Через начинающуюся пургу (декабрь, однако!) я кое-как добралась от аэропорта до детского дома. Директор отогрела меня горячим чаем. Потом в ее кабинет привели Дениса, хрупкого, низкорослого, худенького, в свои 9 выглядевшего лет на 5, не больше. Он доверчиво позволил себя обнять, хотя чувствовалось, что не привык к такому обращению. Те два дня, что я пробыла там, оформляя бумаги, он беспрерывно ходил за мной под завистливыми взглядами других детей: видимо, боялся, что я исчезну, как мираж. А потом мы отправились домой, и он заново познакомился со своей сестрой Ксюшей.

Что сказать дальше? Описывать все трудности адаптации ребенка из маргинальной среды в нормальной семье? Все это читатель легко найдет в сообществах приемных родителей и усыновителей. Полгода нам с Ксюшей было очень трудно. Но не легче было и самому Денису. Вообразите, что вы в одиночку вдруг попали в племя каких-нибудь туземцев с совершенно иными представлениями о жизни и о морали (например, там считается моральным снять скальп с поверженного врага или – да-да, и такое бывает! – в случае смерти жены совершенно необходимо убить кого-то из ее племени, иначе ее дух не успокоится). И вам надо выжить и как-то все это понять и адаптироваться. Уверяю вас, Дениске было ничуть не легче. Все для него было ново и непонятно – от требования чистить зубы и мыть руки до морального запрета брать чужое. Более того, он привык к жесткой иерархии дикой стаи, где командует тот, кто может сильнее ударить. Отсутствие физических наказаний он воспринимал как признак слабости и сигнал к неподчинению.

Полгода он воровал, дрался и крушил все вокруг. А перед сном клал голову мне на колени и, как малыш, просил поиграть с ним в «ладушки» и «сорока-сорока». И взять на ручки. У него этого просто никогда в жизни не было.

Обобщая, скажу: эти полгода мне казалось, что вся моя Добрая психология не может, не успевает перевесить весь тот багаж деструктивной энергии, которой Денис был переполнен до краев. Я боялась, что просто не успею дать ему нужное «количество» любви, катастрофически недополученное им в жизни, что мальчик успеет вырасти, спиться и сесть в тюрьму раньше, чем я успею дать ему эту любовь.

И все же – ура! Добрая психология, выражаясь языком шахмат, начинает и выигрывает! Именно Добро, которому я служу, заставило меня через полгода взять еще одного сына – Костю, 17-летнего парня, оставшегося круглым сиротой. Костя стал Дениске старшим братом. Настоящим старшим братом, почти отцом. И буквально на глазах спала вся та уличная шелуха, под которой прятался маленький, доверчивый, трогательный ребенок с золотым сердцем. Тот самый Денис, по которому тосковала Ксюша.

И вот тогда в его сердце волшебным горячим потоком хлынула Любовь. Любовь к маме. Любовь к сестре и старшему брату. «Мама, я так люблю тебя!» – твердит он упоенно, по многу раз в день, обнимая меня изо всех своих детских сил. И пишет одну за другой записки: «Мама+ дети. Семья» или «Мама, Костя, Ксюша и Денис. Семья» Эти записки он показывает мне как величайшее открытие своей жизни и просит сохранить.

Не прошло и обещанного года – и никто уже не узнает в прилежном ученике и любящем сыне и брате бывшего озлобленного волчонка-Маугли.

История 3.

КОСТЯ или ДОБРАЯ ПСИХОЛОГИЯ ПРОТИВ НЕДОБРОЙ ПСИХОЛОГИИ

Жил-был мальчик, и была у мальчика очень любящая мама. Поэтому жил он, не зная бед, обычный симпатичный мальчик из обычной семьи, обласканный и слегка избалованный. Беда подкралась внезапно – у матери обнаружили рак, причем уже в той стадии, когда медицина бессильна. И Костя, к тому времени уже подросток, почти юноша, бросился самоотверженно ухаживать за матерью – так же, как до сих пор заботилась она о нем. Но вот очередной вызов скорой помощи, женщину решили забрать в больницу – и… не успела машина отъехать от дома, как Костиной мамы не стало.

И тут в дело вступила очень НЕДОБРАЯ ПСИХОЛОГИЯ. Дело в том, что психологи из той школы, где учился Костя, совершенно последовательно (сама слышала это от них) придерживались позиции: избегать любых запросов на психологическую помощь, а если такой запрос поступил – протестировать ребенка, и все. Развелись ли у ребенка родители, пережил ли он неразделенную первую любовь, возник ли затяжной конфликт с родителями – неважно. Как лично мне сказала руководитель их школьной Психологической службы: «Как прыгали из окон, так и будут прыгать». Вот так!

Именно эта руководитель-психолог и протестировала Костю на следующий день после похорон матери. Дала ему какой-то рисуночный тест. И вынесла вердикт: «С ним все в порядке». Как может быть все в порядке с подростком, только что похоронившим мать, неведомо. Этим она, как сейчас говорят, заморачиваться не стала. Вердикт был доведен до сведения учителей и администрации школы. И точка. Как они могли в это поверить и на этом успокоиться, мне неведомо. Но мальчик остался один на один со своей бедой.

Несколько месяцев (!) он пролежал дома под одеялом, не желая ни с кем общаться. Ни классный руководитель, ни другие учителя не пришли на помощь. Только друзья, в конце концов, влезли через окно, как-то подцепив снаружи раму, благо первый этаж. Они-то и вытащили его из той бездны горя, в которую он провалился, брошенный всеми.

Брошенный всеми? В человеческом смысле – да. Зато в бесчеловечном смысле он в этот момент стал интересен всем своим родственникам. Точнее, не он, а квартира, которую мать, работая день и ночь, приобрела для единственного сына. Изо всех щелей к нему потянулись жадные руки, желающие эту квартиру отнять у сироты и заграбастать себе. Проклятье москвичей – квартирный вопрос!

Есть некоторые моменты Костиной биографии, о которой он не хотел бы упоминать в публикации. Поэтому пропустим подробности борьбы за жилплощадь глубоко несчастного и еще очень неопытного в житейских делах подростка. Добавим к его горю еще эту крысиную возню – и вообразите, как было у него на душе. Конечно, ему назначили опекуна – но этот опекун был как раз один из тех, кто бессовестно имел виды на его жилье.

Потом один из знакомых рассказал ему обо мне. Парень несмело подошел и сказал, что ему нужна помощь психолога поводу заниженной самооценки. И тут снова, как коршуны, налетели те самые его школьные психологи и подняли шум, что я не имею права работать с ним. Да, действительно, формально я не имела права без согласия опекуна. Эх, если бы я знала, что юноша пережил смерть матери! Я думаю, что нашла бы способ получить это согласие и все-таки поработать с ним. И смогла бы помочь ему! Ведь у меня немалый опыт помощи тем, кто пережил смерть близкого человека! Но он не из тех, кто сразу открывает душу, и поэтому в первый момент сказал мне лишь о заниженной самооценке. В этот момент НЕДОБРАЯ ПСИХОЛОГИЯ вновь перешла ему дорогу: его посадили все за те же тесты – и на этом дело закончилось.

И все же, прямо как в сказке, Добро вступило в свои права. Пусть не в форме психологической консультации, нет. Совсем в другой форме, намного более важной и жизненной. Накануне своего 17-летия, через два с лишним года после смерти матери, Костя остался без опекуна (опекун спился). Стали лихорадочно искать ему замену. Но кто возьмет в свою семье 17-летнего юношу под потолок ростом и с уже сформировавшимся характером?! Я согласилась. И Костя стал моим сыном.

В первый день, когда он пришел знакомиться с Ксюшей и Денисом (о них здесь отдельные публикации), я наблюдала «обыкновенное чудо»: все трое до одиннадцати ночи сидели рядышком и… пели. Я никогда не видела, чтобы дети сидели и вот так пели.

И вот он пришел к нам жить, почти задевая головой потолок (190 см, однако!) Посмотрел сверху вниз на малюсенького Дениса (122 см на тот момент), который только полгода, как приехал к нам жить из детдома, и воровал, курил, хулиганил вовсю. Потом поднял его в воздух, потаскал на руках – и вновь поставил на землю.

– Вот что, – сказал Константин, мгновенно входя в роль старшего брата, – если ты прогуливаешь школу, я буду водить тебя туда за руку. Если ругаешься матом, я вымою тебе рот с мылом, как это сделала когда-то моя мама. Если водишься с плохой компанией, я их разгоню, они мне даже до плеча не достают. А если маму не уважаешь – заставлю уважать.

И наш доселе трудновоспитуемый Денис, как загипнотизированный, смотрел на него и кивал, кивал, кивал. Он никогда прежде не имел перед собой положительного мужского образа. В том мире маргиналов, откуда его изъяли совсем недавно, все решала сила и наглость: кто кого изобьет, кто у кого украдет, кто кого обманет. А тут такой почти сказочный богатырь.

Вот и стали мы жить-поживать. Костя учил Дениса плавать и чинить велосипед, требовал послушания и нормального поведения. За лето научил его, наконец-то, читать. Исчезла нецензурная брань и курение. И стал наш Денис нормальным мальчиком: из-под улично-беспризорной шелухи появился на свет добрый, доверчивый, наивный и трогательный ребенок, любящий сын и брат.

Костя пошел учиться.

А в какой-то день он, стесняясь, поделился со мной своей мечтой: когда вырастет, тоже усыновить. Что ж, вырастет – там и решит сам.

А пока – просто: в добрый путь, сынок!

История 4.

СЕРЕЖА И АНТОН или ПУТЬ ДОМОЙ

Дорогие друзья-одногруппники! О трех моих детях – Ксюше, Денисе и Косте – Вы уже знаете. И Вы не просто читали о них, а горячо откликнулись. Глубоко тронута и благодарна за отклик ваших сердец. Решила рассказать Вам о двух других моих детках – Сереже и Антоне.

Сережа и Антон – братья. Первому 14, второму 12 лет. По национальности – нганасаны, одни из последних представителей малого северного народа, вымирающего на глазах (численность нганасан – всего 500 с хвостиком человек). В детский дом семь лет назад братья попали «обычным» путем. Это очень страшный «обычный» путь, но в детдоме такое привычно и никого не удивляет: просто родители пили, просто дрались, просто забросили детей – и те ходили вечно грязные и голодные. Этим парнишкам еще повезло: их не били родители, дрались только друг с другом и с собутыльниками. По крайней мере, так заверяет меня Сережа (Антоха вообще не любит вспоминать о том периоде своей жизни). Однако Серегины тяжелейшие травмы головы, полученные в детстве (с потерей сознания, с накладыванием швов) как-то вызывают у меня подозрения… Впрочем, не буду наговаривать лишнего на горе-родителей: может, травмы получены просто потому, что дети были абсолютно безнадзорными и попадали в переделки.

Во время очередной жуткой драки пришла полиция с представителями опеки – и детей забрали. Сережа с Антохой спрятались под стол – не от драчунов, а от опеки. Давно замечено: дети опустившихся алкоголиков очень трогательно любят своих родителей и готовы защищать их в глазах всего мира. Когда их изъяли, Серега пытался убегать из приюта, а потом – из детдома домой. Несмотря ни на что. И теперь они страшно боятся опеки. Когда органы опеки приходят нас проведать (так положено), мои мальчишки хотят снова спрятаться, убежать в лес или на речку: боятся, что их снова заберут. Нет пока возможности объяснять им всю разницу ситуации: я-то не употребляю ни грамма даже в праздники (кстати, для детей это очень-очень значимо; они, бедняги, поначалу каждую мою банку кока-колы обнюхивали – все боялись: не алкоголь ли это?). Вы спросите: почему нет возможности объяснить? Да потому, что любой разговор на эту тему вызывает у мальчишек слезы. И в этих слезах весь ужас и вся боль их первых лет жизни под тонким слоем психологической защиты. Множество приемных родителей пускают в ход убойный аргумент: «Твои родители – алкаши, будешь поступать так-то и так-то – тоже сопьешься под забором». Вас коробит? Вы не верите, не представляете, как такое возможно? Но это весьма распространено в нашей среде (я «в теме» и как усыновитель, и как школьный психолог). СтОит ли объяснять, какое «воспитательное» воздействие имеет такой аргумент… По счастью, мои дети не услышали такого ни разу – и не услышат. Они сами все понимают по поводу горе-родителей – и не надо их мучить. Тем более, что их горе-папаша сам поставил точку в своей судьбе – выпал спьяну с 8 этажа, и это воспоминание очень болезненно для Сереги.

Я не трогаю тему алкоголизма родителей вообще, просто люблю и сострадаю, – поэтому Сережа с Антохой на доверии иногда сами смущенно шепчут мне правду. И с облегчением вздыхают, когда за праздничным столом я наливаю себе в бокал фруктовый сок.

Так вот, семь лет назад Сережу с Тохой изъяли из семьи. Поместили в приют – это обязательный этап: полгода пребывания ребенка в приюте дается родителям на то, чтобы одуматься и избежать лишения прав. Одновременно туда же попала моя Ксюша. Сереге было 7, Ксюше – 8 лет. Одинокие и несчастные, никому не нужные, они подружились, и это скрашивало их одиночество. Вместе попали в детдом. В отличие от многих других обездоленных сирот, они решили не опуститься, не махнуть рукой на судьбу, а стать лучшими. Вы понимаете, ЛУЧШИМИ! Вопреки всему, всем чертям назло!

Антоха – тот был иным. Он не стремился стать лучшим. Напротив, озлобился, стал воровать и хулиганить. В общем, был одним из худших в младшей группе, «головной болью» всех воспитателей. Получилась такая пара: один брат кругом хороший, другой – кругом плохой. Никто не догадывался, что у Антохи золотое сердце и волшебный дар «эмпатии» и «синтонности» – способности тонко воспринимать душой чувства других людей, читать их души, как открытую книгу. Вот таким был в глубине души этот «очень плохой мальчик».

Итак, Сережа отличался от всех других мальчишек своим стремлением ко всему хорошему и «правильному» (честно говоря, зануда он слегка, но всем мы чем-то не идеальны))) Учился прекрасно, каждый день (!) сам (!) ходил в музыкальную школу. Дорогие читатели, кого родители через силу заставляли учиться музыке! И те, кто сейчас через силу пытается научить музыке своих детей! Вообразите себе эту картину: в детдоме нет аккордеона, поэтому ребенок ежедневно (по морозу!) сам ходит в «музыкалку» выполнять домашнее задание. И мечтает однажды попасть в настоящий театр на оперу или балет. А в глубине души знает – это невозможно.

Итак, он стал лучшим. Но от этого не менее одиноким. Утешением у него была музыка и… Ксюша. Однажды в летнем лагере под Красноярском (куда ежегодно привозят на отдых детей из Таймырских детских домов) кто-то из взрослых наловил улиток и раздал детям. Так вот, Ксюша и Сережа, смущаясь, договорились, что их улитки будут «пара». На следующий день кто-то нечаянно раздавил Ксюшину улитку – и Сережина тоже умерла. Улиток было очень жалко, но при этом дети увидели в этом «знак» неразрывности своей дружбы. На дискотеке Сережа, смущаясь еще больше, пригласил Ксюшу на медленный танец. Девочка застеснялась – и убежала. Но оба запомнили этот момент надолго.

Ну, а потом – прилетела я. На самолете. И забрала Ксюшу в Москву, за 6 тысяч километров от родного Таймыра. Девочка была в счастливой эйфории, лишь в день отлета, ранним утром (выезжали мы с ней в 4 утра, чтобы успеть на самолет в 6 часов) она подошла к спальне мальчиков в надежде, что Сережу разбудят и они смогут проститься. Зная, что Ксюшу НАШЛА МАМА (так это называется в детском доме, и это – запредельная мечта каждого сироты), он еще до моего приезда подарил ей свое фото с надписью. И вот она стоит под дверью мальчишечьей спальни. А я, старая училка: мол, да нельзя, да 4 утра, да всех перебудим! (Правда, его бы все равно никто не разбудил в такую рань). Так и улетели, не простившись.

А потом я и думаю: что же я натворила?! А детская первая любовь? А улитки? Мы с моей первой любовью шли друг к другу 30 с лишним лет, зачем же Ксюше идти так долго и так далеко (те самые 6 тысяч километров)?!

Но это было потом. Совсем не сразу. Вначале нужно было разыскать Ксюшиного братика Дениса. Через полтора года он попал в тот же детский дом, и вскоре я прилетела за ним. Оказалось, он успел подружиться с Серегой. Тот стал ему старшим другом (Денис – ровесник Антона, но выглядит совсем маленьким и хрупким, лет на 7-8). Собирая вещи Дениса и отвечая на бесконечные вопросы других мальчишек на тему: «А когда же МЕНЯ ТОЖЕ НАЙДЕТ МАМА?», я увидела Сережу – он пришел на прощанье покататься с Денисом на санках. Я решила показать ему фото повзрослевшей Ксюши. И тут увидела в его глазах горькое отчаяние: «Ксюша – теперь домашний ребенок. Куда мне до нее, детдомовскому сироте?!» Ну, неправильно все это было!!! Несправедливо!!! Так же, как несправедлива жизнь по отношению ко всем остававшемся в детдоме маленьким человекам (да простят меня за это слово языковеды).

Старый романтик, я решила взять Сережу в нашу семью. И тут неожиданно узнала, что у него есть младший брат Антон (двоечник и хулиган). Разумеется, я решила взять обоих. Однако в детском доме поначалу ошибочно подумали, что я хочу взять одного лишь Сережу. И предложили ему написать согласие на разлучение с братом. Тот внутренне заметался: с одной стороны, Ксюша, мама и Москва, с другой – непутевый брат, но это БРАТ, и к тому же младший. Каким бы он ни был, Сережа считал своим долгом о нем заботиться. Мальчик нашел в себе силы благородно отказаться от улыбнувшегося ему счастья. И этот отказ было его лучшей характеристикой, лучшим аргументом в его пользу в моих глазах. Я позвонила в детский дом и объяснила, что беру и Антона тоже. На другом конце провода – ошеломленная пауза, потом изумленное:

– Так Вы ОБОИХ берете???!!!

Ну, что, близимся к хэппи энду? Если бы! Потом были долгих два года моей очередной борьбы с системой. Я поседела в этой борьбе, и это не метафора. Москве, златоглавой-белокаменной, не нужны дети из регионов. Пришлось плюнуть на все, продать московскую квартиру – и купить дом в области. Все мои родители, бабушки-дедушки, пра- и пра-пра перевернулись в гробах на Пятницком кладбище оттого, что их единственный потомок теряет московскую прописку. Ничего – пусть гордятся. Пусть радуются такому богатому продолжению нашего рода: целых пятеро детей, пятеро хороших людей. И черт с ней, с квартирой и с пропиской – оно того стОит.

И вот очередная поездка на Таймыр, причем Ксюша полетела со мной – хотела увидеть родной край, тундру, полярную ночь, пообщаться с девочками из детдома. Повезли в детский дом подарки от моих школьников-волонтеров. У меня уже, надо сказать, сложились своеобразные традиции поездок за детьми на Таймыр. Каждый раз делаю фото своего нового сыночка или дочки (или двух своих детей, как на этот раз) на Севере и потом – в пути, в самолете. Называется каждая серия таких фото «ПУТЬ ДОМОЙ». «Путь домой -1» – это Ксюша, «Путь домой – 2» – Денис, «Путь домой – 3» – Сережа с Антохой. У нашего Костика путь домой был из соседнего дома ко мне – метров 100, поэтому фото мы не делали, но занял этот путь долгих 3 года (пока «система» раскачалась забрать его у изверга-отчима и передать мне).

И вторая традиция – пока дети, притомившись, мирно спят в самолете, читать их личные дела. Вот это – не для слабонервных. Ни Стивен Кинг, ни фильмы ужасов не сравнятся с решениями суда о лишении родительских прав на нескольких страницах. Ну, еще можно медицинские документы ребенка почитать, тоже много интересного узнаешь. В первый раз летела – не выдержала, прочитала кое-что соседу. Так он, взрослый мужчина, плакал. Я-то не плачу: у меня нервы-канаты))), иначе не победила бы столько раз «систему», беспощадно ломающую судьбы и без того несчастных детей. (Не верьте трогательным передачам в стиле «Дети ждут»).