Он был из простой семьи: отец-шахтер, мать-продавщица в продмаге и по совместительству уборщица. Родители с утра до вечера работали, в их отсутствие главной обязанностью мальчика была забота о младшей сестре Лере: одеть, покормить, отвести в детский сад. Поэтому он практически регулярно опаздывал в школу и, как назло, чаще всего на урок невзлюбившей его училки, на ходу сочиняя причину опоздания. Здесь его фантазия была безгранична, он практически не повторялся и правдоподобно, на полном серьёзе, разыгрывал соответствующие ситуации. Одноклассники с нетерпением ждали его очередных прикольных отмазок.
Среди дворовых, школьных, а затем и институтских друзей он был заводилой, придумывал розыгрыши, разные состязания и почти всегда побеждал. Он пользовался авторитетом, его побаивались, а девчонки строили глазки. Многие ребята были повыше ростом и посимпатичней. Но шевелюра непокорных волос, глаза с прищуром, накаченный торс и независимое поведение делали его неотразимым не только для своих сверстниц, но и для девчат из старших классов.
Наезжать на Артёма мало кто решался, и не только из сверстников, но и из ребят постарше. В драках ему не было равных. Он, как лев, бросался на противников, независимо от их количества, готовый на всё, даже убить. Эту железную хватку Артём унаследовал от отца, шахтёра Григория Анисимовича Белых, который каждый день шёл на работу как в бой, не зная, вернётся он домой или навсегда останется под завалом. Мать, Степанида Кирилловна, в девичестве Филонова, тоже с детства привыкшая к тяжёлому крестьянскому труду, без продыху вкалывала на двух работах.
Детство Григория и Степаниды пришлось на голодные военные и послевоенные годы. Оба отчётливо помнили жуткий страх во время бомбёжек, постоянное чувство голода и полные тревоги, заплаканные глаза матерей. У обоих отцы Анисим и Кирилл – не вернулись с войны, и матери, Настасья и Лукерья, поднимали детей в одиночку.
Степанида не ладила со свекровью, поэтому Артём бабу Настасью практически не видел и почти ничего не знал о своём деде Анисиме. А вот у бабушки Лукерьи они всей семьёй гостили каждое лето. Бабушка была знатной рассказчицей и часто ввечеру, всплакнув ненароком, рассказывала внукам о своём ненаглядном Кирюше. Какой он был видный да хваткий, самый завидный жених на селе, многие девки по нему вздыхали, а он выбрал её, Лукерью.
Рассказывала, как поженились, родили двух девочек, и всё у них было ладно, пока не грянула война. Как ждала своего кормильца, как бога молила, чтоб сберег он его, да видно, не дошли ее молитвы до адресата, пропал ее ненаглядный без вести. Только она не перестала ждать, до последних своих дней надеялась, что вернется к ней ее Кирюша, да не дождалась.
Артём, выросший в деревне, с детских лет был приучен к труду, от работы никогда не бегал и впахивал наравне со взрослыми. Отец очень гордился своим первенцем и, как мог, стремился всячески порадовать сына.
А вот с матерью у Артёма отношения не складывались. На поддержку отца надежды не было, так как в семье верховодила Степанида, и последнее слово всегда оставалось за ней. Мать холила и лелеяла младшенькую Лерочку, практически не спуская с рук. А вот сын, чтобы ни делал, постоянно её раздражал и с каждым годом всё больше.
Артём пытался понять такое отношение матери и изо дня в день старался доказать ей и себе, что достоин её любви. Поэтому, чем бы Артём ни занимался, он должен был быть лучшим. И это ему зачастую удавалось, если же нет, он, конечно, не показывал вида, но внутри у него всё сжималось и болело.
А дома вместо утешения и поддержки мать, как всегда, придиралась по пустякам, тогда он срывался на крик, отчаянно огрызался, грубил, и от этого становилось еще хуже. Мать от неожиданности впадала в какой-то ступор, красноречие её иссякало, и она, наконец, умолкала. Артём уходил в свою комнату, плотно закрывал дверь, падал на кровать, поворачивался к стенке, крепко зажмуривался и тут же засыпал.
Эта способность выработалась у Артёма лет с четырнадцати: засыпая, он мог проникать в чужие сны. Перед ним словно открывалась дверь, и, пока он не переступал порог, мог незамеченным наблюдать за происходящим. Зрелище это было весьма занимательным и зачастую смешным. Он узнавал чужие секреты: своих одноклассников, друзей, в общем, тех, кого хорошо знал, исключая незнакомцев.
Но однажды Артём увидел её и впустил в свой сон, о чем потом очень сильно пожалел. Она сидела спиной к нему в полной темноте напротив огромного зеркала, пристально вглядываясь в своё отражение. Ее силуэт едва угадывался, абсолютно белые волосы, как и всё её одеяние, резко контрастировали с буйством красок своего отражения. Как будто яркая рыжеволосая фурия из Зазеркалья вытянула из неё все краски, обесцвечивая, опустошая, оставляя лишь бледную тень.
Пристальный, немигающий взгляд, отражающийся в зеркале, становился всё темнее, черные стрелы бровей сошлись у переносицы, красивое лицо исказила ехидная усмешка, и эта холодная, резкая красота вселяла ужас.
Рыжая ведьма, пронеслось в голове незримого наблюдателя, и в тот же миг она взглянула на него… Сердце у Артёма упало, а потом понеслось галопом под её раскатистый дикий хохот.
Артём вскочил, еще не понимая, где находится и что происходит, холодный пот стекал со лба, заливая глаза. Он затравленно озирался по сторонам, а в ушах все еще гремел бросающий в дрожь неудержимый бесовский хохот. С тех самых пор рыжая ведьма мучила его чуть ли не еженощно. И с каждым её появлением во сне Артем становился на шаг ближе к разделяющей их двери и знал, что, переступив порог, подпишет себе смертный приговор. Но однажды в его сон нежданно-негаданно ворвалось столь прелестное создание, что все остальное отошло на второй план. Он услышал её безмолвный крик и бросился на помощь.
Это была девушка, о которой он мечтал, ради нее готов был горы свернуть. Куда только подевались все его страхи, даже сам великий и ужасный граф Дракула был ему нипочем. Похоже, прекрасная незнакомка на сон грядущий насмотрелась ужастиков, то-то ей пригрезился знаменитый кровопийца. Все произошло очень неожиданно, но Артем сумел сгруппироваться и не нарушить собственного зарока. Не переступая запретной границы, он смог дотянуться до перепуганной девушки и выхватить прямо из-под острых клыков вурдалака.
В этот момент она исчезала, а Артём ещё долго ощущал тепло её руки и щемящее чувство потери. Теперь все его мысли были о ней, оттого верно он зачастую наведывался в тот же сон, чтобы заглянуть ей в глаза и еще раз прикоснуться к таинственной незнакомке. Мучившие его кошмары отходили на задний план и постепенно забывались. Артём повсюду искал её, но пока она приходила к нему только во сне и, сама того не зная, спасала его от большой беды.
Однако безмятежная жизнь продлилась недолго. Всё началось, когда Артём случайно наткнулся на семейный альбом. Он уже не помнил, когда последний раз рассматривал эти аккуратно вклеенные фотографии. Артём медленно переворачивал страницы и вдруг застыл, не в силах поверить в это: с одной из пожелтевших от времени фотографий на него смотрела та самая ведьма из его сна.
Она сидела с прямой спиной, гордо поднятой головой, с копной длинных вьющихся волос, каскадом спускающихся по плечам, грациозная и неприступная. Но потом он засомневался, слишком уж светлыми и лучистыми были её глаза. Но не только это в облике девушки показалось ему необычным, внимательно присмотревшись, он заметил вокруг неё какое-то непонятное свечение, поспешно приняв его за артефакт в связи с давностью и качеством фото. А ещё её пронзительный тревожный взгляд, от которого по спине побежали мурашки, как будто она действительно смотрела на него из того далёкого времени, о чем-то предупреждая.
Артём впервые видел это фото. Мать тоже не помнила, как эта фотокарточка попала к ней. "Это твоя прабабка Прасковья Тихоновна, – рассказывала Степанида. – Я её никогда не видела, много о ней ходило слухов, односельчане считали её ведьмой, боялись и люто ненавидели…" Подробностями мать не интересовалась, а вот бабушка Лукерья вполне могла что-то знать. Бабуля как раз гостила у старшей дочери Надежды и с удовольствием поведала внуку всё, что знала об этой удивительной женщине.
Это было давно, еще в начале прошлого века. Она жила с бабушкой, рано потеряла родителей, познала нужду, тяжелый крестьянский труд и с детских лет привыкла надеяться только на себя. При рождении девочке было дано имя Прасковья, так по давней традиции звали всех женщин в ее семье.
Самая старшая в роду, её бабушка Прасковья, отличалась кротким нравом, была неприметной, тихой и набожной. Она слыла местной знахаркой, знала толк в лекарственных травах, готовила целебные отвары, настои, бальзамы, мази и знала заговоры, молитвы от любой хворобы и других напастей. Люди шли к ней за помощью, и бабушка никому не отказывала. Всё, что знала и умела, она передала внучке, которая продолжила ее дело.
Прасковья с детских лет отличалась необычайной красотой, и не столько внешней, она как будто сияла изнутри и щедро дарила этот свет людям.
Если в обычной жизни это было не так заметно, то в церкви прихожане с замиранием сердца наблюдали, как в ослепительном сиянии Прасковьи, лики святых как будто оживали, откликаясь на ее молитвы. Священнослужители в смятении не знали, как на это реагировать, то ли принять, то ли отвергнуть, и долго не могли вынести окончательный вердикт.
Бабушка звала ее светлячком, а односельчане – кто восхищенно сияющей, но чаще с ненавистью ведьмой. "Быть особенной – это тяжкое бремя, – говорила Прасковье бабушка. – Люди боятся неизвестного и жестоко мстят за этот страх. Будь осторожна, будь всегда на стороже, особенно с теми, кто набивается в друзья, расхваливает да льстит".
После смерти бабушки Прасковья осталась совсем одна, больше родни у нее не было. Поначалу было очень тоскливо и страшно, потом с течением времени как-то попривыкла, тем более что дел по дому и хозяйству было навалом. А во сне Прасковья чуть ли не каждую ночь разговаривала с бабушкой, ее натруженные горячие ладони, тихий голос, ласковые, подбадривающие слова успокаивали и убаюкивали.
К двадцати годам Прасковья еще более расцвела и похорошела. И никакие бабьи сплетни, злобные, завистливые происки не смогли потушить волшебный свет янтарных глаз, рыжих непокорных с медовым отливом волос… И девушка засияла еще ярче, согревая нуждающихся своим теплом и заботой, исцеляя от хвори и разных недугов.
Но, на беду, на свет обычно слетаются мотыльки, бесстрашно обжигая крылышки или сгорая. Вот так же мужики холостые и женатые, однажды увидев, погревшись в теплых ласковых лучах, сходили от нее с ума, готовые на все, чтобы завоевать ее расположение. Завязывались драки вплоть до кровопролития, невесты теряли женихов, семьи кормильцев.
Прасковья не давала повода думать о себе плохо. Никого не обвиняла, но и не оправдывалась, не пыталась понравиться, завоевать расположение. Держалась всегда с достоинством и несколько отстраненно, что воспринималось обиженными односельчанами как надменность и высокомерие.
Обстановка в селе накалялась всё больше. Озлобленные бабы, отвергнутые ухажёры, изыскивали любые способы сделать жизнь Прасковьи невыносимой. С тех пор, какое бы несчастье ни настигло односельчан: семейные неурядицы, болезни, неурожай, во всем была виновата она, та, что в их глазах превращалась в ненавистную ведьму Прасковью.
Ненависть выплескивалась через край, захватывая и жителей соседних деревень, и тех, кого она обогревала своим теплом, заботой, добрым словом, кого поставила на ноги после серьезных недугов, порой считавшихся в то время неизлечимыми.
И даже священнослужители, боясь потерять доверие прихожан, восприняли ее дар как происки дьявола, подвергли анафеме и отлучили от церкви, запретив общаться с ней и принимать ее помощь. Хотя тайком люди все равно приходили к ней, даже ярые ее противники, и она никому не отказывала в помощи.
В ту памятную ночь крадучись убитый горем отец, один из известных финансовых воротил того времени, принес на руках умирающего сына. Девятнадцатилетний парень, студент Императорского Московского университета, здоровяк-спортсмен, так и не смог поправиться после банальной простуды. В течение недели у него держалась температура, затем появилась скованность, каждое движение давалось ему с трудом, до такой степени, что он подолгу находился в какой-нибудь вынужденной позе.
Внешне он напоминал живого мертвеца, вызывая ужас даже у бывалых, видевших многое на своем веку медиков. Мертвенно-бледный, с закатанными кверху глазами, он постоянно пытался накрыть голову и лицо всем, что попадалось под руку. Его обследовали и лечили в крупнейших на то время клиниках самые авторитетные специалисты, но так и не выяснили ни точной причины, ни генеза, ни адекватного специфического лечения данного состояния больного, с которым сталкивались впервые.
Профессора: инфекционисты, неврологи, психиатры в бессилии разводили руками и утверждали, что сделали всё возможное для данного клинического случая, и это было правдой, но, к сожалению, безрезультатно. Медсестра, ухаживающая за несчастным парнем, как-то сказала убитым горем родителям, что ему поможет только чудо, и рассказала о необыкновенной деревенской целительнице, якобы помогающей даже неизлечимо больным.
Прасковья без колебаний оставила парня у себя, обещая сохранить это в тайне и помочь всем, чем сможет. Несколько месяцев практически без сна и отдыха она боролась за жизнь Кирилла. Грамотно использовала травяные сборы, как учила бабушка, и что Прасковья знала назубок: какие травы собирать, когда, в зависимости от лунного цикла, как правильно хранить, сочетать и в какой форме и дозе использовать.
"Но главное не травы, а то, что у тебя внутри, – говаривала ей бабушка, прикладывая руку к груди. – Твой, внученька, свет, исцеляющая сила твоей души – теплота, доброта, любовь. Но если в твоей душе появится червоточина – гнев, ненависть иль злоба, то исцеляющий свет вспыхнет диким огнем, который уже не потушить. Помни мои наказы, Прасковьюшка, судьба будет тебя не раз испытывать, борись с искушениями лукавого, не сдавайся, до последнего вздоха будь на стороне света и добра".
Эти слова постоянно всплывали в памяти девушки, пока она боролась за жизнь парня. Так тяжело Прасковье еще никогда не было, он так жадно вбирал ее свет, ее жизненную силу, что она не успевала восстанавливаться. Чем лучше становилось Кириллу, тем хуже Прасковья себя чувствовала, что ее настораживало и пугало. Но она гнала от себя эти мысли, объясняя свое плохое самочувствие бессонными ночами и усталостью. Наконец, благодаря стараниям Прасковьи, Кириллу стало лучше, он быстро пошел на поправку.
Придя в себя после длительного беспамятства, молодой человек увидел ослепительный свет и решил, что уже на небесах, но теплота и нежность девичьих рук и ласковые слова вернули его на землю. А в сердце навсегда отпечатался этот образ – удивительные, сияющие, как расплавленное золото, глаза, огненно-рыжие, каскадом ниспадающие по плечам волосы, словно насквозь пронизанные солнечными лучиками, казалось – дотронешься и обожжешься. Он знал ее имя, но чаще называл ее: "Солнышко, мое рыжее солнышко".
И она не могла насмотреться на его непокорные кудри, на его синие глаза, меняющие цвет в зависимости от настроения. Когда он любил её, они становились фиалковыми, и этот насмешливый сиреневый взгляд сводил её с ума. Но когда сердился, в его глазах появлялся стальной оттенок, за которым таилась угроза и еще что-то темное, вселяющее страх, грозящее вырваться наружу.
Она интуитивно чувствовала опасность. Понимала, что это счастье ненадолго, но ничего не могла с собой поделать. Ее словно магнит притягивал этот человек. Он был полной её противоположностью: смуглый, черные как смоль волосы, неприкрытая природная сексуальность сквозила в каждом его движении, предвещая искушение, первородный грех. Сколько в ней было ослепительного света, столько в нем непроглядной тьмы, но она упорно не хотела этого замечать.
Кирилл – образованный молодой человек, знающий несколько иностранных языков, с прекрасной перспективой карьерного роста. И к тому же кутила, любимец женщин, разбивший немало девичьих сердец, вдруг подставил под удар своё – простой деревенской девушке. С ней он впервые ощутил эту сладкую щемящую боль, оставляющую незаживающие рубцы в разбитых любящих сердцах.
О проекте
О подписке