– Да-а, будет она тебя слушать! Что ты натворила, Каста! Подставила себя и меня!

– Ваши величества, прошу к королеве, в ее кабинет! – грозно рявкнула, появляясь из-за угла, сухопарая с торчащими желтыми зубами камеристка.

И они пошли, как на казнь.

Королева Аркадия Дарум была прекрасна и холодна – как и всегда, впрочем. Ее высокая прическа казалась монолитом, ни один иссиня-черный волос не посмел бы шевельнуться без особого на то разрешения. Ее крупное литое тело было упаковано в брючный костюм, черный в серебристую полоску. Она держалась так прямо, что, казалось, все предметы в зале равнялись и подтягивались с оглядкой на нее. Белоснежная кожа лица искрилась свежестью, словно первый снег, глаза же смотрели на девочек с ледяной яростью. Принцессы гораздо лучше знали лицо матери по парадным портретам и бюстам, поэтому даже в такой ситуации жадно вглядывались в него из-под опущенных ресниц.

Войдя, девочки первым делом поискали глазами отца, но не обнаружили и малейшего намека на его присутствие. Иногда им казалось, что король обладает способностью делаться невидимкой и пользуется этим даром большую часть суток.

Едва дочери начали приближаться, как королева сделала шаг вперед и медленно, не отрывая от девочек прищуренного взгляда своих сливовых глаз, присела в глубоком реверансе. Девочки так и шарахнулись назад, Дара скорчилась за спиной Касты и глубоко задышала – ее тошнило.

– Ты что, мамочка? – прошептала Каста, обмирая и едва удерживаясь на ослабевших ногах.

– Приветствую как положено новую королеву, – четко, почти по слогам выговорила женщина. – Разве ты не считаешь, Каста, что твоя мать выжила из ума и больше не в состоянии править страной?

– Что ты, мама! Нет!

– Странно, но мне доложили именно так. Ты теперь решаешь, кто остается в метрополии, не так ли? Ты отменяешь мои указы. Что ж, видимо в самом деле засиделась я на троне.

– Мама, нет! Я сейчас все тебе объясню! То был мсье Прежан, как могла я не вмешаться и не защитить его? – воскликнула Каста.

– Как могла? – холодно уточнила королева. – Вот и я желаю знать, как ты могла, девчонка, вмешаться хоть во что-то, пока твоя мать еще жива и в состоянии управлять метрополией? Как смела показать, что законы этого государства тебя не в полной мере устраивают? И это в присутствии своры говорливого быдла, теперь все они будут счастливы трепаться об этом на каждом углу. Дочь отменяет приказы матери! Какое утешение для всех, кто ненавидит меня!

– Но мсье… ты ведь не приказывала выслать из Города именно его, мама! Это просто трагическая случайность.

– Это НЕ случайность, – тяжело уронила королева, сливовые глаза ее приобрели жутковатый пурпурный оттенок. – Город – место для людей, воистину достойных его. А если они перестают быть достойными этого места, то должны уступить его другим, вот и все. Что тут непонятного?

– Но нельзя же стать недостойными лишь потому, что умерли все женщины в семье! Это горькая случайность! – слабым голосом повторила Каста. Она уже поняла, что доказать ничего не сумеет, да и глупо было надеяться…

– Ты видишь случайность, – усмехнулась королева, – потому что глупа. Тогда как я вижу в этом своевременный знак судьбы. Удача отвернулась от семейства Прежанов, любезно давая мне понять, что они недостаточно хороши для метрополии. Но вмешалась моя дорогая дочка – и мне придется оставить этих жалких неудачников в Городе. Вместо них сегодня же будут высланы пятеро охранников, которые виноваты лишь в том, что кому-то очень захотелось начать править страной преждевременно. Что ж, продолжай в том же духе. Я буду только рада отойти от дел и пожить в свое удовольствие. Жаль, придворных портретистов и фотографов метрополии ожидают черные деньки…

Тут она с грубой ухмылкой прошлась взглядом по лицу дочери, словно подчеркивая некрасивость его черт. Этого Каста стерпеть не могла, она вскинула голову и почти прокричала:

– Если я тебя не устраиваю, мама, то верни туда, откуда взяла!

Дара за спиной сестры охнула от ужаса. Королева изумленно моргнула и на миг даже стала похожа на человека из плоти и крови со всеми присущими ему эмоциями.

– Что это я услышала сейчас?

Но Каста уже сама испугалась сказанного и упорно молчала, уткнувшись взглядом в мраморную мозаику пола.

Королева Аркадия шагнула вперед и занесла правую руку, собираясь привычно хлестнуть принцессу по щеке – она обладала редким даром бить так, чтобы было очень больно, но почти не оставалось следов, ведь торжественные приемы случались часто. Однако девочка была настороже – отпрыгнула в сторону и крикнула:

– Нет, мама, довольно! Я… мы уже слишком взрослые, чтобы вечно нас лупить!

Дара по-щенячьи заскулила от страха, но тут же заткнула себе рот кулаком.

– Чудесно, – сказала королева, опуская руку и неожиданно успокаиваясь. – Я рада, что вы сами это осознали: вы уже не дети. А значит, готовы нести наказания, как взрослые. Ступайте к себе и ждите новых распоряжений.

Ее холеная рука потянулась к кнопке вызова секретаря.

Девочки убежали в свои покои такие испуганные, что даже не разговаривали о случившемся и о том, какая кара их ждет. Дара злилась на сестру, которая из-за сущей ерунды устроила весь этот переполох; Каста полагала, что сестра в кабинете матери могла бы не уподобляться стенающему призраку и хоть немного поддержать ее. Обеих страшила мысль о новом неведомом наказании. Но им не пришлось долго мучиться неизвестностью – вошел плешивый секретарь Вадим Иванович и велел девочкам следовать за ним.

В тягостном молчании они покинули Западное крыло дворца, где в основном протекала их жизнь, через средний трехэтажный корпус перешли в крыло Восточное, менее изученное, почти запретное. Здесь жили придворные, а на цокольном этаже – прислуга, тут же селились на время гости не слишком высокого пошиба. В другой раз девочки были бы рады случаю побывать тут – для них это место с раннего детства было окутана маревом щемящей тайны. Но сейчас не находили ничего примечательного: все те же бесконечные залы и галереи, темные от старости картины, мрамор и шелк на стенах. Сестры, забыв взаимные обиды, шепотом гадали, что здесь может стать для них наказанием. Ведь не заставят же их полировать полы или протирать пыль с картин, в самом-то деле!

Вадим Иванович, храня отрешенный вид – он тоже еще не вполне оправился после недавнего происшествия – повел девочек не вверх по лестнице, а вниз, через сводчатую дверь, которую отпер не электронным, а древним металлическим ключом. Затеи шли гуськом по узкому коридору до железной винтовой лестницы, круто уходящей во тьму. Тут девочки разом вспомнили, как много раз искали проход в подвалы дворца, о которых ходили смутные, будоражащие их воображение слухи – но поиски ничего не дали. А теперь сестры уже не были так уверены, что хотят побывать в подвалах. Их пугал непривычный затхлый запах с вкраплениями чего-то незнакомого, тошнотворного, что напоминало о старости и болезнях.

Здесь даже свет был другой, тусклый, он не зажигался и не гас по мере прохождения, просто тихо тлел в массивных светильниках вдоль стен. В нишах застыли в полной боевой готовности рыцарские доспехи, эхо шагов било по ушам почище материнской оплеухи. Скоро девочкам стало казаться, что они идут по коридору много часов. А может, это вовсе не подвал, а один из подземных ходов, слухи о которых были еще таинственней? Служанки между собой шептались о вопящих призраках и о жуткой, закутанной в черную шаль фигуре, встреча с которой сулит лишь одно – скорую смерть.

Наконец Вадим Иванович остановился напротив одной из ниш и извлек из безразмерного кармана новый ключ. Дверь неохотно заскрипела, словно просыпаясь от долгого сна и желая знать, кто ее потревожил. И девочки вслед за секретарем оказались в небольшой комнате с арочным потолками и тусклым мертвенным освещением.

– Что это? – в страхе прошептала Дара.

– Это называется карцер, моя дорогая, – сочувственно вздохнул секретарь. – И вам, принцессы, придется побыть здесь какое-то время.

Начитанная Каста тут же вспомнила все книги, в которых упоминался карцер – и с азартом воскликнула:

– На воде и хлебе, да? А огромные злые крысы будут у нас этот хлеб отнимать! Нас запрут здесь на много дней, а найдут уже полумертвыми, задыхающимися в собственных нечистотах!

– О, Каста, умерь свое воображение, не пугай сестру, – дробно засмеялся старик. – Никаких крыс здесь нет, а место для нечистот находится вон за той скромной дверцей. И кормить вас будут в положенное время тем же самым, чем и прочих членов семьи. Вот насчет сроков сказать не могу – королева очень зла на вас. Но, поскольку именно я веду списки всех дворцовых мероприятий, то могу сообщить, что уже завтра утром во дворец прибудут телевизионщики, чтобы снять очередной фильм о юных наследницах престола. И я сильно сомневаюсь, что их приведут сюда на встречу с вами. А значит, речь идет всего-то о вечере этого дня, возможно, о ночи. Скоро вам доставят ужин, раз уж обед вы пропустили. И пожалуйста, девочки, ведите себя хорошо, чтобы не нажить еще больших неприятностей.

По окончанию этой речи он суетливо поклонился каждой сестре по отдельности, скользнул вон из комнаты. Принцессы услышали, как совершаются тягучие повороты ключа в замке. Девочки поежились и невольно схватились за руки, тревожно озираясь.

Вплотную к стенам друг напротив друга стояли две узкие железные кровати, накрытые шерстяными одеялами, колючими даже на вид. По центру находился деревянный квадратный стол, весь изрезанный и почерневший от старости, пара табуретов. На столе графин с водой и стаканы. Воздух здесь не был спертым, негромко работал кондиционер. Стены казались вырубленными в какой-то скальной породе и небрежно оштукатуренными. Имелось два гобелена над кроватями, старинных, китайских, но почти истлевших. На одном одинокий всадник отбивался копьем от разинувшего до предела пасть тигра, не замечая, что другой тигр уже вскочил на круп лошади и готовится напасть сзади. Второй гобелен был совершенно изодран, как будто кто-то вымещал на нем свою ярость. Привыкшим к роскоши и чистоте девочкам все это казалось чрезвычайно пугающим, хотя большинство людей нашли бы условия карцера вполне сносными.

– Не понимаю, что я делаю здесь, – вздохнула Дара, плюхаясь на одну из кроватей и скрещивая руки на груди. – Ведь я-то не сказала ни слова и уж точно ничего не сделала.

– Ты хотела бы сейчас ужинать с родителями, братьями и без меня? – усмехнулась Каста.

– Ой, нетушки! Братья бы высмеивали меня, а я не умею так изящно отбиваться, как ты.

– Но ты считаешь, что я поступила неправильно, вступившись за мсье Прежана?

Дара немножечко так и считала, но предпочла умолчать об этом – авторитет сестры еще больше возрос в нестандартной ситуации. Но Каста ждала ответа, и девочка нехотя проговорила:

– Ну, Одэ на самом деле симпатичный и мы когда-то здорово веселились все вместе. Хотя мне показалось, что он стал очень злым. На меня даже не глянул ни разу. Как думаешь, на чью именно руку он будет претендовать, когда наступит время Турнира?

Каста только закатила глаза. И подавила тяжелый вздох, чтобы сестра ни в коем случае не разгадала ее самую важную тайну.

Следующие четверть часа сестры занимались тем, что читали надписи на стенах, оставленные, похоже, не одним поколением наказанных принцев и принцесс. В основном все фразы были глупы и неинтересны, и лишь приподняв драный гобелен, Дара вскрикнула:

– Ой, мамочки!

Здесь неровная стена была более светлой и поверх грубой штукатурки вся исчерчена бурыми линиями, как будто кто-то разрезал себе палец и водил им по стене.

«НЕНАВИЖУ ТЕБЯ», – было написано там добрую сотню раз. И только в самом низу нечто другое:

«ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, ЧТО СДЕЛАЮ С ТОБОЙ!»

Сестры тревожно переглянулись, а потом поскорее опустили гобелен на прежнее место. Им казалось, будто кровавые линии были такими живыми от гнездящихся в них ненависти, что могли сползти со стены и наброситься на них. Дара тут же заявила, что ни за что не ляжет на кровать под этим гобеленом, хотя первоначально выбрала именно ее.