– Правильно она сделала! Чего ей в этом гребаном архиве делать? Там мухи дохнут, не то что девки молодые! Денег – кот наплакал, а пылищи – хоть мешками каждый день выноси! Она там астму заработает, если не хуже чего-ни-будь!

Маша покосилась на мачеху. Сейчас наговорит. Любаша словно услышала и наддала.

– А тяжести какие таскать приходится! Папки эти! Они ж пудовые! А ты их туда-сюда, туда-сюда! Грыжа к старости обеспечена!

– Да чего ты несешь? Какие папки! Не знаешь ничего! – попробовал построить оборонительные сооружения отец.

Но Любашу было не остановить. Швырнув мокрую тряпку в раковину, она уперла руки в бока и пошла в наступление:

– Сам ничего не знаешь, старый хрен! В магазине ей знаешь сколько платить станут? Тебе и не снилось! Она не только сапоги на зиму, еще и шубу каракулевую купит с лисьим воротником!

Маша представила себя утопающей в каракулевой шубе и поежилась. Не дай, как говорится, боже! Но Любаше перспектива лисьего воротника придала новых сил.

– Да в антикварный только богатые ходят! Сплошь олигархи! Выбирай любого! А уж красота какая вокруг! Тут тебе и часы с кукушкой золотые, и статуи всякие, и хрустали! Сразу уровень культурный вырастет!

– Ага! До небес! Как пойдет в продавщицы, так сразу и окультурится! Для этого она, что ли, пять лет в институте училась?

– Тю! В институте! – передразнила мачеха. – Да дурацкий твой институт! Ты подумай! Историко-архивный! Тьфу! Даже выговорить невозможно! Антикварный салон! Это звучит!

– Гордо, что ли? – покосился отец.

Кажется, он начал сдавать позиции. Конечно! Куда ему против Любаши!

– Да! Это звучит гордо! – заявила она и шлепнула на стол тарелку с оладьями. Оладьи подпрыгнули, словно подтверждая ее правоту.

Понимая, что бой окончен, Маша быстренько ухватила теплый оладушек и смылась к себе в комнату. Уф! Кажется, все не так плохо. Она прислушалась. На кухне было тихо. Вовремя Любаша со своими оладьями. Отец, конечно, так просто не сдастся. Еще долго будет в ее присутствии хмурить брови и бурчать под нос, но это уже не так страшно.

Главное сделано. Они знают.

Теперь можно перейти ко второму этапу эпохальных преобразований – стать продавцом в самом шикарном антикварном магазине Питера. Точнее, продавцом она уже стала. Так сказать, де-юре. Осталось начать. А начать нужно прямо с завтрашнего дня.

В комнату заглянула довольная собой Любаша.

– Ну чего ты тут? Пойдем кофе-то пить. Папка твой уже ушел.

– Злой?

– Да злой покамест, но это все фигня! Вечером я ему супчику нажористого налью, он и подобреет. Пойдем на кухню. Надо пенку на бульоне не пропустить, а то весь суп медным тазом накроется на хрен!

Маша пошла на кухню, в который раз удивляясь, что ей так повезло с мачехой.

Пить отец начал еще при жизни мамы. Сначала все было прилично и вполне терпимо, но не прошло и пяти лет, как он остался без работы, а семья без питерской квартиры. Переезд в хрущевку на краю Ленинградской области подкосил и без того иссякнувшие силы матери. После ее смерти отец запил пуще прежнего. Маше тогда только-только стукнуло двенадцать, брату Саньке – семь. Деваться было некуда, и обоим казалось, что выхода вообще нет и никогда не будет.

В промежутках между запоями отец то и дело устраивался куда-нибудь работать, ясное дело, не по специальности. Пьющих саксофонистов везде хватало и своих. Наконец его взяли грузчиком в продовольственный магазин, по привычке называвшийся супермаркетом.

Что заставило кассиршу этого самого супермаркета Любашу обратить внимание на опустившегося алкаша, осталось тайной. Женщина была в самом соку, недостатка в кавалерах не имела, зарплата хоть небольшая, но стабильная, кроме того, имелась своя квартира со всеми удобствами. Потом Маша не раз пыталась выяснить, зачем такой женщине понадобился горький пьяница с двумя детьми. Любаша пожимала плечами:

– Пожалела мужика.

И все. Маша понять этого не могла. Сама она жалела отца, талантливого музыканта, потерявшего все, но это было объяснимо – она дочь. Любашин мотив казался ей просто блажью и глупостью.

Однако Любаша оказалась крепким орешком. Не прошло и года, как отец перестал пить и устроился на работу в оркестр городского дома народного творчества. Любаша ловко продала обе квартиры, и они поселились в собственном небольшом домике, где места, однако, хватило всем. Своих детей у тридцатипятилетней Любаши не было, да она, похоже, и не стремилась. Ей хватало приемышей и мужа, который стал для нее самым младшим ребенком.

Маша привыкла к мачехе на удивление быстро. Ее деревенская кондовость девочку не смущала, даже наоборот. Сама резкая и грубоватая Маша нашла в новой жене отца почти что подругу. Вообще, с друзьями у Маши было туговато. В Питере она передралась со всеми во дворе, в том числе и с девчонками. За то, что называли отца алкашом и кидали в него чем попало, когда он почти ползком возвращался домой после очередной попойки, за то, что смеялись над обносками, в которых ей приходилось ходить, за то, что лупили почем зря Саньку, за маму, которая от стыда не смела глядеть соседям в глаза, короче, поводов было достаточно. Дом, в котором они жили, был, что называется, «приличным», алкоголиков там не привечали, поэтому, когда семья перебралась в Кириши, Маша даже обрадовалась, резонно полагая, что в этом городке ее отец будет не одинок.

Однако с друзьями и тут вышла незадача. Местные ребята на них с братом смотрели, будто они прибыли с другой планеты. Переехать из Питера в районный центр с населением чуть больше пятидесяти тысяч, для них было чем-то непостижимым.

Очень скоро для Маши все стало по-прежнему: склоки-драки и в результате – полное одиночество.

Плюс от такой жизни вышел только один. Учитель физкультуры из школы, в которой они с братом учились, однажды увидев, как девочка отбивается от насевших на нее троих мальчишек, взял ее за руку и отвел в секцию айкидо. Сама она была уверена, что ей больше подошло какое-нибудь боевое самбо или карате, но в городе имелось только айкидо. И это стало ее спасением. В секции ее научили контролировать агрессию, управлять эмоциями и помогли направить свою молодую силушку в позитивное русло. За прошедших с тех пор десять лет из угрюмой девочки-драчуньи Маша превратилась в обладателя черного пояса и третьего дана этого боевого искусства.

Окружающие не сразу заметили метаморфозы, произошедшие с юной грубиянкой. Долго не замечала их и сама Маша, пока однажды Любаша, недавно появившаяся в их семье, не сказала:

– Мне бы, Маня, твою красоту и интеллигентное воспитание, я бы в секретарши к гендиректору на нефтяной завод пошла.

Маша тогда долго рассматривала себя в зеркало. Особой красоты в скуластом лице она, правда, так и не обнаружила, но припомнила, что в последнее время пацаны, зло задиравшие ее при каждом удобном случае, теперь подходят просто пообщаться, да и учителя перестали цепляться довольно давно. С девчонками Маша по-прежнему общего языка не находила, а может, и не искала, однако изгоем себя уже не чувствовала.

Апофеозом того, что Маша уже не злюка и грубиянка, а приличная и умная девушка, стало ее поступление на историко-архивный факультет солидного питерского вуза. Там когда-то училась мама, и это стало решающим аргументом при выборе. Домашние были слегка удивлены, но сочли, что все к лучшему. Там, среди бумаг и умных книг, Маша станет еще спокойнее, рассудительнее и интеллигентнее. И тогда ее сразу возьмут замуж.

Занятия айкидо она не бросила, ездила к своему сэнсэю все студенческие годы. На жалостливые причитания родных отвечала, что ничего менять не станет, а если они думают, будто ей тяжело мотаться туда-сюда, то пусть не печалятся – препятствия, как говорил основатель айкидо Морихэй Уэсиба, не должны мешать установлению равновесия в ее внутренней вселенной. Понятно?

Отец с Любашей переглядывались и дружно кивали. Конечно понятно. Чего ж тут непонятного?

Получив диплом, Маша вернулась в Кириши и легко устроилась в архив районной администрации. Все, казалось бы, оборачивалось неплохо. В администрации работали люди солидные и сплошь образованные. Года через два можно будет присмотреть из них жениха и зажить своим домом. Так или примерно так рассуждали Любаша и отец, полностью находившийся под ее влиянием. Но тут случилось то, о чем Маша долго не решалась объявить домашним. Решение устроиться работать в антикварный магазин, несомненно, расходилось с семейной доктриной, повествующей о том, как должна сложиться ее жизнь.

Рассудив, что главным омбудсменом в семье является, несомненно, мачеха, хитрая Маша решила обработать сначала ее. Нарисовав заманчивую перспективу, которую сулит статус продавца-консультанта в богатом столичном магазине, она без труда завербовала ее в качестве тяжелой артиллерии на случай, если отец, ставший с годами мнительным и пугливым во всем, что касалось детей, станет возражать и ругаться.

Теперь, когда по крайней мере первый бой был выигран вчистую, женщины на радостях решили, как сказала Любаша, «испить кофею» со сгущенкой и даже открыть коробку с конфетами, купленную к празднику.

– А комната хорошая? Чего там у тебя есть? – поинтересовалась Любаша, когда падчерица рассказала, что сняла жилье недалеко от работы, почти в самом центре.

– Да все есть! – радостно ответила Маша и запихнула в рот конфету.

На самом деле комната, на которую у нее хватило денег, была совершенно «убитая». В самом глубинном понимании этого слова. Долгое время хозяин тринадцатиметровой жилплощади в четырехкомнатной коммунальной квартире хранил там всякое барахло, которое не поместилось в новом доме. За несколько лет мыши превратили барахло в хлам, а само помещение – в «мерзость запустения». Решив сдать комнату, хозяин ничего вывозить не стал, рассудив: кому надо, тот пусть и вывозит.

Маша взяла в архиве отпуск и, сказав домашним, что едет к подруге в Краснодарский край, принялась за уборку «авгиевых конюшен». Хорошо, что комната находилась у входной двери, иначе остальные жильцы вынесли бы ее вместе с мусором, который, кроме всего прочего, еще и вонял. За месяц непосильного труда комнату все же удалось худо-бедно прибрать и даже заставить нормальной мебелью. Дешевенькой, конечно, зато новой. Наконец на окнах появились занавески, и Маша решила, что жилье вполне пригодно для жизни. Большего от него и не требовалось.

Обо всем этом она решила никому не рассказывать, но любопытная Люба требовала подробностей.

– А телевизор есть?

– А то! – ничтоже сумняшеся кивнула Маша, вспомнив, что у одного из соседей на кухонном столе стоит малюсенький телевизор.

– А холодильник?

– Как без него! – положив в рот еще одну конфету, прошамкала падчерица, только пару дней назад вывесившая за окно пакет с продуктами.

– Ну и заживешь ты, Маня! Как принцесса на горошине!

– Куда принцессе! Бери выше! Как королевишна на перине! – хвастливо заявила Маша и потянулась за новой конфетой.

Без конфеты эту ее новую квартиру не переварить.

Хорошо еще, что Любаша не поинтересовалась, есть ли у нее ванная.

1 2 3

...

Премиум