– День добрый, Олеся Петровна, – отозвалась Алла Ивановна. – Ой, нет, Анрюшечка, не надо мои туфли грызть, ты что?! Пошел вон, дурак!

– Да вы не дергайтесь, Алла Ивановна, – довольно хладнокровно посоветовала первая соседка. – Вы дергаетесь, а это его возбуждает.

– Отойди от меня! – Голос Аллы Ивановны взвивался все выше, и Серый страдальчески схватился за виски.

«Сейчас весь подъезд сбежится!»

Лай и визг вдруг затихли.

– Это мои лучшие туфли… – стонущим голосом проронила Алла Ивановна. – Я ж их в «Хрустальном башмачке» покупала. Они ж эксклюзивные…

– Плюньте в глаза тому, кто вам это сказал, – посоветовала первая соседка. – В «Хрустальном башмачке» только искусственная кожа, а в ней нога преет. Вы, главное, стойте спокойно. Анри не любит искусственную кожу, сейчас отстанет.

На какой-то миг воцарилась тишина. Слышно было только упоенное собачье чавканье.

– Олеся Петровна, – простонала Алла Ивановна. – Ради бога, уберите этого поганого пса!

– Куда ж я его уберу? – вопросила другая соседка.

– Откройте дверь и загоните в квартиру! По-моему, это неправда, что ему не нравится искусственная кожа. К тому же он очень скоро доберется до натуральной. Моей собственной!

– Ничем не могу помочь, – с ноткой злорадства сообщила Олеся Петровна. – Ключа-то у меня нет, Алла Ивановна.

– Как нет? – Голос Аллы Ивановны то вздергивался на истерический визг, то падал до шепота. – Вам же… Евгений Петрович вам же… всегда оставлял же…

– Всегда оставлял, а на сей раз оставил Соньке Аверьяновой. – В голосе соседки зазвенела обида. – И вот вам результат. Анри колотится под дверью, а где эта Сонька?

Рыжий и Серый разом оглянулись на дверь комнаты, где валялось безжизненное тело с резиновым шнуром на шее.

– Я здесь, – послышался вдруг чуть запыхавшийся голос. – Кто меня тут всуе поминает? Всем здрасте.

– Сонечка! – взвизгнула Алла Ивановна. – Наконец-то! Умоляю вас!.. Я больше не могу!

– Анрио, к ноге! – послышалась команда. – Да к моей ноге, придурок!

Вслед за этим послышался дробный перестук каблуков по ступенькам и хлопок двери этажом выше, из чего можно было сделать вывод, что Алла Ивановна наконец эвакуировала свою натуральную кожу вместе с остатками искусственной.

Но и Рыжего, и Серого ее судьба интересовала мало. Они как по команде двинулись из коридора в комнату, стараясь ступать как можно тише.

Девушка в красном платье по-прежнему лежала на полу, заведя глаза и не дыша.

– Ё-ка-лэ-мэ-нэ!.. – задумчиво прошелестел Серый. – Если Сонька там, на лестнице, кого же мы придавили, а? Ты ничего не мог перепутать, придурок?

– Да ты что?! – громким, возмущенным шепотом отозвался Рыжий. – Да я эту проститутку с пятого класса знаю!

Серый погрозил ему кулаком: тише, мол! – и снова вышел в коридор.

Следом прокрался Рыжий.

– Анри, ты что тут делаешь? – весело спросил на площадке голос той, чье тело они только что видели возле кровати, и Рыжий нервно дернул рукой, впервые в жизни ощутив желание перекреститься. – Ты почему на лестнице, а не дома?

– Это вам лучше знать, Сонечка, – ехидно отозвалась Олеся Петровна. – Это ведь вам Евгений Петрович оставил ключи от своей квартиры!

– Ну и оставил, ну и что? – грубо отозвался Сонин голос. – Надоело ему, что вы там в каждую дырку лезете, вот и отдал мне.

– Я… ах?! – послышался возмущенный вопль, и оглушительный хлопок двери возвестил, что оскорбленная Олеся Петровна ретировалась.

– Будешь так дверью бабахать, в следующий раз дом тебе на голову рухнет, никаких террористов не понадобится! – сердито крикнула ей вслед Соня и совсем другим тоном обратилась к Анри: – Дружище, что ж ты тут делаешь? А где Лида?

Серый и Рыжий уже привычно оглянулись на комнату.

Неподвижная, судорожно вывернутая нога. Красный подол. Краешек черного шнура.

– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – выдохнул Серый. – Лида… Она ж говорила: «Я не Соня, а Лида!»

– Близнец?! – недоверчиво пробормотал в ответ Рыжий. – Да брось ты! Не было у Соньки никакого близнеца, я ж ее с пятого класса…

И едва успел увернуться – напарник целил кулаком ему в голову.

– Заткнись! – прошипел Серый, трясясь от ненависти. – Потом побазлаем, кто с кем в школе учился! Драть отсюда надо, понял? Ноги делать!

– Но как? – простонал Рыжий. – На окнах решетки! Давай лучше отсидимся, может, Сонька уйдет?

– Ну, раз Лиды нет, придется нам ее подождать, правда, Анри? – послышался в этот миг Сонин голос. – Садись вот сюда, со мной рядышком… Нет, погоди, я под себя сумку подложу, а то как-то холодно.

Рыжий шатнулся к стене, потому что ноги вдруг сделались как макаронины.

– А вдруг она тут до упора будет сидеть? – выдохнул он. – Или, чего доброго, полицию вызовет, чтоб дверь ломали? Увидит, что сестра не идет, перепугается – и…

– Я ж говорю – удирать надо! Доставай нашу пукалку.

Рыжий выдернул из кармана пластмассовый пистолет.

– Как настоящий, – мрачно хмыкнул Серый. – Чуть только выскочим – ткни Соньке в рожу. А я в пса из баллончика пшикну.

– Главное, не промахнись и в кого другого не пшикни, – посоветовал Рыжий. – В меня, например. Да и вообще – там еще осталось что-нибудь, в баллоне-то?

– Вот заодно и выясним, – хладнокровно ответил Серый. – В нашем деле главное – моральный перевес. Как выскочим – сразу лётом, лётом вниз по лестнице! Понял? Нет, погоди.

Он вернулся в комнату. Послышался треск, и Серый вновь вышел в прихожую, держа в руках два лоскута.

– Вот от покрывала отодрал. – Он протянул один лоскут приятелю. – Морду завяжи, чтоб Сонька тебя не узнала. И шляпу надень, волосы спрячь.

Он сорвал с полки над вешалкой совершенно ковбойский «стетсон» и какую-то кепку. После мгновенного раздумья нахлобучил кепку на себя, а «стетсон» отдал подельнику. Рыжая голова утонула в шляпе до самых бровей, и Серый удовлетворенно кивнул. Еще минута ушла на то, чтобы тщательно завязать снизу лица.

Потом Серый на цыпочках приблизился к двери и принялся осторожно поворачивать рукоять замка.

* * *

Решить, конечно, это одно, а вот сделать… Богдановы лихорадочно собирали справки, обзванивали детские дома. И сразу – обухом по голове: на усыновление огромные очереди, ждать придется самое малое пять лет.

Аня чуть в обморок не упала с телефонной трубкой в руках. Пять лет! Сейчас ей 27, а тогда будет 32. И ведь это – «самое малое»… Как выдержать? Как дождаться? Как взять себя в руки? А у Димы – хватит ли выдержки и сил? Не плюнет ли он за эти годы на ожидание и не сбежит ли от ревнивой истерички, в которую в одночасье превратилась веселая, милая Анечка?

И пожаловаться на жизнь совершенно некому. Разве можно так вот взять – и признаться в собственной несостоятельности тем самым подружкам, которые всегда завидовали их с Димой неземной любви? Аня за последнее время нарочно отдалилась от всех, чтобы не видели ее исплаканных глаз, поблекшего лица, а на работе вечно отвиралась нездоровьем и держалась до того отчужденно, что с ней уже не решались лишний раз заговаривать.

И вот однажды она нос к носу столкнулась со своей бывшей сокурсницей. Нонна ее звали. Да, точно – Нонна. Дело случилось в автобусе, причем ни сойти, ни увернуться в давке было невозможно, и Аня дорого дала бы сейчас за какую-нибудь аварию, чтобы скрыться от больших, водянисто-голубых Нонниных глаз. Однако эти глаза были полны одного чувства: жгучего негодования. И на Аню сразу, без предварительных вежливых расспросов, это негодование было немедленно выплеснуто, хотя предназначалось вовсе не ей, а Нонниной квартирантке, которая, которая такая… (это было произнесено так же громко, как и все прочее), оказывается, беременна! А ведь был железный уговор: никаких мужчин и детей, приходить не позже десяти вечера, вообще вести себя как порядочная девушка! Ирочка продержалась полгода, потом у нее появился какой-то кавалер… но с некоторых пор ее тошнит по утрам, из туалета доносятся жуткие, отвратительные звуки, она то плачет, то в обморок падает, и по всему видно: плохи дела. И рыдает: похоже, кавалер, узнав о беременности, подружку бросил. Нонне надо было девчонку сразу выгнать, но она, дура, пожадничала: как раз накануне взяла у нее деньги аж за три месяца вперед, ну и потратила их, само собой разумеется. И что теперь делать? Домой, в деревню («Ирка родом из того самого Веринского совхоза, куда нас когда-то на первом курсе отправляли, помнишь, Ань?»), возвращаться не собирается: мать умерла, отец ее сразу прибьет, и вообще – какой смысл позориться? Деньги у нее тают, через три месяца Нонне придется дать ей от ворот поворот, а куда она пойдет с брюхом – на улицу, что ли?!

– Главное дело, – трясясь от возмущения, прокричала на весь автобус Нонна, – она мне на днях говорит: раз аборт делать поздно, может, я рожу, а вы моего ребенка к себе возьмете, а то что это такое: живете одна как перст, ни детей у вас, ни кошки, ни собаки, ни мужа! Ты представляешь?! А мне никто не нужен, тем более какой-то там ребенок, у меня их вон – в четырех классах сто двадцать идиотов, выше головы хватает! И главное, Ирка сказала, что дорого за своего ублюдка с меня не возьмет! Ну, спасибо! Век за нее буду Бога молить! Ой, Ань, пока, я чуть свою остановку не проехала! – И Нонна принялась энергично пробираться к выходу.

Аня пробормотала вслед: «Пока» – и плюхнулась на освободившееся рядом сиденье. Что-то перестали держать ноги. И надо было подумать, хорошенько подумать…

* * *

Соня, прикорнувшая рядом с Анри на ступеньке, изумленно встрепенулась, услышав скрежет замка.

Что за черт? Значит, Лида была в квартире? Почему же она не впускала собаку? Неужели так испугалась добрейшего ротвейлера, что заперлась от него на все замки?

Соня с раскаянием качнула головой. Конечно, она сыграла с Лидой плохую шутку, но, расскажи она сестре про Анри заранее, совсем не факт, что Лида согласилась бы «махать не глядя». То есть железно не согласилась бы. А ведь Соне до зарезу нужно было оказаться на кладбище именно в то время, когда уезжал Евгений. Просто грех был не воспользоваться таким подарком судьбы, как появление этой «невинной простушки» Лидочки. Другое дело, что съездила Соня на кладбище зря. Ничего, кроме новых унижений, не испытала.

На глаза навернулись слезы, и Соня смахнула их сердитым движением. А, к чертям. Думай о приятном. О том, например, какую сцену сейчас устроит тебе сестра.

Впрочем, и Соне есть за что устроить сцену дорогой Лидочке!

Ба-бах! Дверь с грохотом распахнулась. Соня едва успела отпрянуть, как мимо нее промчались вниз по лестнице две какие-то сгорбленные фигуры.

Анри взревел и понесся следом. Через миг все трое исчезли, потом внизу тяжело хлопнула дверь подъезда, и все стихло.

«Грабители! – сообразила Соня. – Это были грабители, которые обчистили Женьку!»

Она вбежала в квартиру и тут же кинулась на кухню, где стоял телефон. Схватила трубку – тишина.

Батюшки, провод-то обрезан! Вон какой кусище выхвачен, не меньше полутора метров.

Надо найти мобильный. Куда она его сунула?.. Нет, сначала надо посмотреть, что украдено. Соня метнулась в комнату, бросила встревоженный взгляд на комод – и замерла при виде неподвижного тела в красном платье. Бледно-золотистые волосы разметались на грязном полу, голова неестественно запрокинута, а на шее…

«Так вот зачем им понадобился телефонный провод, – отстраненно подумала Соня. – Вот зачем…»

Не сознавая, что делает, она вышла в коридор – и вдруг качнулась к стене. Ноги подкашивались. Как-то внезапно, словно ударом, до нее дошло, кто это лежит там, возле кровати, и почему такими знакомыми кажутся красные босоножки на поджатых ногах, и красное разметавшееся платье, и пряжа волос.