумаги.

– А что?

– Могу только предположить: что-то очень ценное. И, скорей всего, Данилко не принадлежащее. Он боится хозяина вещи, которая была в портфеле.

– Если вещь ценная, то почему в портфеле лежала? Глупо же!

– Возможно, в портфель Данилко положил ее, чтобы отдать хозяину, но не успел.

– А зачем отгул брал, раз у него в портфеле ценная вещь лежит?

– Вот это нам и предстоит выяснить.

Вечером позвонили из больницы: раненая пришла в себя, причем настолько, что сама потребовала встречи с милицией.

Анна с Бездельным выехали немедленно.

Сотрудница сберкассы выглядела плохо, но держалась молодцом.

– Гляди, старуха почти, а крепкая, – шепнул удивленный Макар.

Анна покосилась на него с неодобрением. Женщине всего лишь за сорок. До старухи далековато.

Вот мужики! Чуть за двадцать, и ты для них уже старуха! Ах, Макарка, Макарка! Вот стукнет тебе сороковник, посмотрим, каким стариком будешь себя считать!

– Товарищи милиционеры, – увидев их, приступила к делу женщина. – Желаю помочь следствию.

– Не торопитесь, гражданка, – сразу надулся важностью Макар. – Сначала ответьте на вопросы для протокола.

– Подожди, – остановила Анна. – Успеем протокол заполнить. Говорите.

И свидетельница их огорошила:

– Я видела одного из них в лицо. Наш бухгалтер Сан Саныч, когда его толкнули, думаю, случайно ухватился за маску тряпочную, что была на лицо надета. Завязка и порвалась. Бандит как понял, что его раскрыли, подошел к нашему Сан Санычу… горло… перерезал. А потом стоял и смотрел, как кровь выходит.

Женщина закрыла руками лицо.

– А вы где в тот момент находились? – спросила Анна, испугавшись, что сейчас свидетельнице станет плохо.

– На полу убитая лежала. То есть раненая, но они думали, что убитая. А все через мою глупость. Когда велели кассу открывать, я вместо этого легла на нее грудью. Отдавать супостатам деньги не хотела. Вот меня и того… Только я в сознании была и сквозь ресницы все видела.

– Описать можете?

– Я как очнулась, сразу его лицо вспомнила. До сих пор стоит перед глазами. Думаю, что он у них самый главный.

– Так опишите.

– Я его нарисовала.

– В смысле?

– Я с детства рисованием увлекалась, – стесняясь, произнесла женщина. – Особенно любила портреты с натуры писать. Попросила сестричку принести лист и карандаш. Откройте ящик. Мне самой никак. Там прямо сверху…

Бездельный залез в прикроватную тумбочку и вытащил чуть измятый листок бумаги.

– Дай, – протянула руку Анна.

Но тот, не отрываясь, глядел на рисунок.

– Что там, Макар?

Он посмотрел на нее странным взглядом и ответил:

– Это Щелкун.