Шпиц открыл один глаз, навострил уши, но что конкретно означало данное высказывание, так и не понял. Снова прикрыл от удовольствия глаза, зевнул и протяжно выдохнул. В таком положении они могли лежать часами. Человек думал о насущных проблемах дальнейшего существования, а пес просто дремал, иногда сучил задними лапами, облизывал пересохший нос, и думать о собачьих неурядицах ему не хотелось по той лишь причине, что таковых в природе никогда и не существовало. В кормушке всегда горой лежал корм, в поилке имелась сомнительной свежести вода, а прогулка на свежем воздухе с периодическим свершением накопившихся нужд стояла в приоритете животного счастья и служила мотивацией для собачьей преданности. Но иногда Олегу казалось, что преданность эта тщательно скрывала давно свершившееся преступление, в котором один был участником, а второй – соглядатай. Именно оно так гармонично и вовремя объединило человека и его четвероногого друга, что теперь один находил утешение в другом, а тот другой уже и не знал, как отвязаться от черных бусиновых глаз, зорко наблюдавших за каждым его движением, храня упрек и в то же время сострадание.

Через час резкий звонок в дверь нарушил мужскую идиллию.

– Голову лечить будем? Нет? – На пороге, переминаясь с ноги на ногу, с пакетом баночного пива стоял долговязый Толик.

– Я уже подлечился.

Олег широко распахнул дверь, пропустил товарища прямо на кухню и аккуратно осмотрел лестничную площадку с подходом к лифту.

– Не бойся, слежки за мной нет, – усмехнулся Толик. – Светка твоя на работу побежала. Возле подъезда чуть лбами не столкнулись.

– Она не моя, – огрызнулся Олег.

О своих любовных победах он предпочитал не хвастать. В принципе, тут и хвастать было нечем, Светка сама ему поддалась с превеликим одолжением, но о подробностях лучше не распространяться, и вместо объяснений Олег выставил на стол чистый стакан.

– Как же «не твоя», – съязвил Толик, открывая баночку с пенными брызгами и характерным звуком «к-клок». – Она вчера весь вечер на тебе висла. Насилу от шеи оторвал. Не помнишь?

Гость проигнорировал выданный стакан и жадно присосался к алюминиевой поверхности. От удовольствия тряхнул остатками великолепной шевелюры с заметной проседью, запрокинул голову назад и ритмичными глотками выпил прохладительный напиток до последней капли. Олег присел рядом на табурет, потер вспотевший лоб. В распахнутое окно нещадно палило весеннее солнце. Он ничего не помнил.

– Ты что? Не будешь разве? – Толик протянул запотевшую банку.

– Завтра на работу. Просили подменить. Да я выпил уже. – Он отмахнулся от соблазна, достал из холодильника минералку.

– Полегчало?

– Отпустило.

– Везет тебе, – заулыбался Толик и вытащил из пакета в пол-локтя вяленого толстолобика. – Мне, брат, не легчает. Горит душа, а сердце стонет.

– Плачет.

– Что говоришь?

– Сердце плачет, а не стонет.

– Тебе почем известно? – и взглянув на Олега, согласно кивнул. – Ну да…

– Что ну да? – обозлился вдруг хозяин.

– Что ты злой сегодня такой? Выпей, говорю.

– Да есть тут один момент… алкашом с утра обозвали.

Олег вкратце изложил утренний разговор продавщиц из хлебного ларька.

– Нашел из-за чего расстраиваться. – Толик усердно очищал рыбью спинку, назло личной гигиене облизывал жирные пальцы. – На этих баб обижаться последнее дело, хотя… Ты сегодня в зеркало смотрелся?

– Смотрелся, – Олег почесал на шее щетину, тяжело вздохнул.

Внешний вид желал лучшего и надеялся на более здоровый образ жизни, но праздники, все равно какие, по русскому человеку бьют всегда тяжело, с последним надрывом и обязательно почему-то ниже пояса. После них необходимо или записываться на прием к участковому терапевту, или срочно брать на работе дополнительный отпуск, чтобы хоть как-то прийти в норму и поправить здоровье.

Олег вздохнул во второй раз, взъерошил на затылке отросший ежик полубокса и уставился в оконное стекло. На него смотрело бледное подобие с темными глазами, припухшими веками. Черты заострились, щеки ввалились, фундаментальным остался лишь широкий подбородок да бычья шея.

– И, по-твоему, за кого тебя должны были принять? – Толик потянулся за второй банкой. – Через два года пятера с ноликом нарисуется, шестой десяток разменяешь. Хоть пей, хоть не пей, а вид один будет. Пенсионный!

Толик рассмеялся и засмаковал во рту кусочек вяленой рыбки.

– Возраст причем? Наглая молодежь всех под одну гребенку гребет. Ведь наверняка соплячка какая-нибудь малолетняя, а все туда же – ярлыки вешать…

– Да что ты так распылился? – Толик удивленно уставился на друга, будто видел в первый раз. – Плюнь и разотри. Подумаешь, «алкаш». Меня вон Полинка как только не называет, а я ничего, на провокацию не поддаюсь. А почему? – Толик выдержал театральную паузу. Но Олег его не поддержал, молча смотрел вдаль распахнутого окна.

– А потому, – продолжил лектор, – если один раз сорвусь, то такой меня ударной волной накроет, мало не покажется. Выгонит она меня из дома, как пить дать, выгонит.

– И правильно сделает, – усмехнулся Олег. – Ты, Толик, во время запоя редкостной свиньей становишься, уж не обессудь. Ни один человек терпеть не будет.

– Но ты же терпишь, – логично заметил слегка захмелевший гость.

– Я твой друг, а она жена. Женщина. Понимать надо, – Олег снова тяжело вздохнул, отвел взгляд от созерцания горячего воздуха за окном и посмотрел в мутные глаза бывшего сослуживца.

– Эх, брат, выбирайся ты из этого болота. По старой дружбе советую.

Дружба, действительно, уходила корнями еще в суворовское военное училище. Но если Олег был родом из Твери, где находилось учебное заведение, то Анатолий родился в Краснодаре, куда и вернулся после выслуги лет, а заодно и друга уговорил переехать на постоянное место жительства. К тому же супруга Олега не возражала против сложного переезда, более того, Ирина сама хотела купить квартиру именно в Краснодаре. Привыкла к теплому климату, свежим фруктам, до умопомрачения любила море и после тревожного Дагестана считала именно этот город безопасным для жилья. Сын в то время окончил школу, нужно было думать о дальнейшей учебе, на семейном совете выбрали технологический университет. Все в один узел и связалось…

– В чем заключается твоя проблема? – Толика после выпивки всегда тянуло на душевные беседы.

– Мы вчера после этого вопроса за пятой бутылкой пошли, – напомнил Олег. – Мне завтра на работу.

– Да понял я уже, бросаешь друга на верную смерть, – огорчился Толик и достал из пакета очередную банку пива.

На столе в закономерной прогрессии увеличивалось количество пустой тары. Олег опять пожалел, что забыл купить хлеба. Хотелось есть, но не то, что принес Толик из супермаркета. Хотелось нормальной, домашней еды. Холодильник пугал белоснежной пустотой. Где-то в углу в надорванной сетке завалялись несколько картошин. Он решил их отварить и открыть иваси в собственном соку. Все лучше, чем ничего. Между тем, Толик усердно разглагольствовал о смысле жизни, бренности бытия и роли женщины в мировом пространстве, а конкретно, о роли любимой тещи в семье Черкасовых. Олег, ловко обрезая позеленелые бока молодых клубней, слушал молча, не перебивал.

– Я, брат, в своем доме уже не хозяин. Задвинули меня под лавку, сижу и не хрюкаю. Даже дети меня стороной обходят. А знаешь почему? Все влияние Марии Евдокимовны, дай ей Бог здоровья! Она и жене моей мозги прочистить успела, пока мы вчера с тобой праздновали. Работаю плохо, получаю мало, от рук отбился, дом рушится, крыша протекает, и во всем я виноват. А что я могу на пенсию в двадцать тысяч рублей? Новый дом отстроить? Так мне в банке даже кредит на ремонт не дали. В лицо рассмеялись. Я не кредитоспособный, понимаешь. С меня государству нечего обобрать, только последнее, если отнимут. Вот дожили: боевой офицер с медалями идет денег просить у тех, кого защищал не щадя живота, руку для милостыни тянет, мать его… а ему фигу без масла…

– Устройся на работу, – отозвался Олег, стоя у плиты, контролируя сложный процесс кипения воды.

– Где ты видишь работу? Меня даже в сторожа не взяли, все места заняты. Мужики мечутся, как форель на нересте, лишний рубль хотят заработать, а негде… Вон там, за многоэтажкой, знаешь, что раньше было? – Толик, чуть шатаясь, подошел к окну.

– Что?

– Огромный хлопчатобумажный комбинат на четыре тысячи рабочих мест. Махина о-го-го! Люди ткани натуральные производили, первый сорт, за границу отправляли, а сейчас на этом месте торговые центры и магазины. Доморощенные торгаши экономикой заправляют, причем от продажи нефти и газа до резинок от трусов, да и те друзья-китайцы производят, своего ведь ни черта нет. И ты говоришь, в стране лучше стало жить? Кому лучше?

– Не кричи, Толик. – Олег отвел друга подальше от окна, усадил обратно за стол. – Не пей больше, сейчас горяченькой картошечки поедим.

Но Толик не утихал.

– Знаешь, сколько в Краснодаре было фабрик и заводов? Пальцев не хватит сосчитать. А сейчас? Одни развлекательные центры и супермаркеты! Мне вот интересно, Олег, откуда у людей деньги? Никто ведь не работает по существу. Ничего не производят, но еду покупают, а по выходным еще и развлекаются, в кино ходят, детишек фастфудом кормят, диабет с гастритом зарабатывают. Я живу на двадцать тысяч. За все плачу, копейку считаю и радуюсь. А меня все давят, давят. Налогами, пошлинами, штрафами, а додавить не могут… – Толик зло расхохотался и скрутил невидимому врагу дулю.

Через полчаса Олег кормил его вареной картошкой.

– Закусывай, давай, вояка… Ты думаешь, один такой умный выискался? Таких миллионы, и все живут.

– А если мне осточертело так жить, тогда как?

– Ешь! – Олег выложил на тарелку остальную картошку. – Есть люди, которые могут, но ничего не делают, а есть такие, как мы, которые хотят, но не могут.

– Вот тут ты не прав, брат…

Он оборвал его резко и грубо.

– Заткнись, Толя, по-хорошему прошу. Мне твои разговоры вот уже где. Неужели нельзя хотя бы в праздник без политики обойтись.

– Можно, можно… – согласно закивал Толик и уронил голову на стол.

И в этом был весь Черкасов. Начать провокационный разговор, разворошить улей, подлить масло и черкнуть спичкой – его любимое кредо любого застолья, а потом он благополучно вырубался, и пожар горел без него. Толик имел исключительную способность пить сутками напролет и все помнить, но с годами привычка стала угасать, а способность свелась к быстрому опьянению и отключению всех жизненных рефлексов. Олег бережно перекантовал друга на диван. Теперь тот проспит до вечера, а после будет свежим огурцом. Боевой офицер…

Во второй раз дороги их пересеклись в Буйнакске после первой чеченской, затем в послужном списке значился Цхинвал. Толик после Афганистана с ранением и орденом Красной Звезды осел в учебном центре, Олег прибыл туда же для повышения квалификации инструктора по рукопашному бою, с тех пор они были неразлучны целых двадцать лет. Привычки друга Олег изучил давно и с особой тщательностью. Он не читал ему мораль, не давил на жалость, но и пагубным пристрастиям не потакал. Для себя уяснил одну простую вещь – если человек хочет умереть раньше положенного срока, то мешать ему не надо, только навредишь. Полинка, жена Толика, «зашивала» его три раза и все ненадолго. Последний раз тот продержался полгода, а когда у Олега случилось несчастье, и вовсе слетел с катушек. Он не мог осуждать друга и, лишь глядя на него, не уподобился до скотского состояния, но сегодня прозвучало «алкаш».

– Пойдем, Фурся, подышим свежим воздухом. И корм закончился.

Радостный шпиц летел быстрее ветра. Такое счастье редко обламывалось, чтобы хозяин выводил его на улицу три раза в день. Ну, утром и вечером – это понятно, это на роду написано, а вот чтобы еще и в обед погулять, так только по большим праздникам, одно слово – Первомай!

В соседнем супермаркете народу шаталось немного, все скупились еще до выходных. Одиночные покупатели, в основном бабульки, не спеша брели вдоль бесконечных рядов и на красивых, разноцветных упаковках пытались без очков разглядеть срок годности, сравнивали цену с содержимым кошелька и долго прибавляли в уме трехзначные цифры. Олег быстро набрал тележку самых простых составляющих мужского ужина, не торопясь двинулся к кассам, когда рядом мелькнула тень, а на плечо тихо легка рука. Обернулся.

– Полина? Привет. Ты как здесь?

Перед ним стояла жена Толика.

– Скажи, Кравцов, что я тебе плохого сделала? – Холодный взгляд, ни тени улыбки.

– Ты что, Полин?

– Толик у тебя?

– У меня.

– Второй день.

– Да он спит. Сегодня только пиво выпил…

– Пока, а не только, Кравцов. Большая разница. – Она резко схватила его за рукав, оттянула подальше от касс, от людей. – Олег, я все понимаю. Вы с Толиком большие друзья, и тебя я хорошо знаю, горю твоему сочувствую. Ирочку мне жалко, очень жалко, поверь. Но прошу тебя, заклинаю, оставь ты его в покое. Он же спивается вместе с тобой. Мне еще детей надо на ноги поставить, работаю на двух фирмах, домой только ночевать прихожу, а там Толик вечно пьяный. Хочешь, я на колени перед тобой стану?

– Ты с ума сошла. – Олег рванулся к пустой кассе. Полина кинулась за ним.

– Тебе что от него нужно? Компанию поддержать? Так он же больше твоего заливает, а тебе легче от этого?

– Полина, ты неправильно все понимаешь.

– Я? Неправильно?

– Я с ним не пью и насильно не принуждаю. Он сам приходит, сам себе и наливает.

– Ты попробуй один раз дверь не открыть.

– Дело не во мне, Полина.

– В ком? В Толике?

– Обещаю тебе, больше такого не повторится.

Она отпустила его рукав, вскинула голову.

– Передай: домой может не являться. Устала я… – И с пустой корзиной прошла между кассами.

Он не стал ее догонять. Если женщина решила, значит, так тому и быть.

С продуктовыми пакетами они вернулись домой уже под вечер. Фурсик подпрыгивал от счастья, мельтешил между ног, торопил с обедом. По квартире разносился громкий храп с легким посвистыванием. Олег сразу принялся за стряпню, до животных колик хотелось куриного бульона с зеленью, с вареным яичком, а заодно стоило убрать с ближнего и дальнего горизонта все спиртосодержащие напитки, но таковых не оказалось. На кухне его встретили пустые пивные банки и больше ничего. Все остатки были выпиты подчистую. Но Толик мог купить бутылку в первом же ларьке. Тщательно проверив все его карманы, Олег обнаружил лишь жалкую мелочь. Задача упрощалась…

Толик проснулся ближе к восьми часам. Воспаленными, мутными глазами осмотрел комнату. По беззвучному телевизору демонстрировали удивительную жизнь подводного мира. В кресле напротив сидел Олег, между его ног на ковре лежал Фурсик, а по всей квартире разносился аромат бульона.

– Где я? – прохрипел Толик.

– У меня, – отозвался Олег.

– Что я у тебя делаю?

– Живешь.

– Это как?

– Полину встретил в магазине. Привет передавала. Домой можешь не возвращаться. Такой приказ.

Толик улегся обратно на диван, закрыл глаза.

– Выгнала, значит. Вот такие пироги! Встретили, Дуня, Первомай…

За окном быстро темнело. Фурсик кружил на месте, скулил, намекал на прогулку, пару раз лизнул хозяину руку и терпеливо уселся на коврик возле входной двери. Но Олегу и самому хотелось пройтись, подышать вечерней прохладой, чтобы уснуть потом без ночных кошмаров, навязчивых идей.

– На плите теплый бульон. Спиртное можешь не искать, ничего нет. Через час вернусь.

Толик не отозвался.

Учуяв перемену в настроении хозяина, Фурсик радостно бросился под ноги, безропотно подставил шею для ошейника.

Из подъезда они вышли нога в ногу, осмотрелись по сторонам. Один выбирал направление, другой принюхивался к незнакомым запахам.

На улице давно зажглись фонари. Бабульки на лавочках энергично обсуждали последние новости, из соседнего дома напротив ревели динамики – развлекалась молодежь. На мангале, вкопанном в землю посреди двора местными умельцами, подрумянивался шашлычок. По всей округе веяло приятным дымком. Продолжался день празднования международной солидарности безработных трудящихся, и только в душе с самого утра царило паскудное настроение.

Не посоветовавшись с Фурсиком, он решил прогуляться по длинному маршруту. Два раза обошли свой дом, потом соседний, через детскую площадку вышли на прямую аллею, прогулялись мимо церкви, дошли до рынка, обогнули школьный забор и уткнулись в берег Карасуна – местного озерца, окруженного со всех сторон высотными домами.

В давние времена под этим названием петляла целая река. Начиналась она где-то под станицей Старокорсунской, протекала строго на запад и сливалась с рекой Кубанью, пока человек не вмешался в природные законы водоявления. Карасун разбили дамбами, часть осушили, возвели жилье, но подземные ручьи просились наружу, находили выход, и со временем по восточному району города вместо реки протянулась цепочка озер. В суровые зимы водоемы промерзали настолько, что ребятня находила себе удовольствие в катании по льду и гоняла кривыми клюшками жестяную сплющенную банку вместо настоящей шайбы. Летом на берег приходили отчаянные рыболовы, с надеждой закидывали удочки, некоторые в жаркие дни с риском для жизни пробовали купаться, но табличка с предупреждающей надписью «Купаться запрещено. Техническая зона» оправдывала себя полностью. Озера постепенно превращались в клоаку нелегальных сбросов и затягивались болотной ряской, но для перелетных птиц из Новосибирской области в далекую Африку Карасун неизменно оставался приметным ориентиром на пути миграционного следования в период зимовья.

Здесь можно было посидеть на лавочке, полюбоваться на водную гладь в окружении огней, но Фурсик тянул дальше по тропинке, вдоль кромки озерца, где стаи сереньких уточек, прикормленных добродетельными старушками и детьми, безмятежно гнездились в густых зарослях камыша. Где-то совсем близко протяжно квакала лягушка, и к голосистому соло незамедлительно подтянулся остальной хор. Через минут пять над озером разносилась такая жуткая какофония, что раздосадованный шпиц, не видя перед собой зримого противника, взахлеб, с сердечным надрывом принялся попусту лаять на черную воду. Олег тянул пса по узкой тропинке подальше от камышей. За раскидистой ивой слышались громкие мужские голоса и женский смех, рядом в темноте забренчала гитара.

Шумную компанию они обогнули стороной и через десять шагов уткнулись в помятый забор из профнастила, щедро разукрашенный местными художниками-граффити. Забор тянулся от кромки воды до проезжей части и являлся нелепой преградой, огораживая заброшенный долгострой высотой в семнадцать этажей. Пришлось свернуть и вдоль забора выйти на обратную дорогу.