Лабиринты времени

…знамения много на небеси. Ночью потече небо все, и бысть червлено, яко кровь, и мнози видеши течение звездное на небеси, и отторгахуся звезды от небеси на землю…

Ударило по глазам, и мгновенно пропало ощущение начала пути, ибо путь казался бесконечен, а значит, не имел и начала.

…А пред взором лежат четыре страны света: на юге – красная, на востоке – зеленая, на севере – черная, на западе – белая, и там, на западе, виднеются Зыбучие пески и Мертвая вода, а в самом центре мирозданья земля желтая, и посреди желто-солнечного круга вздымается к небу гигантская шелковица Фусан, по ветвям которой порхают-перескакивают золотые птицы-солнца, поочередно возвещая рассвет своим пением.

Вцепился испуганно в запястье – скользит под пальцами чудодейный изумруд, словно некая нить скользит под пальцами, ведет…

…Лик небес затаенно глядит с высоты. Полуночные звезды уходят, звезды утренние приходят. Ветер, ветер разметал их? Ночь крутит над головой широким подолом, путает узоры!

«Не думаю, сударь, что тот, к кому вы идете, разрешит наши недоумения – Задача-то ваша чисто разведывательная».

…Птица с головой человечьей – чья-то сгибшая жизнь! – парила впереди в бесконечном коридоре, что вел мимо огненных, запертых дверей, некоторые из коих вдруг распахивались, являя вспышки чужой…

«Чтобы не тратить времени на разъяснения, функцию гипноубеждения тоже возьмет на себя браслет».

…Из мирно спящих бровей колдуньи вылетела бабочка-душа и вострепетала в бездны.

«Только сигнал браслета будет знаком остановки. Все остальное лишь призраки».

…балки, кирпичи, серебристое мерцанье ткани сквозь крошево…

…Не ведаю, сколько времени минуло, вижу лишь – облака и воды беспрерывно куда-то текут. И дрожкой дрожу, и силы не стягаются дальше идти, и нить печали трепещет в пальцах, словно нить жизни моей, манит, зовет…

Кошка сидела в сугробе, и от слез ее плавились в небесах радуга зимняя, никем и никогда не виданная.

…семнадцати – двадцати… идентифицировать не удалось… просьба сообщить…

…Колесницу света влекли за собой крылатые существа; только блеск множества глаз и взмахи сверкающих крыльев видны.

«Следим за вами, помните это и ни о чем не волнуйтесь. При самомалейшей угрозе…»

Сколько же, сколько еще блуждать средь водопада картин и звуков?!

Драконы и фениксы…. Могучие горы полны сиянием твоим, среди всех богов Вселенной никто не превосходит тебя!

…И наконец синяя ваза с изображением белого дракона ударилась о твердь и разбилась.

Изумруд на запястье мягко засветился. Лабиринт был пройден. Дверь открылась…

Лицом к лицу

…и Стрелец осознал себя среди каменных громад, в грохоте и копоти. Низко нависало мутное небо, липли к лицу мелкие снежинки. Мимо, словно подхваченные вихрем, летели люди, и лиц не мог разобрать Стрелец в нагромождении тяжелых одежд. Чудилось, он наблюдал самопроизвольное коловерченье вещей. Ветви деревьев были срублены до основания, и голые стволы мрачно стерегли улицу.

Страшен и чужд показался Стрельцу год 90-й десятого века второго тысячелетия! Страшен и чужд, словно продолжение только что пройденного им Лабиринта, словно вместо выхода нашел он пасть Минотавра!.. Но светился на запястье, успокаивая, изумрудный глазок браслета, данного Булгариным, и, собрав все силы, которые были так внезапно утрачены, словно и впрямь разбились на осколки, Стрелец обреченно шагнул к темному зданию со множеством табличек у двери. Едва ли Булгарин, даже если и впрямь следит за ним, воспримет как «самомалейшую угрозу» эту тягучую тоску, полонившую сердце, а значит, надо продолжать то, зачем пришел сюда.

Через десять минут Стрелец вновь стоял на том же месте, уже побывав в редакции и узнав, что Лучников вообще-то в штате журнала «Фантастика» не состоит – просто иллюстрирует и ведет рубрику «Сфера таинственного», так что застать его здесь, в редакции, сложно. Тем более, что он давно гриппует.

Благодаря браслету ли, приветливости ли пожилой дамы, беседовавшей со Стрельцом, но вышел он из «Фантастики», зная адрес Лучникова, описание пути до его дома и даже неся некоторую бодрость в душе. Похоже, браслет и впрямь обладал даром гипнотическим, потому что облик и одежда Стрельца, разительно отличавшиеся от облика и одежд встречных-поперечных, внимания ничьего не привлекали, никто на Стрельца с изумлением не пялился, а впрочем, взоры прохожих вообще были невидящи, лица отрешенны…

Вместе со спокойствием пришло любопытство, и Стрелец даже не заметил долгого пути к дому Лучникова. Браслет посылал сигналы, которые вели его нужным путем, подсказывали, когда отдавать дань множеству условностей, принятых в этом мире. Наконец железно дребезжащая рогатая будка на колесах извергла Стрельца из недр своих на узкую улицу с приземистыми домами, и, сверившись с полученным адресом, он вошел в затхлый подъезд, поднялся по крутой лестнице и осторожно прикоснулся пальцем к кнопочке над дверью с номером 20.

Что-то было во всем этом, на мгновенье ужаснувшее его: темнота, двери с номером… где-то читал о застенках, пытках…

Мысли его прервала женщина, открывшая дверь, – черноволосая, смуглая, яркая: у нее были необычайно румяные щеки. Выражение лица ее казалось одновременно надменным и встревоженным. И Стрелец увидел с изумлением, что огонек настороженности в ее глазах не угас, несмотря на всю силу браслета.

– Мне нужен Лучников, – с запинкой выговорил Стрелец, еле удержав готовое сорваться с уст привычное «сударыня». Булгарин специально инструктировал его насчет этого обращения и божбы, непопулярных в эту эпоху!

– Его нет, – быстро и очень тихо ответила женщина, наклоняя голову и глядя на Стрельцова исподлобья, отчего ее темные глаза скрылись в тени, а белки блеснули. Было в этом что-то неприятное, даже угрожающее.

– Я слышал, что он болен, – растерялся Стрелец, – но я пришел… приехал издалека.

– Болен, – кивнула женщина, то есть даже не кивнула, а как-то отмахнула головой, и Стрелец увидел, что этим движением она пыталась стряхнуть слезинки с ресниц, но одна скатилась все-таки, и Стрельцу почудилось, будто она тотчас испарилась с этой раскаленной румянцем щеки. – Что же, что издалека, – сказала женщина сдавленным голосом, словно у нее дыхание пресеклось при одном только взгляде на Стрельца. – Приехали – и уедете.

Он даже попятился.

– Если Лучникова нет, я зайду попозже, суда…

– Не знаю, будет ли он позже, – отрезала женщина, слегка нажимая дверью на плечо Стрельца, словно хотела побыстрее выдавить его из дома.

В это мгновенье резко повеяло сквозняком, пролетел холодный ветерок, и в дверях, ведущих в комнаты, появился высокий человек в темно-серой одежде.

Лицо его выражало удивление, однако Стрельцу показалось, что с большим недоумением, чем на нежданного гостя, хозяин смотрел на стремительно обернувшуюся к нему женщину, словно был озадачен ее присутствием в своем доме.

– Это опять ты, Анна? – спросил он недоверчиво, щурясь в полутьму коридора.

Женщина молчала.

– Ну что же… Да, а я что-то замерз сегодня, зашел погреться, – как-то непонятно сказал хозяин и улыбнулся Стрельцу. – Вы ко мне? Из редакции небось направили? У вас материал для «Сферы»?

Стрелец невольно вздрогнул при этом слове.

– Поболеть не дадут спокойно, – сказала с ненавистью Анна.

– Ничего, проходите, проходите. Я уж утомился один да один, – говорил Лучников, делая Стрельцу приглашающие жесты.

Наконец Анна посторонилась.

– Пройдите! – приказала она, и Стрелец ощутил, что взгляд ее упирается ему в спину, будто дуло огнестрела. Он с облегчением перевел дух, когда дверь за ним закрылась.

Первой мыслью его было: «Немудрено заболеть! Какая сырость, холод!» – а потом он забыл обо всем.

Стрелец оказался в высокой просторной комнате, увешанной множеством картин. Зрелище это захватило его с первого же мгновения. Он так и замер: ведь на большинстве их был запечатлен не беспечный щебет земной красы, а мир Космоса. О нет, это был не тот Космос, который видим только астронавтам и полонил воображение большинства землян: чудовищная и манящая бездна с вкраплениями яростных солнц и межзвездными провалами – бездонными до замирания сердца, головокружения. Холод, одиночество… Нет, здесь была сверкающая, многоцветная Вселенная – обиталище богов бессмертных! – вся перевитая златом-серебром созвездий, подобная той Вселенной, которая раньше открывалась Стрельцу только в Сфере!

Он словно бы вернулся в родимый дом… Протянул руки к стене – и спохватился, перехватив взгляд Лучникова.

– Если бы светила небесные не сияли постоянно над нашими головами, а могли быть видимыми с одного какого-нибудь места на Земле, то люди целыми толпами ходили бы туда, чтобы созерцать чудеса неба и любоваться ими. – медленно произнес Лучников, обводя картины широким жестом.

Стрелец улыбнулся:

– Вот уж точно сказано! Кто такой умный? А кто же написал эти картины?

– Слова принадлежат Сенеке. Картины – мои.

– Да, ведь вы художник, – вспомнил Стрелец сказанное ему в редакции.

Лучников молчал. Он стоял в свободном простенке у самого окна, чуть касаясь затылком тяжелой серебристой шторы, и от этого тусклого полусвета его русые волосы казались подернутыми сединой. Лицо померкло. Теперь он показался Стрельцу постаревшим, измученным. Или и впрямь болезнь пригасила живой свет его лица? Но такую печальную усталость Стрелец встречал прежде только у много поживших, много испытавших людей.

– Был, – внезапно произнес хозяин дома, и Стрелец не сразу сообразил, о чем речь. – Был художником.

– А теперь? – с непонятным ему самому волнением спросил Стрелец.

– А теперь… – Лучников запнулся, бросил взгляд в окно, потом опять на гостя. – Теперь хвораю. И собираю иногда случаи для «Сферы». Так что у вас там?

Стрелец смешался. Господи, да он совершенно запамятовал, зачем явился сюда, зачем искал встречи с Лучниковым!

«Решайте сами, как себя вести, – говорил на прощанье Булгарин. – Смотрите по обстоятельствам. Браслет поможет вам убедить Лучникова в чем угодно, но, может быть, не стоит сразу открываться. Выдайте историю с Девой, скажем, за некое видение, что ли, за таинственный случай…»

И вот пришла пора что-то говорить. Лучников ждал ответа, а Стрелец медлил, перебегая взором от одной картины к другой. Некоторые были повернуты к стене, а прочие, чудилось, жили сами по себе.

Стрельца до глубины души поражало сходство эфемерных образов Сферы с теми персонажами, которых он видел на этих холстах. Но теперь он смотрел внимательнее и различал не только радугу красок и буйство фантазии, но и подробности, с первого взгляда ускользнувшие от него.

Уже стало ясно, что настольной книгой Лучникова – как, впрочем, и самого Стрельца во время подготовки к съемкам феерии, – было «Описание всего звездного неба» Яна Гевелия, только вот звездный мир Лучникова, сохраняя основные черты и волшебную особенность гевелиевых картин – изображение созвездий словно бы не с Земли, а с другой, противоположной стороны, как, возможно, видит их и сам Творец, – был населен иными существами.

Так, Змееносец в одежде землепашца держал чудище, пламеневшее червонным золотом, этакого Змея Огненного… с женским ликом. Чаша, у Гевелия украшенная львиными головами, здесь имела вид крутобедрой фарфоровой вазы, вроде китайской, с изящным рисунком. На ней по кобальту был изображен белый парящий средь облаков дракон, однако Стрелец разглядел и тщательно вырисованную сеть трещин, словно художник задался Целью показать, как бережно была склеена разбитая на мелкие кусочки ваза. Стрелец невольно вздрогнул при виде ее, потому что тотчас вспомнил непостижимое ощущение, настигшее его в Лабиринте, когда он уже изнемог от бесконечности пути: будто его тело, как хрупкая ваза разбилось о твердь странствий – и лишь тогда забрезжил выход…

На другой картине вместо кокетливой Кассиопеи была изображена на ее троне и в ее позе прекрасноликая обнаженная женщина в тяжелых ожерельях и браслетах. Богатые косы ее венчало изображение священной змеи – урея, словно у египетской царицы древности.

Андромеда же оказалась облаченной в причудливые шелка, ее высоко подобранные волосы были пронзены двумя острыми шпильками с золотыми шариками на концах, а глаза чудились длинными, по-восточному раскосыми…

Стрелец тряхнул головой, пытаясь оторвать взгляд от этих странных, чарующих полотен, да так и замер. Созвездие Стрельца – его созвездие! – на одной из картин представало в виде молодого офицера; Стрелец невольно вспомнил картины русских баталистов XIX века, которыми недавно ему пришлось пользоваться при подготовке к историческому сериалу. Но увидеть вот такого прапорщика среди звезд, между Скорпионом и Козерогом!.. Тяжелый пистолет был вскинут, а вверху виднелось созвездие Лиры, почему-то имеющей вид гитары с оборванными струнами.

Стрелец повернулся к Лучникову.

– Почему у нее струны оборваны? – с неожиданной для самого себя резкостью спросил он.

– Они порвались сами, одна за другой, от времени. Возможно, это сделал и я. Очень красиво, верно? Словно изломанные в отчаянии руки. Но, может быть, вы перестанете бродить, будто в музее чужой жизни, от картины к картине, тем более, что это всего лишь копии, и объясните наконец, что же привело вас сюда?

Стрелец опять не успел ответить. Он только сделал движение, пытаясь успокоить Лучникова, как вдруг, одновременно с его жестом, в форточку ворвался ветер. Но это не был клуб стужи, перемешанный с колючими снежинками, которые носились за окном. Чудилось, ветерок прилетел сюда из цветущего сада… Стрельцу даже почудилось, что он видит белые лепестки.

Руки Лучникова взлетели, будто готовые к объятию. Лицо его вспыхнуло, он зажмурился, но Стрелец успел заметить, что в глазах его проблеснуло выражение не то боли, не то всепоглощающего блаженства… О, сейчас он казался не усталым и больным, а юношей смятенным! Наконец Лучников разомкнул ресницы. Взгляд его был затуманен.