– Наверное, это из-за нагрузки. Все же пожилой человек, а носилась по городу как девочка. Целыми днями где-то пропадала, – пробормотала Циля, стыдясь признаться, что испытала облегчение, узнав о смерти гадалки.

– А ты знаешь, куда она ходила? – быстро спросил Семен.

– Нет… Я особо не интересовалась. Она что-то говорила про коллег или единомышленников. Наверное, какой-нибудь оккультный клуб. Подумать только: позавчера свадьба, а сегодня такой ужас! Теперь придется нам заниматься похоронами. Надо позвонить агенту.

– Пока не надо.

– Что? – Циля, которая разбирала кровать и взбивала подушки, удивленно обернулась к мужу.

– Нам не выдадут тело, пока не закончится следствие. Или пока они не признают, что оно зашло в тупик.

– Сема, о чем ты?

Семен залпом допил коньяк, притянул к себе жену и быстро сказал:

– Роза умерла не от сердечного приступа. Ее убили.

Циля ахнула и испуганно прикрыла рот рукой.

– Ее нашли где-то в лесополосе за Кольцевой. Но следователь сказал, что убили ее в другом месте. И… и у нее были вскрыты вены на руке. Словно кто-то брал кровь.

– Ой, мамочки! Это все ее гадания и колдовские штучки! Но кто мог подумать, что это опасно?

Они помолчали, а потом Циля потребовала, чтобы муж не проболтался о случившемся при детях, в чем Сема и поклялся. И, уже засыпая, он вспомнил:

– Завтра милиция заедет, вещи ее посмотреть. С утра прямо.

– Сам их встретишь. Детей я увезу.

Но Лиза успела раньше. Она не могла не удивиться тому, что тетя Роза не пришла ночевать, потом бессовестно подслушала разговор родителей по телефону, слышала, что отца вызвали в милицию, и, сложив два и два, догадалась, что тетка умерла. И тогда она улучила момент, пока матери не было дома, вошла в комнату, где лежали вещи Розы, и быстро перерыла ее чемодан. Она совершенно точно знала, что ищет. Тетка показывала ей статуэтку Нефтиды. Пока Лиза, приоткрыв рот, таращилась на необычную вещь, Роза говорила и говорила:

– Это старинная вещь и точная копия статуи, которая стояла во внутреннем помещении храма Исеум… и в других храмах по всему миру. Это великая богиня, она хранит тайное знание и мудрость веков. Я принадлежу к числу избранных, к тем немногим, кто хранит тайны вечности и причастен к великому знанию. Когда ты немного подрастешь, я научу тебя и передам тебе знания… если захочешь.

С одной стороны, девочка не слишком серьезно восприняла эти слова, да и отец с мамой, понятно, будут против… Но с другой стороны, ей приятно было думать, что при желании она может стать чем-то большим, чем просто Лизкой или пусть даже Елизаветой Семеновной. Выделяться она любила и готова была для этого красить волосы в дурацкий розовый цвет и ныть, как полагалось эмо, или идти на иные жертвы. И вот теперь надежды на величие рухнули: не обрести ей тайного знания, потому что тетя Роза умерла. Лиза была абсолютно уверена, что родители не захотят оставить на память даже самого незначительного пустяка из ее вещей. Мама ненавидела тетку. Она соберет все до единой вещи и отправит в Черновцы, пусть родственники разбираются. И кто знает, как черновицкая родня отнесется к статуэтке. Очень может быть, что снесут в скупку; и прости-прощай Нефтида. А так… Лиза решила, что тетка все равно завещала бы эти вещи именно ей. Не зря же предлагала научить мудрости и тайным знаниям!

И Лиза отнесла к себе в комнату деревянный ящичек, в котором хранилась завернутая в кусок темно-синего шелка статуэтка, и хорошенько спрятала. Еще она взяла небольшую, но тяжелую металлическую чашу, испещренную непонятными узорами и надписями. Чаша показалась ей древней и наверняка тоже имела отношение к культу великой богини. Насте Лиза по секрету рассказала о смерти тетки, но обе девочки чувствовали напряжение взрослых, не желавших обсуждать эту тему, а потому благоразумно помалкивали.

Лето потянулось для них своим чередом, но вот тетя Рая не находила себе места. Мысль о том, что Настеньке угрожает опасность, мучила ее днем и ночью.

* * *

В следующую пятницу тетя Рая помогала Лане купать близнецов. Они, как всегда, толкались в ванной, мальчишки орали то хором, то наперебой. Лана сунула очередного отпрыска в ванну и вдруг выпалила:

– Знаете, чего мне хочется?

– Чего, детка? – Тетя Рая баюкала на руках мальчишку, который тянул ручки, пытаясь добраться до блестящих сережек в ее ушах.

– Мне хочется остаться с вами и детьми, – сказала Лана. – Нам было бы хорошо и тихо. И готовить не надо было бы… то есть ничего калорийного и мясного.

– Я натушила морковки с кабачками, – быстро сказала тетя Рая.

– Спасибо. – На глазах Ланы выступили слезы. – Вы не думайте, я люблю Настю и Марка. Но я так устала… Мне бы хоть немножко передохнуть.

– А давай отправим их в отпуск! – осенило вдруг тетушку.

– Марка с Настей? – Лана растерялась. Вытащила из ванны малыша, завернула в простыню, чмокнула в нос, и все переместились в спальню. – Думаете, Марк согласится?

– Ой, Лана, если ты захочешь, он согласится на что угодно, хоть на обрезание.

– Ну, этого, пожалуй, не надо. А насчет отпуска стоит подумать.

И она подумала, и мысль эта так ей понравилась, что, выбрав удобный момент, Лана озвучила ее мужу.

– Ты уверена, что не хочешь поехать со мной? – Голос Марка звучал почти жалобно.

Лана возвела очи горе и всплеснула руками жестом почти библейским. Однако потом она посчитала про себя, чтобы немного успокоиться (правда, только до пяти), и ответила:

– Нет, дорогой. То есть да, я хотела бы, но не сейчас… Мы еще успеем съездить на отдых все вместе, но попозже, например, будущим летом. Короче, пока я хочу остаться дома.

Лана и Марк сидят на диване в гостиной, и она удобно привалилась к его теплому плечу, прикрыла глаза; и спорить с мужем совершенно не хочется, а хочется просто тихо посидеть, может, даже подремать… Дети спят в другой комнате, и дверь туда приоткрыта, чтобы услышать, если полугодовалые мальчишки проснутся. Тетя Рая вяжет в кресле у окна, ветерок чуть шевелит занавески, потому что окно открыто, и со двора слышен детский гомон и вдалеке гудки автомобилей. Звуки эти вплетаются в негромкую и неинтересную речь телевизионного диктора, и все вместе создает такую идиллию, что все чувствуют умиротворение и расслабленность.

Так хорошо сидеть и ничего не делать. Просто застыть во времени, как насекомое в янтаре. Мысли отступили куда-то на край сознания и не тревожат, да и нет особо никаких мыслей, просто ощущение, что все сейчас хорошо, ну и слава богу.

Убаюканная телевизором, Лана задремала было, но Марк все испортил. Конечно, он не может просто тихонько посидеть, с досадой подумала женщина. Каких-то полчаса назад она еле выгнала мужа из спальни, чтобы он не сопел и не мешал детям спать. И теперь, вместо того чтобы помолчать вместе, переполняясь спокойствием и умиротворением летнего дня и семейного счастья, он опять будет приставать с дурацкими вопросами об отпуске. Лана вздохнула и, оторвавшись от мягких диванных подушек и Марка (не такого мягкого благодаря занятиям в спортзале, но весьма приятного на ощупь), села прямо. Есть хочется. Вот пока дремала – не хотелось, а теперь опять. Прокормить двоих малышей грудным молоком непросто, и есть все время хочется просто патологически. Тетя Рая – дай ей, Господи, здоровья – все понимает и то яблочек напечет, то морковки с изюмом натушит, то бульончик сварит с тефтельками… рот наполнился слюной. Но ведь я ела час назад. Всего какой-то час! Мне никогда не похудеть, если я буду все время жевать. Но если я не буду питаться, то молоко станет как вода, и детям не будет хватать витаминов. Они, к сожалению, упорно отказываются есть что-нибудь кроме мамы, и молоко сейчас очень важно. Может, там еще рыба вареная осталась? В животе заурчало. Лана вздрогнула, закрыла глаза и представила свои любимые голубые джинсы… и как они сиротливо лежат на полочке в шкафу, потому что на ее попу не налезают. Я потерплю еще час, а потом пойду и проверю, как там рыба. В животе заурчало еще громче. Ну ладно, через полчаса…

– Тогда, может, отправить Настю с тетей Раей на море? А я бы остался и помогал тебе, – не унимался Марк.

Лана бросила на него косой взгляд. Нет, он хороший и любит ее и детей, но иногда убить мужа хочется безмерно. Вот просто руки чешутся. Мне бы хоть пару недель, я бы массаж поделала, выспалась… глядишь, и перестала бы вздрагивать при виде собственного отражения в зеркале.

– Но тебе тоже надо отдохнуть… – сказала Лана уверенно. – А тетя Рая так успокаивающе на меня действует, что я не могу ее отпустить. Да и не надо в ее возрасте на море ездить. Давление опять подскочит…

– И все же мне не хочется оставлять тебя одну.

Марк потянулся было поцеловать жену, но та вдруг вскочила и (не успела начать считать!) выпалила:

– А я хочу остаться одна! Понимаешь? Нет, ты ничего не понимаешь!

Марк удивленно таращил глаза, глядя на захлопнувшуюся перед его носом дверь в спальню. Потом вышел в коридор и заглянул в комнату Насти.

В первый момент у него возникло желание зажмуриться: четырнадцатилетняя Настя занималась в художественной школе и мечтала стать настоящей художницей. В данный момент у нее наступил период увлечения импрессионизмом. Все стены увешаны были репродукциями Моне и Мане, Ренуара и Ван Гога вперемежку с работами самой Насти. Подсолнухи рядом с маковым полем, полный солнечных бликов сад в Живерни и горожане на пикнике. А на противоположной стене – руанские соборы и портрет Настиной школы. До того момента, как Анастасия изобразила свое учебное заведение в стиле Клода Моне, оно казалось Марку весьма заурядным. Проект типовой, стены выкрашены немаркой блекло-желтой красочкой и украшены белыми псевдоколоннами. Но в исполнении юной художницы школьное здание приобрело явно инфернальные черты: колонны портика и оконные рамы казались натянутыми веревками, обвивавшими здание в тщетной попытке сдержать нечто, рвущееся изнутри, двери уже выгнулись наружу и грозили вот-вот треснуть, газон дыбился, а небо окружало школу недобрым светом, придавая картине мрачность и вызывая (у Марка по крайней мере) стойкое ощущение неприязни ко всему, с этим местом связанному.

Поморгав, Марк нашел глазами девочку. Та пристроилась на широком подоконнике и что-то деловито писала в тетрадке, не обращая внимания на внешние раздражители, потому что ушки ее были спрятаны под наушниками. Голова периодически подергивалась в такт музыке. Ноги отбивали ритм, и Марк предпочел не думать, каким почерком будет написана та домашняя работа. Убедившись, что их с Ланой разговоры не потревожили девочку, он вернулся в комнату.

Тетушка деловито вязала что-то из светло-салатовой шерсти, очки она сдвинула на самый кончик носа и, шевеля губами, считала петли. Но как только мужчина двинулся в спальню, тетя Рая, не повышая голоса, сказала:

– Не ходи туда.

– Но я хотел ее успокоить…

– Она гораздо быстрее успокоится, если ты оставишь ее в покое.

– Да? Ну хорошо.

Марк сел на диван, взял было в руки медицинский журнал, где вчера заложил интересную статью, но как-то в голову ничего научного не лезло.

– Наверное, у нее послеродовая депрессия, – изрек он глубокомысленно. – Ничего удивительного, выносить двойню дело непростое, а потом у бедняжки буквально минутки не было свободной за все полгода. Я, конечно, старался помогать, но все равно она устает, и мне ее так жалко… Что подтверждает мою мысль о том, что именно Лана больше нас всех нуждается в отпуске, а мне никак нельзя уезжать.

От окна донесся негромкий звук – тетушка презрительно фыркнула.

– Или я не прав? – Журнал полетел в угол, жалобно взметнув страницы. Мысли Марка приняли новое направление. – Может, я ее чем-нибудь обидел?

Тетя Рая поджала губы, и спицы замелькали над вязаньем с устрашающей быстротой.

– Нет, я все же думаю, что Лана просто устала. Она не высыпается из-за детей. И я тем более не могу ее оставить и уехать куда-то отдыхать. Я проведу этот отпуск с женой и буду помогать с малышами. Но вот Настя… Ей бы надо сменить обстановку, а то эта школа замучила бедную девочку окончательно! И она так мечтала куда-нибудь съездить… О! Я тут где-то видел рекламу пионерского лагеря. – Марк потянул к себе ноутбук. – Ну, то есть не пионерского, конечно. Сейчас это называется по-другому, но суть та же. Свежий воздух, командный спорт, вечера у костра и все такое. Уверен, Настя не будет против. Там было так прекрасно написано… кажется, это где-то в Словакии, на озерах… Сейчас найду. И Насте гораздо интереснее будет со сверстниками, чем со мной.

– А уж чего она наберется от этих сверстников в том лагере – вот что самое интересное! – Тетушка перестала звенеть спицами, опустила вязанье и взирала на своего любимого племянника поверх очков с чувством глубокого сострадания. – Марк, мальчик мой, ты знаешь, что я тебя люблю.

– Э-э… – Вступление Марку не понравилось, но чувства тетушки отрицать он не мог, а потому кивнул.

– Кроме того, я готова признать, что ты хороший муж и заботливый отец… – Она вздохнула, увидев на губах племянника блаженную улыбку. – Но позволь тебе заметить, мальчик мой, ты дурак.

– Да? – Марк растерялся. – Почему это?

– Не знаю… В отца, наверное. Впрочем, я не о том. Послушай моего совета: оставь Лану в покое и съезди куда-нибудь вдвоем с Настей.

– Но я не могу оставить ее одну!

– А если она мечтает остаться в одиночестве?

– Не понял!

– Ну, это не ново. – Тетушка вздохнула. – Марк, ты очень заботливый отец, и ты можешь все и все делаешь…. разве что грудью не кормишь. Но Лана, мне кажется, хочет немного прийти в себя. Стать не только мамой, но и опять красивой женщиной, понимаешь? – Марк дернулся было, но тетушка не дала ему вставить слово. – Я не спрашивала, что ты думаешь по этому поводу! Важно, что думает она. А ей хочется сделать маску на лицо и не опасаться, что ее полоумный муженек примчится в неурочный час с работы проведать свое семейство. Хочется поспать лечь пораньше, а не проверять Настины уроки.

– Я предлагал…

– Ай, Марк, что у тебя в институте было по психологии? Девочка будет ревновать мать к малышам, если та не станет уделять ей внимания! Лана все делает правильно, но она заслужила отдых. И удобнее всего отдыхать ей будет дома, но чтобы в этом доме стало немного тише и меньше народу. Я помогу с детьми, да и Циля обещала заходить.

– Мама Лизы, Настиной подружки? Какой с нее толк?

– Если она вырастила двоих детей, то уж побольше, чем с тебя! – сурово отрезала тетушка и опять сердито зазвенела спицами.

Некоторое время Марк пребывал в растерянности. Слова тетушки представили картину поведения жены в неожиданном для него свете. Неужели Лана действительно предпочла бы, чтобы он уехал? Марк опасливо взглянул на дверь спальни, но там все было тихо. Очень хотелось выйти на балкон, сесть в плетеное кресло-качалку и подумать, там всегда особенно хорошо думается.

Тетушка, отложив вязанье, встала и отправилась в кухню. Оттуда раздавалось негромкое позвякивание, должно быть, тетя Рая ревизовала содержимое кастрюль. Марк проскользнул на балкон и с удовлетворенным вздохом устроился в кресле.

В сто раз виденном пейзаже двора взгляд отыскивает незначительные перемены. Грибок над детской песочницей покрасили в зеленый цвет… Интересно, почему? Прежде был красный мухомор с белыми пятнышками, а теперь нечто психоделическое получилось. Песочница усилиями малолетних строителей и бабушек, таскающих песочек для кошек, опять обмелела. Если в течение лета не привезут новый песок, надо будет позвонить в местную администрацию и поругаться… Вон новая «тойота», красивый джип. Скоро пора будет подумать о машине побольше. Какие длинноножки идут… Наверное, из колледжа. Краем глаза замеченные подробности и детали достаточны, чтобы картинка не стала скучной, но в то же время не слишком радикальны и не мешают думать о своем. И кресло так славно скрипит, тихонько. Как мачта на корабле… хотя черт ее знает, мачту, как она скрипит. Помнится, он пару раз катался на яхте. По подмосковным местам, но тогда народу было много и пьяные они были здорово. Звон бутылок и молодецкие крики, да, это было хорошо слышно, а вот остальное…

И была та поездка в Италию. Это было давно, задолго до Ланы. Он бродил «дикарем» по маленьким прибрежным городкам, таскал за собой не слишком удобную сумку и все думал о том, что надо бы купить рюкзак. Но с другой стороны, зачем рюкзак, если от города до города всегда можно добраться на попутке, грузовичке или местном автобусе? Пешком Марк ходить не очень любил. Зато, попадая в новый городок или деревню, обязательно находил что-то милое и красивое. Вот, например, дом с синими ставнями. Беленые стены, черная, в серебристо-серых подпалинах крыша – и густо-синие, цвета морской глубины, ставни. Недавно покрашенные, они лаково отблескивали в лучах утреннего солнца. И сразу становилось понятно, что там, за этими ставнями, скрывается прохлада и на столе обязательно стоит оплетенная бутыль с молодым вином и хлеб грубого помола, с семечками, вымешенный руками и испеченный сегодня хозяйкой или местным булочником. Его так вкусно ломать (а не резать). И здорово было бы провести жаркие полуденные часы в полутемной комнате или в тени того старого дерева, что накрывает тенью внутренний дворик.

Марк уставился на дверь дома в надежде увидеть сердобольную крестьянку, готовую угостить путника хлебом и вином… и хорошо бы еще сыром, пусть и не безвозмездно. Но на пороге показалась стройная женщина в красном топике и голубых джинсовых шортиках. Марк одним взглядом охватил ее всю – от светлых волос, забранных в хвост, небольших, остро торчащих грудей, до плоского живота и невероятно длинных и загорелых ног, и неожиданно для самого себя выпалил:

– Обалдеть! Если здесь такие крестьянки – я согласен возделывать местные поля, что бы они там ни выращивали.

Женщина повернулась к нему и, смеясь, оглядела восхищенно взирающего на нее молодого мужчину:

– Я не крестьянка, я матрос, нет, как это…

– Морячка? – подхватил Марк.

– Да-да. На яхте. Покупаю провиант для плавания.

Говорила она с сильным акцентом и не очень правильно, но разве это важно? Глаза женщины лукаво блестели, кожа золотилась ровным загаром, и Марк уже мечтал стать юнгой на ее корабле. Вслед за прекрасной морячкой на крыльце показалась хозяйка дома – женщина в годах, с обветренным лицом и большими руками. Она вынесла на крыльцо корзину с продуктами. Марк галантно вызвался помочь с доставкой провизии на борт яхты. А потом нахально добавил, что если его пригласят на обед, то он хотел бы внести свой вклад в трапезу.