Олег недовольно посмотрел на своего друга. Все одноклассники и учителя меня называли Лена. В имени «Алёна» было что-то личное, интимное. Олег сидел молча, но по его лицу можно было прочитать его настроение и состояние. Я была удивлена другим: обычно, если кто-то хоть слово говорил в мой адрес, которое ему не нравилось, Олег вскипал. Сейчас же мой парень хранил абсолютное молчание.

– Я сейчас с вами тут разбираться буду? – закричала завуч. – Устроили адвокатуру! Лена! Без опозданий! Сразу после звонка в кабинет директора!

Директор пригласил кроме меня ещё одного завуча и классного руководителя, но пришла и Анна Ивановна, учитель русского языка и литературы.

Директор начал разговор:

– Лена, любую историю любви нельзя выпячивать на всеобщее обозрение. Что вообще происходит у вас? Учиться надо, а не влюбляться! Выпускной класс!

Мне стало неловко. Моя неловкость вылилась практически в дерзость, чего я сама от себя не ожидала.

– А что вообще происходит? Почему вы говорите здесь о моей личной жизни?

Классный руководитель вдруг выпалила:

– Эта компания всему классу мешает учиться!

– Надежда Викторовна, мы никому не мешаем учиться, мы вообще никого не трогаем. Все прекрасно учатся.

Директор бросил гневный взгляд на меня, ему не понравился мой ответ.

– 10 класс! А занимаетесь непонятно чем! Любовь у них! Ты мешаешь учиться им обоим. – Директор снова перешел на наш треугольник. – Они никак не разберутся в своих отношениях! Им экзамены сдавать! И тебе, кстати, тоже. Я случайно выглянул в окно, а там вы отношения выясняете! Урок идет! За партами должны быть!

– Сдадим мы экзамены. Не беспокойтесь, – ответила я. Директор развеял мои сомнения. Я мучительно думала, что Олег как-то умудрился сказать ему об этом. Теперь от сердца отлегло.

– Ты идешь на медаль, а медали у тебя не получается! Уже плохо, – сказал директор.

– Переживу без медали, – уверенно ответила я.

Тут встала Анна Ивановна. Она очень меня любила и начала разговор издалека. Сказала администрации о моих успехах в её предмете, рассказала, какая я отзывчивая, умная и т.д.

– Если мальчики не разобрались до сих пор между собой – это их вина. Девочка красивая, мальчики – лидеры в классе. Такая ситуация вполне предсказуемая. Я думаю, тут нечего лезть в душу. Пусть разбираются сами.

Завуч встала и начала свою песню:

– Я категорически против всяких отношений учеников в школе. Я с вас глаз не спущу!

Завуча мы прозвали «Макака». Это было не очень красивое прозвище, но она реально была похожа на обезьяну, ненавидела подростков, пыталась их уличить во всех смертных грехах. После этого собрания она стала следить за нами. Она надеялась увидеть у нас выпивку или сигареты. Было смешно видеть крадущуюся женщину, завуча школы, которая следила за учениками. Мальчишки наши не пили, не курили. Олег курил, но отходил всегда на большое расстояние от нас. Уличить нас в чём-то плохом было трудно, но она очень старалась. Мы часто гуляли в тайге, она сидела за кустами и ждала, пока что-нибудь начнется. Но ничего не начиналось, мы просто общались, смеялись, в том числе и над ней. Как-то мальчишки предложили купить детское шампанское и начать распивать на природе. Мы так и сделали. Взяли фрукты, стаканы и 2 бутылки лимонада. Накрыли столик на берегу озера и стали открывать бутылки. Вряд ли из-за кустов она бы увидела, настоящее это шампанское или нет. Как только она увидела картину открывания бутылки, выбежала и начала кричать, что вот теперь-то она добьётся исключения из школы всей нашей компании. Олег подошел к ней вплотную, вытянул перед ней бутылку лимонада и спросил: «За это исключите?»

На этом её слежкам пришел конец. Мы победили. Но неприятности не закончились.

Калужская область 2003 год

Конфликт с классным руководителем моей дочери шел по пути «чем дальше, тем страшнее». Молчанова не унималась. Нами было принято решение поменять школу. Когда мы с Яной пришли с документами в первую школу, директор внимательно выслушала нашу историю и, кажется, не удивилась. Правда, я о многом умолчала. Сказала только, что поконфликтовала с учителем истории, и теперь она не дает жизни моему ребенку. Но в подробности вдаваться не стала. Я не знала, как Лидия Ивановна относилась к Молчановой, и поэтому не хотела сделать ещё хуже Яне. Директор задумалась.

– А Вы не желаете перейти к нам работать? Правда сейчас много часов я Вам не обещаю, но в будущем всё может быть, – сказала она.

– Я подумаю, спасибо Вам огромное.

– А почему ещё одна девочка из вашей школы тоже переходит к нам? Только сегодня документы видела.

– По этой же причине.

– Она там не на шутку разошлась? – улыбнулась директор. – Передайте ей, что я приму всех потенциальных медалистов, пусть буянит дальше!

Я видела, что она хотела меня поддержать, и я была в тот момент очень ей благодарна.

– Единственное, что я могу Вам сказать неутешительное, это то, что программа в нашей школе разительно отличается от той, по которой учились вы. Учебники разные, часы разные. Это может серьезно сказаться на успеваемости, аттестат особого образца может и тут не получиться. Тяжело будет девочкам. Но я сделаю всё возможное, чтобы им было у нас хорошо, не переживайте.

– Спасибо ещё раз, – ответила я и вышла из кабинета.

Яна несколько дней чувствовала себя нормально в новой школе, на шестой день она пришла домой и прямо с порога заревела.

– Мама, мне там плохо.

– Ян, ты же с Олей, – сказала я убитым голосом. Это была та девочка, которая не выдержала нападок Молчановой и, проявив солидарность с моей дочерью, тоже оказалась тут. Но ни Яне, ни Ольге школа не понравилось.

Я понятия не имела, что мне дальше делать. Школ больше не было, возить её в Протвино я не могла. Я сказала директору, что хочу дочь и её подругу вернуть в свой класс. То, что я услышала в ответ, повергло меня в глубокий шок.

– Собирайте подписи учителей и детей, что они все не возражают.

– Как?– я не верила своим ушам. – Это же унижение!

– Я сказал, что нужно сделать, идите. Я занят.

Я вышла из кабинета и разревелась.

На следующий день, я написала два унизительных прошения. Одно для учителей, другое для Янкиных одноклассников. Я подходила к каждому учителю и молча подсовывала им эту бумагу. Мне было стыдно, как будто я натворила что-то ужасное. На меня смотрели с сочувствием и с жалостью. Некоторые с презрением. К самой Молчановой я не подошла. Дети по-разному отнеслись к тому, о чём я попросила. Чехов и его друзья намеренно от меня бегали, как только узнали о той бумаге. Я их так и не смогла найти. Некоторые девчонки тоже не стали подписывать. Я до сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю, чего мне это стоило. Даже просить милостыню, я думаю, мне было бы не так стыдно.

Девчонки через два дня вернулись в тот же класс. Историю теперь моя дочь учила наизусть. Если она запиналась при ответе, Молчанова её сажала и ставила «три». В классе ученики стали говорить о том, что происходит с Молчановой, уже не стесняясь. Многие были возмущены её поведением по отношению к Яне. Некоторые прямо на уроках стали делать Молчановой замечания о её предвзятом отношении. Но её это только забавляло. На переменах в учительской она говорила: «Боже! Какая у Елены Валерьевны тупая дочь! Ну, кто бы мог подумать».

Приближался май. Мы начали готовиться к экзаменам и к 10 классу. Яна подала заявление в 10 «А» класс. По сложившейся традиции в апреле уже практически все знали списки детей, подавших заявление в десятые классы, кто будет классными руководителями десятых классов, и кто будет вести предметы. Эта информация была полезна и учителям, и ученикам. Учителя могли уже потихоньку готовиться к новому учебному году, прикидывая контингент детей, а ученики тоже могли подумать, какой класс им выбрать, или даже уйти в колледжи и техникумы, если не устраивал набор учителей или классный руководитель.

Однажды в мой класс вошли две женщины, я приветливо пригласила их войти. Я улыбалась им открытой улыбкой и даже не представляла, с чем пришли ко мне родители.

Всё, что происходило потом, я запомнила навсегда. Они мне угрожали, обзывали мою дочь, требовали убрать Яну из их класса. Говорили о каких-то условиях, которые им выдвинула будущий классный руководитель их детей.

Первая мысль, которая промелькнула у меня, пойти сразу к директору. Но я знала, что семья директора нашей школы и семья Молчановой «дружили домами». Понятно было сразу, на чью сторону снова встанет директор.

Я только внятно помню свою последнюю фразу:

– Да что вам моя дочь сделала? Она у меня – золото.

– Вот и забирайте своё золото, а наших серебряных оставьте в покое, – сказала одна из мамаш, подосланных Молчановой.

Это было ужасно. Сейчас я не понимаю, как я это все выдерживала, но все испытания были еще впереди.

Шёл экзамен по математике. Я дежурила у кабинета и не очень волновалась за результат. Я знала, что Яна легко решит все экзаменационные задания.

– Ох, какая у Вас Яна молодец! Всё решила, да ещё и нестандартным способом! – сказала Ирина Витальевна, ее учитель по математике. Она бегала между двумя кабинетами, где шли экзамены, и сама волновалась не меньше, чем родители и дети.

– Спасибо, Ирина Витальевна! – сказала я, абсолютно успокоившись.

Когда экзамен закончился, мы с коллегой зашли в класс, откуда только что вышел последний экзаменующийся. Учитель математики взяла тетрадь моей дочери на проверку. В этот же момент я услышала голос председателя комиссии: «Я сама буду проверять эту работу». Она взяла ручку с красными чернилами.

– Мы работы медалистов проверяем сначала карандашом, – попыталась напомнить председателю учитель.

– Я сама решу, как мне проверять.

Следующие пять минут я стояла и смотрела, как председатель комиссии, по совместительству подруга Молчановой, черкала красной ручкой в экзаменационной Янкиной тетрадке.

– Мне только что ведущий учитель сказала, что Яна нестандартным способом решила эти задания. Я не математик, но я хорошо знаю, что такие решения, наоборот, ценятся выше, а не перечеркиваются, – сделала я последнюю попытку защитить Янкин аттестат.

– Мне виднее, что ценится. Я не понимаю, откуда вытекает правильный ответ. Значит всё списано.

– У кого? Такого решения нет ни у кого в классе!

– Значит, списано с ответов.

– Она ничего не списывала!

– Елена Валерьевна! Не мешайте работать, нам ещё много работ проверять.

И она демонстративно, поставив отметку «4», захлопнула тетрадь.

Выбежав из кабинета, я столкнулась с завучем, первой Яниной учительницей. Я возложила на нее такую надежду, что практически успокоилась. Я очень долго ее просила, но она сделала вид, что не понимает, в чем состоит моя просьба. Более того, сказав, что ей некогда, она просто развернулась и стала спускаться вниз по лестнице. Я стояла и смотрела ей в след, и слезы снова полились ручьем от обиды.

Через минуту, вспомнив, что сейчас некогда лить слезы, я побежала к директору. Он даже не стал меня слушать.

– От меня Вы что хотите? Значит, работа была плохая. Не дотянула.

– Работа была великолепная! Мне учитель математики сказала! Это была самая лучшая работа в классе! Помогите, пожалуйста. Несправедливо же! – пыталась я исправить ситуацию, пока не поздно.

– Я ничего не могу поделать.

В то, что он ничего не мог поделать, я крепко сомневалась. Еще до пресловутого ЕГЭ экзамены шли в спокойной обстановке в стенах родной школы. Учителя, которые не входили в состав комиссии, дежурили на разных этажах перед кабинетами, где шел экзамен, обеспечивая порядок и тишину. Как-то и я попала в этот состав.

Шел третий час экзамена по русскому языку. Мы с коллегой расположились у двери кабинета и занимались отчетами. Изрядно уставшие от бесполезного времяпровождения, мы радовались, что скоро наступит конец нашим мучениям. Вдруг открылась дверь, и выбежала учитель русского языка, за ней вышла председатель комиссии. Они подошли к нашему столу. Обе были растеряны.

– Что делать будем? Я не представляю, что будет! – сказала учитель русского языка.

– Подожди, время еще есть, – ответила председатель комиссии.

Нас этот разговор заинтриговал.

– А что случилось? – спросила моя коллега.

– Да наша медалистка не справилась с работой! Не получилось сочинение. Не раскрыла тему.

Когда я услышала фамилию медалистки, то жалостью я не прониклась совсем. Эта девочка была высокомерной до предела. Когда-то она училась в моем классе. История, после которой она ушла в другой класс, потрясла бы кого угодно. Произошло это через неделю после моего официального назначения классным руководителем 11Б класса.

Мы спокойно болтали с коллегами в столовой, как вдруг она вихрем подлетела к нашему столу и начала кричать:

– Елена Валерьевна! Я же просила Вас не сажать меня с Димой!

– Аня, успокойся, – тихо сказала я. – Сейчас приду в класс, и мы разберемся.

– А можно побыстрее? – резко сказала она и отошла от стола.

Моя коллега, сидящая рядом, подавилась соком.

– Это сейчас что было? – спросила она.

– Голубая кровь нашей школы, – ответил кто-то из учителей, и все рассмеялись, но мне было не до смеха.

Я все же спокойно закончила обедать и поднялась в свой кабинет. В кабинете была тишина, что в моем классе бывало нечасто. Аня стояла у доски, взяв в руки свои вещи.

– Аня, что с тобой? Я пересадила вас так, как считаю нужным! Зачем так возмущаться? Почему ты не хочешь с ним сидеть? – спросила я.

– Он меня недостоин! – резко ответила она.

Некоторые потеряли дар речи, другие собрались кинуться в атаку, но я подняла руку, призывая их к тишине.

– Аня, ты знаешь, что вы для меня все равны! Что значат твои слова?

– Если Вы не пересадите от меня этого, я вообще уйду из класса.

– Уходи, – абсолютно спокойно ответила я.

Мои ученики одобряюще посмотрели на меня. Кто-то зааплодировал.

Сначала она опешила, ожидая чего угодно, только не этих слов. Все ученики моего класса молчали и ждали, что будет дальше. Она ударила кулаком по стене, развернулась ко мне и прямо в лицо прокричала:

– Вы еще очень пожалеете об этом! Счастливо оставаться с вашими плебеями.

Она вылетела из кабинета и больше туда не вернулась. В этот же день ее перевели в другой класс. Мои дети были безмерно рады, что она ушла. С той поры все ее называли «голубая кровь». Здороваться со мной она перестала, а ее мама, которая работала в школе медсестрой, стала разносить обо мне разные мерзкие слухи.

Именно поэтому сейчас я не прониклась ситуацией совсем. Мне было все равно, получит ли она медаль или нет. А вот мои коллеги переживали за нее не на шутку. Одна из них спустилась к директору. Через минут десять она счастливая подбежала к нам.

– Все! Пошли писать за нее сочинение! Всех выпускай, а ее оставим. Будет переписывать.

В этот день до четырех часов три русоведа писали за «голубую кровь» экзаменационную работу. Отметка за экзамен была отличная, медаль ей вручили, а вот свою мечту она так и не исполнила. Ни в один элитный вуз не поступила. Выучилась на учителя истории.

Эту ситуацию я и припомнила директору.

– Но Вы же пересматриваете работы медалистов, я же это знаю, за некоторых медалистов учителя даже писали сочинения на экзаменах! Я в этой школе работаю, что тут скроешь! Прошу только поговорить с математиками и пересмотреть Янину работу!

– Никто и ничего пересматривать не будет. Я доверяю председателю комиссии. Она сильный учитель и достаточно компетентна! – отрезал директор.

Я несколько минут стояла после этого разговора в оцепенении, пока из кабинета снова не вышла Ирина Витальевна. Она подошла ко мне и приобняла.

– Не расстраивайтесь Вы так, я ей «5» в аттестат всё равно поставлю.

Я немного успокоилась, наивно полагая, что аттестат «особого» образца все ещё есть надежда получить. С 9 классами мне пока не пришлось работать и положения, по которому выдается такой аттестат, я не знала.

На педсовет с повесткой дня об окончании года, я шла с плохим предчувствием. Отчет классного руководителя 9 «А» класса начался с главного:

– У меня пять аттестатов особого образца, – торжественно начала Молчанова.

Я прислушалась внимательнее – должно же быть шесть!

– Одна не дотянула, не справилась! – прокричала с глубоким удовлетворением Янину фамилию классная.

В этот момент я с огромным трудом подняла на неё глаза – это был не только её звездный час! Она смотрела на меня в упор и смеялась. Это продолжалось несколько секунд, но мне эти секунды показались вечностью.

Коллеги сидели тихо: некоторые внимательно смотрели на меня, видимо, ожидая от меня истерики или скандала; некоторые, наоборот, избегали на меня смотреть.

После педсовета ко мне подошла Анна Николаевна.

– А Вы знаете, что Молчанова ко всем нам подходила и искала, кто согласится завалить Вашу дочь на экзаменах? Я её выгнала, между прочим. Терпеть её не могу!

– Я не знала. Такое трудно представить! Мне тяжело с ней бороться. У неё все друзья здесь, а я одна.

– Вы не одна. Я не уважаю таких людей, как Молчанова. В нашей школе есть ещё разумные люди.

– Да, только не заступился за Яну никто, кроме Вас и Светланы.

– Не надо меня хвалить, я тоже не заступилась. Нужно было этот вопрос поднимать, да нам всё некогда чужие проблемы расхлёбывать, а девочка такой стресс перенесла! Мы все виноваты! Мне стыдно за нас! Я помню, что работая ещё в первой школе, Молчанова тоже выбрала себе жертву и довела её до обморока, вызывали скорую. Девочка не выдержала.

Так я узнала, что Молчанова подходила к каждому учителю, по чьим предметам моя дочь выбрала экзамены, что бы уговорить их поставить ей «четыре» – главное, чтобы Яна не получила аттестат особого образца. Эта женщина ненавидела нас.

Я шла домой с педсовета, думая, как я всё это сейчас буду говорить дочери?

«Ян, ты только не переживай, аттестат будет с отличием, но не особого образца», – сказала я и села тихонько на диван.

Ее детские полные слёз глаза я не забуду никогда. Мне было страшно. Она замолчала, легла на свой диванчик и отвернулась к стенке. Три дня она провела в своей комнате, предупредив меня, что ни с кем не хочет говорить по телефону. Тем, кто приходил к нам, мне потихоньку приходилось объяснять, что Яна сейчас никого не хочет видеть. Да так объяснять, чтобы никто на неё не обиделся. Но дети всё понимали и не настаивали. Уходя на работу, я просила Наталью постоянно проверять Янино состояние. Как же я боялась! Я не знала, что у неё в голове. Она странно выглядела и также странно разговаривала. Я летела с работы быстрее ветра и глубоко вздыхала, когда видела, что Яна мне улыбается. Тогда я часто и подолгу с ней разговаривала. Обо всём понемногу. Нам было всё равно о чём. Лишь бы мы общались, лишь бы она не зацикливалась на этом аттестате.

Калужская область 2001 год

Несмотря на то, что многие ученики моего первого 11 класса были не очень заинтересованы в обучении, хорошие аттестаты хотели все. Однажды случилось крайне неприятное происшествие.