–Давай через парк к Оперному Театру, – решительно объявила бабуля. Маршрут она всегда обдумывала заранее.

–Чебуреки? – Оля понятливо усмехнулась. – Вот почему ты от ужина отказалась!

Чебуреки входили в список запрещенных удовольствий Нины Ефимовны. Маленькая сухонькая старушка, у которой после аварии осталась одна четверть желудка, обычно питалась кашами и протертыми супами, но изредка баловала себя вредной-запретной едой.

– Если ничего себе не позволять, то на черта жить вообще? – твердо заявила она доктору, пытавшемуся ее образумить.

Оля бабушку образумить не пыталась. Несмотря на слабое тело, Нина Ефимовна осталась сильна духом, и домашние давно оставили бесполезные попытки заставить ее делать то, чего та не хотела. Да и половинка чебурека (целый старушка осилить не могла) раз в месяц явно не наносили ей ощутимого ущерба.

–Поехали, – согласно кивнула девушка и развернула коляску в сторону Оперного театра, возле которого в киоске продавали чебуреки.

Они неспешно продвигались по слабо освещенным дорожкам парка, болтая о всяких мелочах. Как это часто бывает, с бабушкой у Ольги были более доверительные отношения, чем с матерью. К примеру, Оля никогда не рассказывала матери о проблемах на работе или о симпатичном начальнике смежного отдела, зато бабушка была полностью в курсе всех Олиных дел. Жадная до жизни, но лишенная возможности в этой жизни участвовать, она с искренним интересом слушала рассказы внучки о зловредной начальнице Осинской, хороших подругах Тамаре и Маше, и даже о самом сокровенном: о замечательно умном, красивом, благородном и прочая-прочая-прочая коллеге из соседнего отдела, Сергее Луговом.

Оля как раз заканчивала рассказ о сегодняшней гадости Аллы Игоревны, как та подло подставила девушку перед этим прекрасным человеком, когда они подъехали к площади перед Оперным театром.

–Нет, ну какая же змея! – возмущалась бабуля, гневно сжимая маленькие ладошки. – Да я б ее!…

–Ага… – грустно согласилась девушка, останавливая коляску возле скамейки.

–Жди здесь, никуда не уходи, – привычно пошутила она.

Киоск с чебуреками находился почти у входа в театр, и к нему надо было подниматься по широкой лестнице. Ольга быстро прошагала наверх и купила три чебурека: один бабушке, один маме и один себе вместо бутерброда на завтра.

Спектакль уже начался, и мимо нее к высоким дверям пробегали редкие последние зрители, опаздывающие на представление. Оля проводила завистливым взглядом юную парочку, со всех ног бегущую ко входу. Молодой человек проскрипел что-то вроде “давай быстрее” сквозь зубы, в которых он держал билеты, на ходу снимая свою куртку и пытаясь помочь раздеться спутнице. Он так неуклюже и энергично дергал ее за шарф, что у той имелись все шансы быть придушенной до того, как они доберутся до театрального гардероба.

“А когда я в последний раз была в театре?” – с грустью подумала Оля и сама себе ответила: – “В позапрошлом году…”

Вздохнув, она расплатилась с женщиной в окошке киоска и, прижав к груди пакет с горячими чебуреками, повернулась, чтобы спуститься к бабушке.

–О, кого я вижу… – услышала она рядом знакомый насмешливый голос.

Оля подняла глаза и оцепенела от неожиданности.

“Да что же это такое,” – пронеслось в голове. – “На работе от нее житья нет, так еще и после работы!… Угораздило же здесь столкнуться с ведьмой!”

Перед Ольгой стояла Алла Игоревна: шикарно разодетая, в мехах, шелках и бриллиантах, под ручку с молодым мужем. Осинская тоже направлялась в театр, но, в отличие от остальных зрителей, не торопилась. К чему спешка? Спектакль идет два часа и у окружающих будет достаточно времени, чтобы разглядеть ее платье от Донны Каран, палантин из голубого песца и драгоценности.

–А ты все ешь? – Алла Игоревна перевела взгляд с киоска с надписью “ЧЕБУРЕКИ” на пакет в Олиных руках, и яду в ее голосе прибавилось.

Девушка сжала губы от досады. Для пухленькой Ольги вес был больной темой. Она сидела на всех возможных диетах, пробовала заниматься спортом, но проклятые пятнадцать лишних килограмм прочно обосновались на ее фигуре и не желали сдавать позиции. На самом деле эти килограммы ее совсем не портили, наоборот, приятные мужскому глазу округлости ласкали взор, но поди докажи это девушке, одержимой идеей похудения.

– Мда-а-а… – презрительно протянула Алла Игоревна, оглядывая Ольгу с головы до ног.

Та только скрипнула зубами. Кто теперь ей поверит, что она не никогда не ест после шести, ведь Осинская ее поймала на месте преступления – поздно вечером, с полным пакетом чебуреков. Не будешь же объяснять, что чебуреки не для нее!

–Тебе надо срочно сесть на диету, – безапелляционным тоном произнесла начальница. – От ожирения до диабета – один шаг.

Ольга вспыхнула и смешалась, не зная, что ответить. Слезы обиды подступили к горлу, заставив его сжаться в тугой комок.

Осинская самодовольно улыбнулась и потянула мужа за собой.

–Пойдем, Андрюша, мы и так опаздываем, – сказала она сладеньким голосом, и парочка засеменила ко входу в театр.

Оля судорожно вздохнула и заставила себя успокоиться. Незачем травмировать бабушку, с пристальным вниманием наблюдавшей за встречей с нижнего края лестницы. На таком расстоянии слов Нина Ефимовна расслышать не могла, но выражение лица внучки и ее пылающие щеки разглядела хорошо.

–Это кто? Что случилось? – тревожно спросила она едва только Ольга приблизилась.

–Это Осинская. Собственной персоной. – мрачно ответила девушка, протягивая старушке пакет с чебуреками.

–Да ты что! – ахнула бабушка. – Что она тебе сказала?

–Сказала, что мне надо похудеть.

Нина Ефимовна не донесла любимый чебурек до рта.

–Какое ее собачье дело? – возмущенно воскликнула она. – Зачем тебе худеть? Что за чушь?

–Да ладно, бабуль, – со злостью в голосе ответила Оля, разворачивая коляску в обратную сторону. – Не обращай внимания. Это ее обычная манера. Осинская не будет Осинской если каждые пятнадцать минут не скажет или не сделает какую-нибудь мерзость окружающим…

–Вот ведь змеища какая! – продолжала кипятиться старушка, сверкая глазами. – Да как же вы ее выносите? На мой характер… Я бы…

Нина Ефимовна едва не задохнулась от праведного негодования.

–Всю бы морду ее накрашенную расцарапала! – старушка подняла вверх скрюченные пальцы, наглядно показывая, как бы она прошлась ими по ухоженной физиономии Аллы Игоревны.

–Морду расцарапать – это что… – со вздохом произнесла Оля. – Она нас до того уже достала, что мы ей эту морду готовы от остального туловища отделить и собакам выбросить.

–Вот это правильно, – охотно согласилась бабуля, кровожадно впиваясь зубами в чебурек. – Кавдый повуфит по вавфухам!

–Чего? – не поняла Ольга.

–Я говорю, каждый получит по заслугам, – повторила Нина Ефимовна, проглотив кусок поджаренного теста. – Коли ты к людям по-свински относишься, то не удивляйся, что рано или поздно они отплатят тебе тем же. Это справедливо!

–Да, наверное… – кивнула девушка, огорченно подумав, что бабулина справедливость – вещь идеальная и недостижимая, а в жизни все совсем по-другому. Если справедливость и торжествует, то как правило редко, запоздало и ненадолго.

Но старушка угадала ее мысли. Она хитро взглянула на внучку из-под края кокетливой фетровой шляпки и, усмехнувшись, сказала:

–Не сомневайся. Обязательно – по заслугам!

–Ага, – угрюмо буркнула Оля. – На том свете…

–Ты мне эти церковные штучки брось, – Нина Ефимовна строго погрозила внучке пальцем. Она была атеисткой с легкой склонностью к буддизму. – Не на том, а обязательно на этом! На том свете твоей Осинской быть жабой – это уж точно, но и на этом она свое отгребет, попомни мои слова.

–Почему жабой? – невольно улыбнулась Ольга. – Я думала, гиеной – характер у нее подходящий.

–Нет, – уверенно возразила старушка. – Точно, жабой. Глаза у нее навыкате, а уши на бородавки похожие.

–Ладно, пусть будет жабой, – девушка снова улыбнулась, понемногу отодвигая грустное настроение, и покатила коляску к дому, старательно объезжая выбоины на асфальте.

На выходе из парка они традиционно остановились возле Женщины, Кормящей Голубей. Эта городская сумасшедшая являлась неизменной частью парка. Она проводила здесь большую часть дня, бросая птицам хлебные крошки, медленно слоняясь по аллеям или просто сидя на скамейке в любую погоду. Оля подозревала, что бабушка была знакома с этой дамой очень давно, задолго до того, как та стала Женщиной Кормящей Голубей, но бабушка наотрез отказывалась говорить на эту тему. По установленному ритуалу, всякий раз, как они приходили в парк, девушка должна была остановить коляску возле тощей фигуры в потрепанном пальто и отойти в сторону, и тогда бабушка начинала негромко разговаривать со странной женщиной. Ольга ни разу не слышала, чтобы Кормящая Голубей что-то отвечала, но Нине Ефимовне, похоже, её ответы и не были нужны. Она словно выполняла какой-то долг, мягко и тихо беседуя со сгорбленной сумасшедшей. Девушка пару раз пыталась подслушать о чем идет речь, но ничего интересного не услышала. Бабушка говорила о погоде, цене на картошку и последних газетных новостях, а Женщина Кормящая Голубей молча сидела на скамейке, глядя пустыми глазами в пространство.

Оля слегка развернула коляску с бабушкой возле скамейки и привычно шагнула прочь. Она прошла несколько шагов по дорожке, бездумно переводя взгляд с поредевшей изгороди на деревья и кусты вдоль аллеи. На душе было скверно. В ушах все еще звучал насмешливый голос Осинской: “… тебе надо сесть на диету-у-у…” Обида захлестнула девушку с новой силой. Над головой внезапно пронесся свежий порыв ветра, всколыхнув ветви деревьев и заставив сухие листья отчетливо прошептать:

–Ос-синс-с-ская…. Ж-ж-жаба-а-а…

Оля вздрогнула и подняла глаза вверх, но там уже все было тихо. Девушка быстро посмотрела по сторонам, но вокруг никого не было.

“Хватит о ней думать,” – сердито приказала она себе. – “Пропади она пропадом!”

Но сказать было легче, чем сделать. Взгляд Ольги упал на небольшую лужу возле бордюра, и по спине пробежали мурашки. Свет от ближайшего фонаря, падая на ветку с остатками листьев, нарисовал на воде точный профиль ненавистной Аллы Игоревны.

Не осознавая, что делает, Ольга быстро шагнула к луже и несколько раз изо всех сил припечатала воду ногой, стирая с ее поверхности проклятый облик.

–Сдохни, гадина!… Гадина, гадина!… – с чувством прошептала она.

Темные брызги полетели в разные стороны и лужа стала просто грязной лужей, а не портретом злобной начальницы. Ольга судорожно вздохнула и постаралась взять себя в руки.

“Вот дура,” – отругала она себя. – “Хватит психовать! Тебе уже Осинская в траве и воде мерещится. Так недолго и с катушек съехать и будешь, как Кормящая Голубей по парку слоняться…”

Она торопливо развернулась, чтобы пойти к коляске, но не удержалась и снова бросила взгляд на лужу. Вода снова стала неподвижной, но теперь в ней отражались лишь две сухие ветки с засохшими и сморщенными листьями. Ольга почувствовала неожиданное удовлетворение и невольно улыбнулась. У нее получилось! Она стерла Осинскую с лица земли. Девушка вздохнула с облегчением, еще раз мысленно обозвала себя дурой, обращающей внимание на всякие глупости, и поспешила вернуться к бабушке. Хорошее настроение не покидало ее весь вечер.

***

Маша торопливо поднималась по лестнице, но ходу роясь в сумке в поисках ключа и гадая, дома ли муж Валерий.

“Спектакля у него сегодня нет, но он должен был пойти на пробы…” – думала она. – “Интересно, он еще там или уже вернулся?… Звонить в дверь или найти-таки ключ?… И если его еще нет – это хорошо или плохо?…”

Проклятый ключ в недрах безразмерной Машиной сумки отыскиваться не желал, и, дойдя до двери, девушка нажала кнопку звонка. Через секунду внутри послышались шаги.

“Дома,” – мысли в Машиной голове побежали быстрее. – “Что-то рановато для возвращения с проб… Что это значит?… Что он получил роль или…?”

Загремел замок, дверь открылась, и по мрачному лицу мужа Маша поняла, что и на это раз “или”.

–Привет, – Валерий постарался улыбнуться, но улыбка вышла кривая. Он чмокнул жену в висок и, отводя глаза, принялся помогать ей раздеться.

–Как дела? – фальшиво-бодро спросила Маша.

–Нормально, – так же фальшиво ответил супруг.

–Ладно тебе, – Маша отбросила бодрый тон и встревоженно заглянула в лицо Валерия. – Я так понимаю, что роль досталась не тебе?

–Роль досталась не мне… – негромким эхом повторил тот, и голос его дрогнул.

–Пошли на кухню. Пока будем ужинать, расскажешь мне все, – скомандовала Маша и возмущенно добавила: – Не могу поверить! Как же так получилось? Это – ТВОЯ роль. Это даже Латников признал.

При упоминании Латникова лицо супруга исказилось еще больше.

–Плевать, – зло бросил он. – ПЛЕВАТЬ! Пусть подавится!

–Кто подавится? – нахмурилась Маша, быстро перемещаясь из ванной в кухню и гостиную, на ходу успевая вымыть руки, переодеться и перегрузить продукты из сумки в холодильник.

–Не важно, – мрачно ответил Валерий. Он сгорбился на стуле и отрешенно смотрел в окно. Муж выглядел таким потерянным и одиноким, что у Маши защемило сердце от жалости.

–Ну давай, рассказывай все по порядку, – мягко сказала она, присаживаясь за столом напротив. – Что случилось?

–То же, что и всегда… – медленно ответил супруг. Он впервые за вечер посмотрел жене в глаза и горько усмехнулся. – С небольшими вариантами…

–Рассказывай варианты, – решительно произнесла Маша. – Я все хочу знать.

Валерий работал актером в местном театре драмы и уже несколько лет не поднимался выше ролей типа “кушать подано”, хотя был несомненно талантлив. Просто ему не везло. Режиссеры неизменно обходили его вниманием как в театре, так в кино и на телевидении, куда он регулярно пробовался на разные роли. Хотя сегодня был особы случай. Валерию впервые предложили пройти отбор на довольно значительную роль в новом спектакле. Он бредил этой ролью. Учил текст днем и ночью, пробуя разные грани и оттенки образа, забывал есть и спать и периодически так глубоко погружался в себя, обдумывая характер своего будущего героя, что Маше порой стоило немалых усилий вернуть его к обычной жизни.

Казалось, на этот раз все должно получиться. Маша ничего не понимала в актерской игре, но высокая оценка работы Валерия его коллегой, Олегом Латниковым, который недавно пришел в театр и коротко сошелся с ним, обнадеживала. Латников, послушав несколько отрепетированных монологов у них на кухне, восторженно заявил, что лучше Валерия никто с этой ролью не справится. Что же случилось? Кто мог сыграть лучше него?

Маша не заметила, как сказала это вслух.

–Кто? – переспросил Валерий, поднимая на жену полные муки глаза. – Латников, вот кто!

–Кто-о-о-о?… – Маша открыла рот от изумления. – Почему Латников? А он разве тоже пробовался на эту роль?

Милый, добродушный приятель мужа, который все уши им прожужжал, сидя вот за этим кухонным столом, что роль написана словно специально для Валерия! Убеждал самого Валерия, что его трактовка образа столь глубока, что у него просто не может быть конкурентов. А нюансы, найденные им в диалогах, просто великолепны. Неподражаемы!

–Да. Оказывается, Латников тоже пробовался на эту роль. – глухо произнес супруг. – Он был на просмотре примерно за час до меня. Те, кто был там, сказали, что после него комиссия смотрела остальных лишь для проформы… Зосимов слышал, как режиссер объявил, что Латников был настолько убедителен и нашел такое понимание образа, что у него не осталось ни малейших сомнений. И знаешь почему?…

–Почему? – тихо повторила Маша, смутно догадываясь об ответе.

–Потому что он предложил им мою версию этой роли, – с трудом выдавил из себя Валерий. Он сжал лежавшие на столе руки так, что побелели костяшки пальцев и яростно сверкнул глазами. – Мою! Ту самую, что мы обсуждали на прошлой неделе…

–Может, это совпадение? – несмело пробормотала Маша.

–Зосимов был в зале и все слышал. Он мне рассказал, чем именно потряс режиссера Латников, но Зосимов-то не знал, что все это придумал я! Просто он пересказал, что делал на сцене Латников и я понял, что он играл роль так, как показывал ему я. Делал паузы в тех же местах. Поднимал голос, загадочно усмехался и помахивал тростью так, как я. А тот момент, когда он целует руку главной героине? Это была моя находка. И я сам ему все это рассказал!