Читать книгу «Когда она меня убьет» онлайн полностью📖 — Елены Богатыревой — MyBook.

Я промолчала с улыбкой. Я опустила глаза. Он говорил еще что-то, а я уже погрузилась в мысли о завтрашнем дне, о том, что надеть, как держаться, что отвечать. У меня не было сомнений.

И вот назавтра перед выступлением, повинуясь какому-то фатальному предчувствию, я впервые решила пройтись пешком, не дожидаясь машины, которую присылали за мной каждый вечер.

Я свернула за угол, и тут-то мы с ней столкнулись.

Маленькая пигалица в обносках. Она упала. Мне стало неловко в своих мехах перед этой бедняжкой, и я подала ей руку, помогая подняться.

Руки у нее были ледяные…

То ли она была такая жалкая, то ли от предстоящего счастья я ощущала себя безусловно высшим существом. (Да к тому же существовала еще и совершенно прозаическая причина: моя горничная была на сносях и я часто думала о том, как бы избавиться от нее и нанять новую, более расторопную девку.)

– Мне так неловко, – прошептала она, поднимаясь, – просто голова закружилась.

И пошатнулась.

– Где вы живете? – спросила я. – Может быть, вас проводить…

– Нет-нет, – она тут же отняла у меня руку, но, чтобы не упасть, ухватилась за стену дома. – Мне уже лучше! Гораздо лучше!

– Перестаньте лгать, – сказала я ей прямо. – Дайте угадаю – вам некуда идти и с утра вы ничего не ели. Так?

Она слабо усмехнулась.

– Со вчерашнего дня, – поправила она. – А идти мне и вправду некуда. Я приехала на работу, но вакансия моя оказалась занятой… А денег на обратный билет нет, я сюда-тo с трудом наскребла.

– Идите за мной, – велела я и повернула назад, к своему дому.

По дороге мне подумалось – не воровка ли она и что оставлять ее у себя – полное безумие. Одно дело – когда и в домоуправлении придется представиться, и с кухаркой поладить… Что она с радостью согласиться служить у меня, сомнений я не испытывала. Да и она, мне кажется, понимала мое намерение, поэтому и пошла за мной.

Я так и не решила, что же с ней делать. Выручил автомобиль, который как раз отъезжал от моего подъезда.

– Розалия Сергеевна, голубушка, – выскочил взъерошенный Пяткин. – А мне сказали – ушли вы. Я вот назад уже собирался. Как же так – не дождались! Раньше прикажете заезжать?

Говорил со мной, а сам косил на мою подопечную, явно недоумевая, что у меня за компания.

– Вот и прелестно, что мы не разминулись. Поедем.

Я, не оглядываясь, махнула девчонке. Она решительно сунула ридикюль Пяткину и юркнула за мной в машину.

Вряд ли она когда-нибудь в такой ездила. Глаза ее горели восторгом. На щеках проступил румянец. Мы поехали.

Далее – нагромождение случайностей и моя опрометчивость. Если бы знать! Но – были, были же тревожные звоночки, которых я не услышала или не поняла. Разве села бы обычная уличная девчонка вот так запросто в авто, не задав ни одного вопроса, с восторгом глядя в окно и отдавшись на волю Бога? Не поблагодарив и даже не удивившись.

Она была дерзкой, эта девчонка, вот чего я не разглядела с самого начала. Она не ведала страха. А я ее молчание по дороге приняла за восторженное смятение, а потому лишь высокомерно улыбалась время от времени, представляя, что сейчас творится в ее душе. Я судила по себе – это первая моя ошибка. Она была совсем другой. Совершенно из другого теста! К тому же я была влюблена, а значит – близорука, я была уверена в своем счастье, а значит, и в себе в этот день необычайно. В конце концов, я была мудрой, взрослой, богатой и известной женщиной, а она – девчонкой-оборвашкой, подобранной мною на улице.

Пока мы ехали, я и думать о ней забыла. Меня одолевали грезы. Он сделает сегодня предложение. Я тонула в блаженстве от одного предвкушения. Он был единственным смыслом моим в этой жизни. И с сегодняшнего дня нам предстояло объединить свои судьбы навек. Чтобы даже смерть не разлучила нас.

Выйдя из машины у театра, я подумала, что стою в двух шагах от своего счастья, которое теперь никогда не кончится.

Я забыла о ней.

Не дожидаясь моего приглашения, она самостоятельно выбралась из автомобиля и, задрав голову, рассматривала лепнину над аркой.

– Пойдем, – я слегка кивнула ей, чтобы шла за мной.

Только теперь мне пришла в голову мысль о том, что именно сегодня девчонка-то мне и ни к чему. Вдруг он захочет провести вечер и ночь у меня? К чему мне ее присутствие? Может быть, оставить ее ночевать в гримерной? Комната просторная, к тому же есть удобная софа. Почему бы нет? Нужно только договориться с администрацией, а завтра я ее заберу.

Мы прошли через пустой еще зал, где сонно слонялись официанты. Я увидела Николая и направилась прямо к нему, кивнув лишь бегло в знак приветствия хозяину заведения – Илье Петровичу. Я протянула ему обе руки, и он поднял их выше, к своим губам. Но поцелуй был не такой как вчера – длинный, со значением. Он удивленно смотрел на мою попутчицу, которая – нужно же быть такой идиоткой! – стояла прижавшись ко мне и во все глаза рассматривала Николая.

– А кто это с тобой? – спросил он улыбаясь.

– Эльза, – ответила она вместо меня и протянула ему руку… для поцелуя.

Он не просто смутился – опешил. Это было очевидно. Но как человек воспитанный, к тому же приняв несносную девчонку за мою родственницу, конечно, он поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Совершенно ледяные руки, – сказал он ей и, обернувшись, крикнул: – Семеныч, принеси-ка нам чаю, да погорячее.

А тут уже и Илья Петрович извечно плотоядным взглядом рассматривал девчонку, перехватывая ее руку у Карского и касаясь кончиков пальцев губами.

– У-у-у – тут чаем не обойдешься, верная мерзлота какая-то. Семеныч, водки тащи. Вы, брарышня, не местная, что ли? Пальтишко на вас совсем не по сезону, да и перчатки поди. Так и обморозить руки-то недолго. Да и губы у вас, простите меня, синие, как у покойницы.

Она расхохоталась как ребенок. Стояла себе в центре нашей компании, словно в центре вселенной, и смеялась.

Я уже несколько раз пыталась вступить в разговор, предупредив всех, что бойкое существо с синими губами и с таким неподходящим для нее вычурным именем Эльза – без двух минут моя новая горничная. Но тут подоспел Семеныч с самоваром и с графином водки. Николай наливал чай, а Илья Петрович растирал Эльзе руки водкой, с удовольствием глядя, как она морщится от боли и прикусывает нижнюю губу.

– А как ты хотела, душа моя, – терпи теперь, терпи…

Я вдруг подумала, что все это похоже на водевиль, с вечным избитым сюжетом, где все принимают простолюдинку за графиню, ведут себя с ней подобающе, а она оказывается на поверку служанкой, и все стыдятся своих усилий. Хорошо, пусть еще немного поусердствуют, а потом уж я выведу ее на чистую воду, и этот водевиль мы закончим.

– А теперь внутрь, внутрь, душа моя, тогда уж никакая холера тебя не возьмет.

Илья Петрович налил Эльзе водки и с энтузиазмом знатока женских слабостей совал стаканчик к лицу, а она морщилась, крутила головой:

– Да я отродясь этой гадости не пила…

– А лекарство горькое пила, когда болела? Так вот это тоже лекарство, тоже горькое, но гораздо лучше, – подмигнул он Карскому, – против него никакая болезнь не устоит.

– Но я же не больна!..

– Так заболеешь, коли не выпьешь!

Она с ужасом посмотрела сначала на меня, потом на Николая. И он сказал ей отеческим тоном:

– Нужно!

Эльза мужественно отхлебнула из стакана, закашлялась.

– До дна, до дна, – подначивал Илья Петрович. – Иначе какой же в ней смысл?

Она еще раз посмотрела на Николая и выпила водку залпом, на этот раз даже не поморщившись, а лишь с шумом переведя дух.

– А теперь усаживайтесь и – чаю, – подвинул ей чашку с блюдцем Карский.

А неугомонный Илья Петрович уже вертелся возле меня.

– Богиня наша, а за вами-тo и поухаживать некому, – он принял мою шубку, передал Семенычу. – А у меня беда, знаете ли…

Мы с ним одновременно присели за стол, при этом я не сводила глаза с Николая, а он – с Эльзы.

– Танцовщица наша, Любка, помните ли ее? Ногу сломала, злыдня! Это в самый разгар сезона. Где ж я ей теперь замену-тo найду?! Все приличные танцорки уже ангажированы. К балетным сунулся, так те такие деньги заломили, что впору ресторан продавать. Уж и не знаю, как выкручиваться…

– К чему вы клоните, Илья Петрович? – строго спросила я.

– Голубушка, недели на две не выручите ли? Что вам стоит кроме своих трех дней остальные – ну хотя бы по часику…

– О, уважаемый! Да вы хотите, чтобы я как на службу к вам ходила. Шесть дней в неделю – один выходной? Голос ведь вещь хрупкая!

– Ну уважьте старика, – бормотал Илья Петрович, который стариком вовсе не был, зато страстно любил глупые купеческие обороты. – Я не постою за ценой, в разумных пределах, естественно, но для вас…

Он нагнулся к самому моему уху и прошептал:

– Для вас ничего не пожалею.

– Нет! Я слишком себя уважаю, чтобы вот так разбазаривать свой талант. К тому же у меня совсем иные планы…

Об этих иных планах я не забывала ни на минуточку все это время: у меня венчание, у меня медовый месяц, а вы тут со своим кабаком лезете! – хотелось мне выкрикнуть ему.

– …иные планы, – сказала я и посмотрела на Николая.

А он будто только и ждал этого.

– Я как раз хотел вставить словечко – ты позволишь?

У меня сердце в пятки ушло. Неужели прямо сейчас, при всех он раскроет наши планы и…

– Лиза может вам помочь, – сказал он.

Ни я, ни Илья Петрович сразу и не поняли кто такая Лиза, как именно и кому из нас она может помочь. Девчонка между тем молча вперилась в Илью Петровича, словно хотела его загипнотизировать, а Карский продолжил:

– Ее зовут Елизавета, Лиза. Эльза – это ее сценическое имя. Она танцовщица.

Новость была настолько для всех нас ошеломительная, что никто не решался вымолвить слово, чтобы не расхохотаться быть может. Поэтому несколько секунд все мчали, и только слышно было, как стучат ножи и вилки в руках официантов, накрывающих столы к ужину.

– Танцовщица? – В голосе Ильи Петровича радости совсем не было, один только скепсис.

Он разглядывал маленькую девчонку с птичьим личиком и птичьей фигуркой, сравнивая ее с роскошной пышнотелой Любкой. «Ни одного шанса! – мысленно поставил он ей оценку. – Ни единого!»

– А где вы танцевали? – осведомился он кисло.

– Можно я покажу? – Лиза почему-то обратилась с этим вопросом не к Илье Петровичу, а к Николаю.

– Почему нет? – улыбнулся он.

И только тогда она перевела взгляд, полный мольбы, на Илью Петровича.

– Хорошо, – сказал он без всякого энтузиазма.

Несмотря на кажущуюся словоохотливость, он вовсе не был любителем тратить время попусту. Одно дело – обхаживать нужного ему артиста, и совсем другое – смотреть на пропащую танцовщицу, которая – он мог бы определить с одного только взгляда! – конечно же, не подойдет ему.

Но он не смирился с моим отказом заменить Любку и собирался, вероятно, затеять щепетильный разговор о гонорарах, а потому девчонка на сцене была в его пользу. Не крайняя ситуация, видите ли, есть варианты, а потому и гонорар мой за дополнительные выступления можно было бы и не задирать особенно.

– Хорошо, посмотрим. Нужен вам реквизит какой-нибудь? – продолжил он вставая и подзывая Семеныча.

– Ридикюль, – Лиза уставилась теперь на меня. – Мой ридикюль.

– Может быть…

– Там мой костюм! Принесите, – обратилась она властно к Семенычу.

Тот бросился исполнять. Лиза направилась за ним, а Илья Петрович вслед ей крикнул:

– Музыку какую прикажете?

– Канкан, – обернулась она, сверкнув глазами, и вышла.

Илья Петрович рухнул на стул, замычал как-то невнятно, то ли смех изображая, то ли слезы. Налил в стаканчик водки, опрокинул, взял щипчиками кусочек сахара, забросил в рот и, подперев голову руками, уставился на меня.

– Голубушка, – сказал он тоскливо, – где вы ее взяли?

Момент истины наступил.

– На улице, – ответила я просто.

– Как на улице? Что значит на улице? – залопотал Илья Петрович. – А я-то думал, ваша родственница какая-нибудь дальняя. На улице… Хм… Это как-то все меняет, знаете ли… Может, и смотреть не станем, ну ее. Какая из нее Любка? Она ей и в подметки не годится.

Я могла бы сказать ему: конечно, не будем. И никогда бы больше не увидела эту девчонку. Но она настолько расстроила мои планы, что мне захотелось покуражиться над ней.

Канкан, говоришь? Прекрасно. Посмотрим на твой русский народный деревенский канкан. Нет ничего смешнее бездарности. А потом я обязательно соглашусь на предложение поработать в те вечера, когда выступала Люба. За двойную оплату. Нет, за тройную. У меня ведь венчание скоро. И только две недели. А потом – хоть потоп!

– Пожалуй, оставлю вас, – поднялась я, понимая, что поговорить с Карским наедине сейчас не удастся. – Мне пора готовиться к выходу.

Мужчины поднялись вместе со мной. В лице Николая светилась недосказанность, огорчение по поводу столь сумбурного начала вечера, нашего вечера. Но я улыбнулась ему ободряюще, и он улыбнулся мне в ответ. Илья Петрович прищурился:

– Чувствую, необычный сегодня выдался вечер, – сказал он, потирая руки.

«В курсе», – подумала я. И он тоже в курсе. Хотя вряд ли кто-то не догадывается о наших отношениях и планах.

Навстречу мне попался Семеныч:

– Мадемуазель спрашивает про музыкантов…

Я открыла дверь своей гримерки и остолбенела. Посреди комнаты стояла обнаженная девушка с распущенными огненно-рыжими волосами.

Она бросилась ко мне, ухватила за руку, крепко сжала своими все еще холодными пальцами, и только тогда с огромным трудом я узнала в ней своего найденыша Лизу.

– Вы фея, – говорила она, – вы самая настоящая добрая фея. С самого начала… Мне просто не верилось… Вы – ангел! С самого начала… все, чего я так желала… Все сбылось! Я не знаю, как благодарить вас.

– Не стоит благодарности.

Я тем временем внимательно изучала ее, прежде чем поняла, что она вовсе не обнаженная, а в наряде, достаточно искусно сшитом, чтобы создавать иллюзию обнаженного тела, тогда как практически все тело было окутано шелком или прозрачным газом, сквозь который при всем желании ничего было не разглядеть. Но каков эффект!

– К тому же Илья Петрович не брал на себя никаких обязательств, как вы, надеюсь, понимаете. Он только оказал вам любезность, не более того. Не стоит так волноваться и надеяться на чудо, чтобы не пришлось потом сожалеть горько. Лучше все принимать спокойно, поверьте мне…

– Ах, – протянула она. – Как вы правы! Вы – святая. Судьбоносная святая. Илья Петрович мня примет, я даже не сомневаюсь в этом. Но даже если и нет, все равно сегодня самый счастливый день в моей жизни.

Мне очень захотелось спустить ее с небес на землю.

– Неужели самый? – улыбнулась я язвительно.

Но она даже не заметила раздражения в моем замечании.

– Да!

Пора было отделаться от нее, мне скоро предстояло выйти на сцену, и сегодня я должна была выглядеть так, как никогда. В дверь робко постучала Настя – девушка, которая помогала мне с прической, заглянула и в ужасе уставилась на Лизу.

– Тогда – смело вперед, покорите сначала эту сцену и ее хозяина, – я подтолкнула Лизу к двери. – И еще: постарайтесь не тревожить меня до выступления. Ваши вещи Настя заберет к себе – ее дверь напротив.

Я осторожно вытолкала ее и закрыла дверь на ключ.

– Кто это? – очумело протянула Настя. – Что это на ней такое?!

– Танцовщица, – отмахнулась я. – Чрезвычайно самоуверенная девица.

– Вот все попадают-то! – простодушно сказала Настя.

– Довольно с меня балагана, – я устала скрывать свое раздражение. – Начинай…

В следующий час Настя соорудила на моей голове совершенно фантастическую прическу и отутюжила бант на новом платье, доставленном в театр еще вчера от портного. Белила и румяна сделали свое дело, и я долго не могла оторваться от своего отражения в зеркале.

– Вы прям как королева! – прошептала Настя, когда все приготовления были закончены.

И несмотря на то, что мне не было неприятно ее замечание, я нахмурила брови, сунула ей денег и строго сказала:

– Присмотри за этой моей протеже. Чтобы не рвалась ко мне ни с радостями, ни со слезами. Мне нужно побыть одной перед выходом на сцену. И вещи ее забери…

– Розалия Сергеевна, а правда ли, что вы горничную подыскиваете?

– Потом, Настя, потом…

До начала выступления оставалось еще довольно времени. Около получаса. Но что-то подсказывало мне, что Николай может прийти ко мне именно сейчас. Удивительная это вещь – радостные события, которые случатся с тобой наверняка, и ты знаешь об этом, но все равно ждешь их как ребенок рождественских подарков. Такое ожидание самое сладостное, наверно. Дети ведь тоже ждут и надеются, вечно у них в голове разные глупости про сладости или игрушки, и ожидания оправдываются редко, то слишком долго ждешь впустую, то неожиданное сваливается на голову нежданное счастье, которое от своей нежданности не может быть полноценным, потому что приходит без предвкушения. А рождество – здесь и предвкушение, и ожидание обещанного, и даже гарантия, что обещанное непременно сбудется.

Он не пришел, но я так разомлела от предвкушения, что готова была растянуть его еще на пару часов моего выступления. Это ведь будет последняя пара часов. Время – песок в моих руках, и оно уже почти на исходе. Драгоценные песчинки!

Меня позвали на сцену, и, выходя, я пребольно ударилась локтем о дверную ручку. Тело пронзила острая боль.

Миновав коридорчик, отделяющий сцену от моей гримерки, я остановилась в дверном проеме, пытаясь справиться с болью, которая все еще окончательно не улеглась. Мне был виден зал, я залу – недоступна. Была еще какая-то мысль, последняя житейская мысль в моей голове, самая последняя. Я думала о том, что будет синяк, и хорошо, что нынче зима, руки закрыты… Как вдруг увидела совершенно отчетливо его столик и рядом – мою маленькую протеже. Он улыбнулся, встал и подал ей руку, она протянула свою, и они направились к выходу. Подчиняясь какому-то животному порыву, я стремительно шагнула за ними, вперед, и… Зал встретил меня аплодисментами.

Я оказалась в ловушке сцены, а швейцар закрыл за ними дверь.

1
...