Глава первая

В одну из арок городского парка вошли и неспешно побрели мужчина, мальчик и собака.

Мужчина был высок, в расстёгнутом пальто и шляпе, которая не только привлекала внимание, но и добавляла некой экстравагантности. Идеально выбритое лицо, слегка впалые щёки, выдающийся нос и невыдающиеся губы. Возраст – около сорока пяти.

Неспешная и слегка небрежная походка, в сочетании с классическими туфлями, которые словно пружинили и выворачивали ногу в сторону, придавали ещё больше важности. Ровная спина и, по всей видимости, ровный взгляд – головой он не вертел и не наклонял, но куда точно смотрел, понять было невозможно из-за солнцезащитных очков. И это, несмотря на особенно стеснительное утреннее солнце. В правой руке он нёс сложенный в несколько раз кожаный поводок, а в левой – зонт-трость, и при каждом шаге постукивал им об асфальт.

А мальчик был удивительно большеглаз. Огромные, как у телёнка глаза, к которым, словно сверху и снизу приклеили щёточки с длинными ворсинками. Волосы слегка подвивались на концах, на правой бледной щеке красовалась родинка, на переносице затягивающийся тонкий порез. И если бы не этот порез и несколько взъерошенный и задиристый взгляд, то лицом он даже больше походил на хорошенькую девочку лет десяти. С некоторых пор, он старался улыбаться, не разжимая губ – стеснялся «заячьих» зубов. Его слегка вытянутую и сутулую фигуру уплотняли мешковатая куртка с капюшоном и любимые джинсы. Он лениво поднимал, вернее, недоподнимал, ноги, и шаркал об асфальт кроссовками, иногда цепляясь одной за другую. Правая рука крепко сжимала книгу в старом, но крепком переплёте.

Впереди, как бы ведя за собой мужчину и мальчика, шёл лабрадор. Взрослый, крепкий, палевый кобель. Он был спущен с поводка практически перед входом в парк, но не пустился «в бега», потому что был умён и воспитан.

Они расположились на одной из скамеек вокруг большой клумбы, которая в начале апреля ещё не была почищена от прошлогодних цветов и листвы. Мужчина зацепил зонт за спинку скамейки и сел, закинув ногу на ногу и сложив руки одну на другую. Мальчик сидел, так же как и шёл, ссутулившись, и прочитав стихотворение, без выражения, с запинками и неправильной расстановкой интонаций, замолчал, уставившись в книгу.

– Как впечатление? – наконец спросил мужчина, всё это время сидевший почти неподвижно.

– Ну, как это…. Ну, сильно, – пожевал слова юный книголюб.

– Сильно? – мужчина повернул голову к мальчику. – Хорошо сказано, точно. А что больше всего понравилось?

– Про дуло, – отрапортовал мальчик.

Мужчина понимающе закивал.

– Страшно?

Мальчик тоже покивал, и, опустив глаза в книгу, быстро перехватил инициативу.

– А тебе?

– Мне больше всего нравится про черёмуху.

– А…. Ну, да. А почему?

Мужчина прочитал «Расстрел» так, как, возможно, хотел бы Набоков, но слегка задыхаясь и потому торопясь к финалу.

– Представь, – он вскинул указательный палец. – Ночь, темно, тонкий полумесяц, – спрятал палец в кулак, и тут же тон сменился с романтичного на резкий, отвергающий, брезгливый, – и грязный, сырой, вонючий овраг. В котором, так уж получилось, лежит убитый человек, такой как я, например, или даже моложе. Лежит на земле, но кажется, что на белой простыне, потому что с черёмухи цветы осыпались. Как бы подстелили под него своеобразную простынь, понимаешь? А может, и сверху ещё накрыли? Позаботились, раз уж больше некому. И я так думаю, что аромат этого цветущего дерева, мощного и красивого, заглушает всю овражную гадость, в которой лежит этот бедняга. Ты как думаешь?

–…Да, – после некоторой паузы согласился сражённый мальчик. – А ты стихи не сочиняешь? – он охотно положил закрытую книгу на скамейку.

– Не пишу. Не дано.

– А говорят, что можно всему научиться.

– Можно, если хочешь….

– А ты не хочешь?

– Видимо, нет. Но, опять-таки, уж кем-кем, а поэтами рождаются, а не становятся.

– То есть, всё-таки не всему можно научиться? – ерзанул мальчик.

– Понимаешь, тут кольцо, замкнутый круг. Если чувствуешь, что хочешь, что-то сказать, то скажешь. А что такое чувство? Это – любовь. Без любви ничего нельзя делать….

– Особенно жениться?

– Особенно жениться.

Мальчик помолчал в лёгкой нерешительности и волнении, и наконец, спросил, серьёзно глядя на собеседника.

– А ты не «против», если я на Женьке женюсь?

– Я только «за».

Счастливо-смущённый мальчик отвернулся в другую сторону, и достаточно долго, но рассеяно, наблюдал за молодой мамой, склонившейся над коляской. Он резко посмотрел вперёд, когда мужчина громко позвал.

– Бус!

Мальчик встал, сделал шаг вперёд и тоже позвал.

– Бус!

Я выглянул из-за клумбы.

– Ко мне! – радостно скомандовал мальчик, и я рванул.

И вроде бы ничего особенного, отец и сын выгуливали собаку. На самом деле, собака выгуливала отца, который мальчику таковым не приходился, хотя, и был дважды отцом, и мальчик, разумеется, был чьим-то сыном.

Мы были соседями. Женя жил в однокомнатной квартире с мамой, а незрячий мужчина с собакой, то есть Глеб и я, в такой же квартире напротив. Кстати, я собака-поводырь. И всё, что я ниже изложу, предлагаю считать моим дневником.

Глава вторая

После более чем часовой прогулки мы поднялись на третий этаж кирпичного дома и остановились на относительно чистой лестничной клетке с четырьмя дверьми.

– Ко мне сейчас должна Люся прийти….

В этом момент внизу хлопнула подъездная дверь, Глеб замолк и прислушался к шагам.

– А вот и Люся.

И действительно, через несколько секунд, к нам присоединилась девушка с асимметричным каре. На ней была тонкая ветровка и короткое свободное платье, обнажавшее худые ноги.

– Оделась не по погоде, поторопилась, в этом вся Люся, – подумал я, глядя на неё. Замёрзла и потому сложила руки крест-накрест, сдавив ими грудь и приподняв плечи с тонкими лямками рюкзачка.

– Здравствуй, Люся! – радостно сказал Глеб.

– Привет, мальчики! – улыбнувшись приятно и доброжелательно, она запустила руки под волосы и вытянула два тонких белых проводка с малюсенькими динамиками.

– Здрасти…, – с опозданием почти прошептал Женька. Он старался не показать, как не рад её появлению, потому что рассчитывал ещё зависнуть у нас. Хотя Люся показалась ему симпатичной и прикольной (так всем кажется), и он знал, что для Глеба её приход важен, и догадывался, почему. Но немного ошибался.

– Жень, до вечера.

– Ага, я зайду, – Женька обернулся и увидел чуть ниже Люсиного затылка какой-то вытатуированный орнамент. И мне показалось, что он внутренне поморщился. Позже, на прогулке, он подтвердил мою догадку.

– Татуха?! Это глупо. Мама бы никогда не сделала!

Глава третья

После перепланировки, а попросту сноса стен (уцелела только ванная и санузел), наша квартира представляла собой одну большую комнату. Хозяин объяснял это безусловным комфортом. Действительно, зачем ему лишние углы?

В зоне прихожей находились сохранившиеся комнаты, дальше, по уже несуществующему коридору, на месте кухни, располагалась спальня – собственно кровать, комод и огромный шкаф, казалось вросший в стену. Остальное пространство было зонировано на кухню и гостиную. Всё просто, стильно, современно.

Я лежал на своём месте – в углу возле спальни, и смотрел на Глеба, сидящего на стуле посреди гостиной. Люся, вооружившись, гребнем, перчатками, миской с краской и кисточкой стояла сбоку от Глеба, который, казалось, замер в жутком нетерпении.

– О-о-о, друг мой, да ты седой совсем, – Люся сделала несколько лёгких движений, раздвигая короткие волосы на пробор.

– Люся! – Глеб недовольно закинул ногу на ногу, пошелестев пеньюаром.

– Не боись, седовласик, сейчас всё исправим, – она поцеловала его в щёку. – Стричься точно не будем?

– Не надо, – уверенно ответил Глеб, «глядя» вперёд своими, можно сказать, недвижимыми глазами.

– Хозяин-барин, – равнодушно согласилась Люся и нанесла первый мазок на отросшие корни аккуратной стрижки.

Я чихнул – не выношу этот едкий запах.

– Будь здоров! – сострила Люся, за что и получила мой недовольный взгляд.

– И вообще, ты в этом виновата, – якобы завёлся обиженный Глеб, на самом деле, таким образом, он просто поддерживал беседу.

– А что нельзя человеку поболеть?!

– Человеку можно, а богине – нет.

Люся довольно улыбнулась. Он знал это и тут же точным движением схватил её за ягодицу.

– Угомонись, а то сейчас всю морду раскрашу. У меня вообще-то муж есть.

– Но у меня-то нет!

Люся слегка рассмеялась, прифыркнув губами.

– Выходи за меня замуж, а?

– Ага! На хренась мне такое седое чудовище?

– Люся, у стен есть уши, – тихо процедил Глеб.

– Ты – педант, Глеб. Жуткий педант. Вот я – женщина, парикмахер, и то бывает, с отросшими корнями хожу.

– Ну, какая ты после этого женщина и парикмахер, ты…, – не договорив, он резко отвёл голову в сторону, догадываясь, что Люся слабенько треснет его кистью по макушке.

– Сиди ровно!

– Сижу, и на тебя не гляжу.

– Юморист, да?

Через два часа они расстались как влюблённые любовники. Пока богиня-парикмахер втискивалась в гибрид туфель с кедами, Глеб, целуя, попытался незаметно положить в её сумку деньги, но опытная в этих делах, Люся поймала его за руку.

– Это за покраску.

– Ладно, – быстро согласилась рыжая, и ещё раз поцеловала. – Красавчик! – и проведя рукой по его свеже покрашенным волосам, открыла дверь и по подъезду разнеслись удаляющиеся прыжки и перескоки, по которым было понятно, что она, если не счастлива, то очень близка к этому. Глеб улыбнулся и, закрыв дверь на два оборота, повернулся ко мне.

– Ну что, теперь можно и девчонок клеить? – он усмехнулся, и быстро поводив рукой ото лба до макушки, слегка взлохматил волосы. – Какой из меня педант? Люся меня плохо знает.

Тут усмехнулся я – никто не знал Глеба лучше меня.

Мы перешли на кухню. Глеб открыл шкаф и достал глиняный китайский чайничек и пакетик из золотистой фольги. Он всё делал чётко и аккуратно – ни одной просыпанной чаинки, ни одной пролитой на стол капли кипятка.

– Давай, решим, что будет мять? – обратился Глеб ко мне и открыл холодильник. Я, всё это время терпеливо просидевший возле него, как-то воспрял духом и вильнув хвостом, с удовольствием посмотрел на освещённые полки незаменимого агрегата.

– Так, что тут у нас осталось от Нинель Юрьевны?

Глеб открывал кастрюли одну за другой и нюхал содержимое.

– Котлеты, рис, рулька, – Глеб повернул голову ко мне – я начинал нервничать. – Так, ну, рис однозначно…, надо доесть. Котлеты – их много. Уж, извини, – Глеб поставил на стол две серебристые кастрюли, и закрыл холодильник. – Давай, договоримся – полы помоешь, получишь рульку.

Я максимально выразительно, но негромко протестующе взвизгнул.

– Правильно, салат же ещё! – Глеб щёлкнул пальцами и, погремев овощными ящиками, достал миску с парой огурцов и помидоров, и плавно вытянув из подставки нож, приготовился резать.

Раздался звонок в дверь.

Глеб посмотрел на меня, как бы интересуясь моей версией, и направился в прихожую. Я, естественно, следом.

Точным движением крутанув защёлку, Глеб открыл дверь и по ворвавшимся в квартиру запахам немытого тела, палёного алкоголя и ещё Бог знает чего, точно определил гостя.

Витёк жил в квартире, некогда принадлежавшей человеку криминальной судьбы. Куда, в конечном счёте, судьба его забросила, неизвестно, но пустовавшая несколько лет жилплощадь мистическим образом обрела нового хозяина – Витька. Квартиру эту, то бишь, предыдущего и нового владельца, обожал весь дом. Мол, живи, сосед, сто лет, но где-нибудь подальше, например, на кладбище. Этакий чёрный кот. Витёк не унывал, и как бы промежду прочим предупреждал, что в наследство ему досталась пуленепробиваемая дверь.

– Привет, Глебка! – как всегда первым поздоровался Витёк. Он забавно называл Глеба не Глеб Алексеевич или хотя бы Глеб, а так, по-братски, Глебка.

– Виктор, добрый день!

Лицо гостя было похоже на резиновый мяч, который проглотил несколько маленьких мячиков, и они прыгали внутри, растягивая лицо в самых непредсказуемых местах. По цвету этот мяч, был, пожалуй, ближе к старой свёкле или зрелой сливе.

Глеб всегда давал ему в долг – незначительные суммы на незначительные сроки. Однако насколько неправдоподобным бы это не казалось, но если в сроки сосед частенько не укладывался, то возвращал всегда всё до рубля, мелочью, но точно.

– Отдам через неделю, – Витёк просиял улыбкой человека, вновь обретшего смысл жизни. – Бус! – он как-то странно мне всегда подмигивал, одновременно вскидывая голову к верху, мол, не дрейфь, и тебе повезёт!

Только Глеб закрыл дверь, и сделал буквально пару шагов в направлении гостиной, как снова раздался звонок, и мы оба вздрогнули. Глеб как-то недовольно удивлённо посмотрел на меня, при этом громко вздохнув. И снова щёлкнула защёлка, и неожиданно для самого себя, Глеб впал в секундное замешательство.

– Добрый день, Виктория! – поприветствовал он молодую женщину в домашнем плюшевом костюме, растеряно уставившуюся на него – она впервые увидела Глеба без солнцезащитных очков.

– Как Вы догадались, что это я?

– Вас выдал Kenzo, – Глеб слегка улыбнулся.

– Разве, я одна пользуюсь Kenzo?

– Из моих соседей, только Вы. Проходите.

Она тихо поблагодарила и проскользнула мимо него в прихожую, и тут же остановилась, увидев впереди не очень-то радушного меня.

– Я, собственно, на минутку, – она прислонилась спиной к стене ванной комнаты.

– Тогда, присаживайтесь, – Глеб указал на круглый кожаный пуфик, стоящий почти у порога, и направился на кухню, – и говорите громче, потому, что я собираюсь делать салат.

Вика поспешила за ним.

– Может, я…? – несмело предложила она.

– Конечно! – и Глеб с готовностью поставил на стойку миску с овощами и протянул нож. – Только руки помойте.

Вика отдёрнула руку назад и слегка растерявшись, направилась к мойке.

– Крупно, мелко?

– Средне, – Глеб сел на высокий барный стул, лицом к Вике.

– Постараюсь, – улыбнулась Вика, в отличие от сына, не стесняющаяся своих слегка «заячьих» зубов.

– Отлично, я люблю, когда женщина старается, – бьюсь об заклад, именно так подумал Глеб, а вслух сказал, – рассказывайте.

– Женя сказал, что Ваша дочь пригласила его на День рождения…? – как бы вопросительно закончила она.

– Да. У них, знаете ли, всё серьёзно, – улыбнулся Глеб.

– Правда? – смеясь, удивилась Вика, и смущённо опустила глаза.

– Женя собирается, как ни странно, жениться на Жене.

Оба слегка посмеялись.

– Ох, мне этот жених! – весело вздохнула Вика. – Он всё время на ком-то женится. Первый раз собирался в четыре года.

– Самый возраст! – поддержал Глеб.

– О, да!

Ещё она спросила о том, как мы будем добираться за город, я ведь тоже еду. Глеб ответил, что за нами приедет машина, и после окончания празднования, она же нас и отвезёт обратно.

Глеб знал, что Вика красива, и разговаривал с ней как с красивой. Описывая внешность своей мамы (по просьбе Глеба, разумеется), Женька сказал, что у неё какие-то там волосы (немного светлее Глеба), глаза (какого-то неоднородного цвета, тоже напоминают Глебовы), прямой тонкий нос (это не в нашу породу) и красивая улыбка. Да, наверное, так и есть, но я в человеческой красоте мало понимаю – для меня важно то, что у людей обычно считается недостатком. Например, если человек добрый, то говорят, что он бесхребетный, если доверчивый, то простодырый, если хочет помочь, советуют не лезть. И глядя на Вику, я понимал, что она бесхребетно-простодырая. Это меня радовало, но огорчало то, что она менялась в лице, когда видела Глеба.

– Как это ужасно, знать, что рядом красивая девушка и не видеть её! Фантазировать можно до бесконечности, и каждый раз получать новую красотку, но хочется понять, как в действительности она выглядит! А как узнать, насколько ты приблизился к оригиналу? Никак, – часто делился со мной Глеб, а наш юный друг делился с Глебом всем, словно он немой, а не незрячий.

Так, например, от него мы узнали, что Вика предпочитает Kenzo и в прошлом фотомодель, и это дало Глебу право надеяться, что стандартные параметры не утеряны. И надеялся он не зря.

Ещё Женька рассказал, что у родителей «контры» – Вика застукала папу с какой-то Клеопатрой. После чего собрала вещи, забрала сына и сняла эту квартиру.

– Боже, как летит время! Кажется, только вчера они переехали сюда, а сегодня, возможно, это мой будущий зять! – прикалывался Глеб. На самом деле с момента их заселения прошло почти два месяца.

Отец Жени, бизнесмен и депутат, алиментов не платил (официального развода не было) и помогал ровно «ноль», пытаясь таким образом вынудить жену вернуться. Но Вика не сдавалась. Хотя, работать она никогда особо не работала, разве что, фотомоделью (но куда теперь?), всё-таки устроилась в какой-то детский центр преподавателем английского языка, хотя иняз так и не окончила.

– Хочу, чтобы мама вернулась к папе, – признался как-то Женька.

Глеб успокоил его, что обязательно вернётся, но мне сказал, что вряд ли.

– Гордая.

И салат стругает средне.

Глава четвёртая

Что происходило в квартире напротив после этого, я не знаю, но могу как Глеб, пофантазировать.