– Ирина Николаевна, утро доброе! Маринин. Хочу Вам работы подкинуть, а то скучно, наверное, – заметив, что Надя направилась к выходу, его тихий доброжелательный тон быстро сменился громким и вопросительным, – ты куда? Это я не Вам.

– В туалет.

Глава четвёртая

Следующим утром Надя сидела на скамейке возле отдела, болтая ногами, так же, подложив руки под себя. Анька не пришла, и это красной строкой вписалось в Надино настроение. Конечно, она её не боялась, но видеться не хотелось.

Когда из-за угла показался Матвей Александрович, жадно докуривающий на ходу сигарету, Надя встала и вышла вперёд, так, чтобы он точно её заметил. Он заметил, удивлённо и недовольно посмотрел, и, не здороваясь, ускорил шаг.

– Матвей Александрович! – бросилась за ним Надя. – Матвей Александрович…!

– Что? – он остановился и впился в неё сердитым взглядом.

– Я согласна.

– Молодец, – и он двинулся вперёд, но Надя опередила его. Маринин устало вздохнул.

– Что ты хочешь?

– Ну, в центр.

– Значит, тебе не ко мне….

– А куда? – ненатурально изобразила Надя искреннее удивление.

– А ты не знаешь? – мягко усмехнулся Матвей Александрович.

Надя, сдавливая улыбку, помотала головой.

– Почему вчера сбежала?

Надя, винясь, так низко опустила голову, что Маринин увидел какой-то мелкий мусор в несвежем проборе волос, и подумал, хорошо, что хоть не бегает и не кусает.

– Пойдём, – и он, даже не взяв её за плечо, а как-то коснувшись почти кулаком, развернул вперед, и они вместе вошли в здание.

– Присаживайся – предложил он, открывая настежь кабинетное окно. – Так, что, Надя, мы имеем? Твои родители…, твоя мама, прав родительских не лишена, хотя на учёте, как неблагополучная семья, вы всё всё-таки состоите.

Надя, закусив нижнюю губу, усердно кивнула головой, от чего немного наклонилась вперёд.

– Школу не посещаешь….

– Посещаю! Сейчас каникулы, а так же я хожу!

– Догадываюсь, как ты ходишь, и как учишься.

– Как умею…, – шлёпнули надутые губы.

– Ладно, школу оставим до сентября, а пока, давай, думать, что с тобой делать. Домой ты не хочешь, в центр, подозреваю, тоже не хочешь, – и он игриво прищурил глаза.

Надя сдавила смешок.

– Хотя, есть люди, которые, никого не спрашивая, могут определить тебя в центр и забыть на долгие годы….

– Я всё равно сбегу!

Маринин усмехнулся и посмотрел на Надю, которая сделала вид, что у неё сильно чешется нога, и, вытянув шею вперёд и наклонив голову, коснулась стола подбородком.

– Так, что? В центр?

Надя распрямилась, положила руки на стол, и, обведя глазами стену с государственной символикой, максимально мило и почти смеясь, предложила, взять её к себе. Матвей Александрович не удивился, а лишь постучал шариковой ручкой по столу.

– Я хорошая. И могу жить на балконе.

– Тронут твоим доверием и с удовольствием бы взял, но балкона у меня нет – первый этаж.

– Тогда в подвале!

– На улице! Вот, где хочешь, хочешь в парке, хочешь под мостом, на авторазборке – выбирай, не хочу! – резко отрезал Маринин, прекрасно понимая, что она просто тянет время.

– Да, – он снял трубку телефона.

Надя не вслушивалась в разговор, она просто смотрела на Матвея Александровича – как он потёр правый глаз, качнулся в кресле и слушая невидимого собеседника, несколько раз подряд угукнул. Особенно ей нравилась его стрижка – простая, под машинку, чересчур коротко. Ему очень шло.

– Ну, так что? – Матвей Александрович положил трубку и снова устремил взгляд на Надю.

– А какие ещё есть варианты?

– Что-то Вас, гражданка Белоусова, понесло. Давай, так. Оформляем тебя в центр, и мы с тобой друзья.

– Нет.

– На-дя, – снова распел он и, вздохнув, посмотрел на потолок, снова на Надю, и, не зная, что сказать, замолчал.

– Ну, гараж-то у Вас есть?

– Надь, не рви мне мозг, – он устало надавил пальцами на закрытые глаза, и, не открывая их, спросил – паспорт с собой?

– Потеряла…, спёрли….

– Так, сейчас напишешь заявление, вот по образцу, – он перебрал несколько папок, и подал одну раскрытую, – бумага есть, ручка. Пиши, что потеряла. И без ошибок, а то заставлю переписывать.

Надя быстро написала заявление и протянула ему.

– Красивый почерк, и не скажешь, что ты двоечница, – удивлённо отметил Матвей Александрович.

– Я не двоечница.

– Так, значит, друзья? – положил заявление перед собой.

После некоторой паузы, Надя слабо кивнула и, подёрнув кругленьким носиком, который считала дурацким, отвернулась к двери.

Глава пятая

В пятницу, чтобы отвезти на вокзал жену и дочь, Маринин ушёл с работы раньше.

– Ешьте, пейте, ни в чём себе не отказывайте, – шутил он.

– А Вы, Матвей Александрович, наоборот, полное воздержание, – вторила ему жена, сидевшая рядом на пассажирском сидении.

– Да, я завсегда!

– Да-да, – недоверчиво сказала Катя. – Ты сразу домой или ещё на работу поедешь?

– Нет, я уже всё. В деревню смотаюсь.

Процентов восемьдесят своего трудового стажа Маринина Екатерина Дмитриевна заработала в администрации города, в отделе по управлению муниципальной собственностью. Естественно, чиновничья служба наложила отпечаток на манеру поведения, стиль одежды, причёску. Семь лет назад её повысили до заместителя начальника, и в этом, они были схожи с Ритой. Но в отличие от любовницы мужа, она была смуглой брюнеткой, и со стороны могло показаться, что они с Марининым брат и сестра.

Катя была старше Риты, как и Маринин, почти на десять лет, но очень недурно выглядела. Конечно, сеточка морщин под глазами и чуть опущенные губы намекали о возрасте, но общей картины не портили. У неё были карие глаза с прямыми, как лезвия ножниц, ресницами, ровный нос и средние, с чёткими очертаниями, губы, которые в моменты недовольства, она «сминала» в комок.

– Почему тогда не переоделся? Сейчас измажешься весь.

– С чего бы я измазался? Приеду и переоденусь.

– Надо было дома переодеться, – не унималась Катя.

– Если ты не в курсе, то я не успел! – Маринин начинал звереть.

– Мы бы подождали, ничего страшного, – она сказала это максимально мягко, но давая понять, что всё равно права, и помолчав с полминуты, продолжила приторным голосом. – Матвей, его надо продавать. Дом – это живой организм. Он просто развалится, потому что, в нём никто не живёт.

– Я в нём буду жить. Вот, выйду на пенсию, мне недолго осталось, и до отпуска, кстати, тоже, и больше вы меня здесь не увидите. Ещё ко мне попроситесь! – Маринин переглянулся с дочерью, в зеркало заднего вида.

– На меня не смотри. Я ещё пока в трезвом уме и светлой памяти, – отшутилась девушка, такая же кареглазая и смуглая, как мать, и уткнулась в планшет.

– Но картошку копать поедешь.

– А ты её полол? – поинтересовалась жена.

– Нет, ты полола!

– Я просто спрашиваю, что ты кричишь? – Катя достала из сумочки телефон, будто он ей срочно понадобился, и погрузилась в него.

– Ай! Всё времени у вас нет. У меня почему-то есть, а у вас не-е-т, – протянул последнее слово Маринин, подался вперёд, прижимаясь к рулю и по-гусиному вытягивая шею, тихо, сам себе, сообщил, – сбежала, всё-таки.

На обочине, чуть впереди, стояла девушка в футболке, шортах и бейсболке, рядом чадила дизелем, повидавшая и «убитая» иномарочка. Девушка разговаривала с кем-то из авто, деловито сложив руки на груди, при этом покачиваясь и пружиня на левой ноге, прогнутой в колене.

Маринин проехал вперед, затормозил и быстро вышел, громко хлопнув дверцей.

В дизельном чудовище было двое парней, которые увидев приближающегося мента, к тому же знакомого, вмиг свинтили, чуть не зацепив приятный во всех отношениях седан, припаркованный впереди.

Девушка, не сразу сообразившая, что происходит (она решила, что «этот» тоже хочет её подвезти), а увидев Матвея Александровича, еле слышно ахнула и попятилась, потом развернулась и побежала.

– Надя, стой! Стой, сказал! – требовательно прокричал он, и вроде бы хотел побежать, но не побежал, а недовольно сделал руки в боки, ещё раз крикнул, и, обернувшись на машину, снова посмотрел на удаляющуюся Надю.

– Ну, коза! – оглядываясь, пошёл обратно.

– Маринин! – подала голос Катя, ступив одной ногой на обочину. – У нас поезд, вообще-то! – и как туристический стульчик сложилась обратно в машину.

– На пенсию он собрался, не набегался ещё! – ворчала она, следя в боковое зеркало за идущим мужем.

Маринин ещё раз посмотрел на движущуюся точку, которой была Надя, и сел в машину. Он дышал через нос, громко и глубоко, зло, сжав губы, боясь, сказать ненужное, грубое и резкое (чего совсем не хотелось), пристегнулся, и машина рывком рванула с места.

Дождавшись, когда поезд стал ускоряться, Маринин сентиментально махнул «дымящейся» рукой, и окрылённый предстоящей двухдневной свободой, помчался в свою любимую деревню.

Он сильно удивился, снова увидев Надю. И удивился не только её глупой настойчивости, но и тому, как быстро про неё забыл.

Снова съехал на обочину и быстро перебежал дорогу. Надя снова его не заметила, потому что вела непринуждённую придорожную беседу с кем-то в притормозившей машине.

Маринин, почти ухмыльнувшись бритоголовому водителю, представился. Лысый мужик, ошибочно принявший его за гаишника, полез в нагрудный карман за документами, но когда Маринин представил Надю, с указанием возраста, и нарочно увеличив вероятный срок наказания за сексуальные действия в отношении лица, не достигшего совершеннолетнего возраста, зырканул на неравномерно покрасневшее личико, и подняв стекло, уехал.

Взяв под руку, Матвей Александрович перевёл Надю через дорогу.

– Садись, – он открыл дверцу машины.

– Я не поеду.

– Садись.

– Я не поеду! – упорствовала Надя, думая, что Матвей Александрович отвезёт её в реабилитационный центр.

– Как хочешь, – и, хлопнув дверцей, он открыл свою.

– Ладно, – недовольно согласилась Надя и быстро села в машину.

Глава шестая

Ехали молча.

Матвей Александрович включил, по определению Нади, какую-то странную музыку, и смотрел только на дорогу, словно ехал один, а Наде было всё равно, куда и зачем они направляются, главное, вместе. Она крутила головой от одного окна к другому, и вскользь, как-то случайно, поглядывала на самого обожаемого из обожаемых. Она сняла бейсболку, и незаметно положив на колени его фуражку, совсем недавно брошенную Катей на заднее сидение, с любовью её рассматривала, крутила, поглаживала, и очень хотела примерить, но боялась, что Матвей Александрович будет ругаться.

На развилке машина не поехала прямо, в сторону краевой столицы и социально-реабилитационного центра, а свернула вправо. Надя непроизвольно обернулась и посмотрела на оставшийся позади заброшенный пункт ДПС, а через минуту промелькнул дорожный знак «Белое поречье».

– А куда мы едем?

Маринин молчал и не то что бы улыбался, но заметно радовался, слегка сощурив глаза.

– Очки что ли надеть? – подумал он.

– А почему белое?

– А ты как думаешь? – очнувшись, спросил Матвей Александрович, и опустил «козырёк».

– Может, снега много….

Матвей Александрович качнул головой и поиграл бровями.

– Подумай.

Надя просияла улыбкой, потому что Матвей Александрович её «простил». Задумалась, обводя глазами салон машины.

– Может, белых много…? – неуверенно предположила она и потёрла пальцы, сильно их сжимая.

– Это, каких же это белых? – заинтересовано, хотя не без иронии, поинтересовался Матвей Александрович.

– Которые с красными воевали.

В зеркале заднего вида отразились удивлённые карие глаза.

– Красивая версия! А «поречье» почему?

– Не знаю. Слово какое-то странное. Старое, наверно.

– Сдаёшься, команда знатоков?

Надя кивнула.

– Туман. Просто туман. Над рекой утром густой туман, почти всегда.

Надя внимательно слушала Матвея Александровича, такого умного, красивого и вообще самого лучшего, совершенно не испытывая стыда за свою нелепую догадку. Она упёрлась подбородком в боковину его сидения, и голова раскачивалась от быстрой езды и немного кружилась от совершенно необыкновенного одеколона.

– А зачем?

– Зачем, что? Туман?

– Едем зачем?

– За туманом, за туманом и за запахом тайги! – довольно пропел Матвей Александрович.

– А я знаю эту песню! Тыщу раз слышала. Нудная.

– Ты прямо-таки, как я погляжу, вообще, всё знаешь.

– А Вы думаете, что я дебилка?

– Да, нет, конечно, – неловко оправдывался Маринин. – Наоборот, я хотел тебя похвалить, что ты – молодец, много знаешь.

Надя понимающе и чуть обиженно шмыгнула носом и откинулась назад. С удовольствием пару раз выгнула спину, сводя лопатки вместе, и расслабив их, закрыла глаза. Через минуту она посмотрела в лобовое стекло, почувствовав, что машина почти ползёт, а не едет.

По дороге, с одного брошенного поля на другое, не спеша копытило небольшое стадо. Коровы на ходу вдумчиво пережёвывали траву, энергично двигая нижними челюстями, и обмахивали себя грязными хвостами, густо увешанными мелкими зелёными колючками, всем своим видом показывая, что спешить им некуда.

– Коровы, – заворожено проговорила Надя, словно увидела модный бойз-бэнд в полном составе.

– Коровы…. Пригнись, на всякий пакостный.

Надя беспрекословно легка на сидение и затихла. Она слышала, как сработал ручник и щёлкнул ремень безопасности.

– Я сейчас.

Надя осторожно подняла голову и в промежуток между сидением и подголовником увидела Матвея Александровича и какого-то старика. Потом легла на живот и надела фуражку.

Старик, с которым разговаривал Матвей Александрович, был в кепке, тёмных затасканных штанах, расстёгнутой рубашке и растянутой полосатой футболке, на ногах болтались резиновые сапоги до колена. Выбрит. В левой, жилистой и шероховатой даже на вид, руке, была пластиковая бутылка с водой на донышке, в другой – длинный прут.

Они пожали руки, и старик, зажав прут подмышкой, смеясь, на удивление крепко-зубой улыбкой, закурил.

– Я так-то ж присматриваю, вроде тихо. Сам знаешь, у нас, слава Богу, смраду нет.

– Спасибо. А это кто? – Маринин затянулся и кивнул в сторону высокого и толстоватого, коротко стриженного молодого человека, который странно и неприятно посмотрел на него, и пошёл за коровами.

– Племянник мой, внучатый. Артёмка. Он немного не того, ну, сам видишь. Вот, на лето его к нам сбагрили. Вроде, помощник мой.

– Я помню его. Дядь Андрей, пора уже Вам смену готовить, сколько можно самому-то?

– Приходится, ёлки зелёные, – старик пустил густой клуб дыма и закашлялся, чуть наклонившись. – Пастух паскуда! – он горько вздохнул и часто заморгал глазами, – корову мне загубил.

– Как?! – искренне ужаснулся Маринин.

– Да, хрен его знает! И ведь зарекался больше не брать этих охламонов! Ай! – дед махнул рукой. – Она стельная была, подумай…. Запуталась в верёвке и удушилась.

– Кто такой?

– Не наш, пришлый, дел натворил и стриканул, сучонок. Неделю всего побыл, а столько наворотил! И кнут стащил, и куртку. Ай, ну, его! Корову жалко, такая красавица была!

Маринин сочувственно покачал головой, осмотрелся вокруг. Последняя корова была уже в метрах пятнадцати от дороги.

– А я жду, стада всё нет, ёлки зелёные, что такое? Пошёл, а его и нет, коровы – сами по себе, а Верба наша лежит…. Шмальдец, твою меть….

– Да, жаль, конечно. Жаль. Может, попробовать поискать?

Дед махнул рукой.

– Вам видней. Ну, я поеду. Не болейте! – и, запулив окурок в траву, Маринин пошёл к машине.

– Давай! Ты почаще заезжай! – старик потряс кулаком и пошёл, как вдруг обернулся, – эй, Матвейка, а мясо-то тебе не надо?

Маринин замялся и медленно попятился.

– Да, можно, наверное. Я зайду!

– Добро!

Довольный старик не торопясь пошёл за своими бурёнками, ещё издалека им что-то прокричав.

Глава седьмая

Узкая дорога, ответвляющаяся от основной, такой же сухой и пыльной, вывела седан, виртуозно, почти профессионально, преодолевающий неглубокие ямки, к высокому профнастильному забору, из-за которого виднелась «макушка» крыши. В центре образовавшейся дорожной развилки росли преимущественно берёзы, узким и длинным леском отделяющие этот участок от остальных, находящихся далековато и чуть скучено. Этот же дом стоял в начале деревни и, одновременно, особняком.

Открыв ключом калитку, Маринин вошёл во двор, распахнул ворота, загнал машину, и только закрыв ворота, понял, что сделал это автоматически, а не из мер предосторожности, которые, принимая во внимание Надю, были нелишними. И местные, и дачники, особенно, дачники, не обращая внимания на погоны, частенько принимали его за участкового, и спешили поделиться своими, на самом деле, только для них ценными, наблюдениями. И, как правило, такие неравнодушные и бдительные люди, могли набдеть что-нибудь лишнее.

Он постоял с минуту, недовольно уперев руки в боки, размышляя, правильно ли сделал, и, в конце концов, разрешил Наде выйти из машины.

– Вы здесь живёте? – поинтересовалась почти вращающаяся голова с летающей косой.

– Жил.

От ворот до дома вёл длинный помост, выложенный в два ряда полуметровыми потемневшими от времени досками. По обе стороны от него среди травы, недавно скошенной, и пустившейся догонять прежнюю высоту, кустилась смородина, усыпанная чернеющими ягодами, абрикос и молодая, но очень высокая, груша. Справа у забора перед гаражом остывала машина Маринина, слева – давно пустовавшая собачья будка.