Магараджа объявил, что нынче – праздник жертвоприношения в честь Кали, богини смерти, которую необходимо постоянно умилосердствовать, чтобы она не ополчалась на род людской, и по этому случаю гостям предстоит увидеть два великолепных действа. Через три часа после полуночи, в ту пору, когда жертвенный нож Кали особенно обильно орошается кровью, произойдет огненное представление, по-европейски называемое фейерверк, причем магараджа обещал послать слуг к гостям, чтобы те ни в коем случае не проспали и не упустили ничего из великолепного зрелища.

Но это – ночью. А сейчас белые сагибы увидят… увидят не что-нибудь, а казнь слоном!

Какое-то время и Василий, и Реджинальд тупо смотрели на хозяина, затем переглянулись. Не сказать, что их так уж пугало зрелище смерти: все-таки оба прошли кровопролитнейшую войну, видели и казни – расстрелы вражеских лазутчиков, захваченных дезертиров например… Но у обоих как-то не укладывалось в голове, что организованное убийство может быть экзотическим зрелищем! Оба мечтали об охоте на тигров – по всем туземным обычаям, со слонов, на которых сидят стрелки, а перед ними цепью идут загонщики, криками вспугивают тигра, перегоняют его с места на место и в конце концов доводят до такой безумной лютой ярости, что он забывает о страхе, об инстинкте самосохранения и бросается на людей.

Вот это, понятное дело, развлечение! А наблюдать за убийством… вдобавок казнью слоном… Что, слон будет топтать какого-то бедолагу, что ли?

Лишь вообразив это, Василий ощутил, как остатки завтрака подкатили к горлу, и совсем уже собрался заявить: «Нет уж, увольте, что-то не хочется!» Судя по выражению лица Реджинальда, раджа-инглиш испытывал сходные ощущения и готов был произнести то же самое. Однако магарадже Такура нельзя было отказать в наблюдательности! Заметив нескрываемое отвращение на лицах своих гостей, он сделал сладкую как мед улыбочку и нежнейшим голоском заявил, что казнь сия – необходимое жертвоприношение Кали, без этого просто-таки праздник не праздник! И вообще – эта богиня не из тех, кто стерпит непочтительное к себе отношение. Можно называть Кали ужасной, кровожадной, черной, однако с ней никто не рискует ссориться. Все-таки супруга самого Шивы-разрушителя!.. И магараджа уже несколько дней находился в великой растерянности, поскольку совершенно не представлял, кого из своих верных слуг принужден будет казнить. Все-таки смерть, даже в умилостивление богини, для человека наказание, а никого из слуг не за что, ну совершенно не за что было наказывать! Магараджа, дескать, уже совсем было решился метать жребий, предоставив право выбора самой Кали, вернее, ее жрецам, как вдруг вчерашний день даровал разрешение мучительного вопроса. Жертва найдена!

– Вчерашний день? – переспросил, недоумевая, Реджинальд. – Что же произошло вчера?

Магараджа укоризненно покачал головой.

– О мой дорогой, несравненный друг! – проворковал он. – Неужели вы забыли, что по вине моего садовника едва не погибла одна из прекраснейших женщин, которую когда-либо зрели стены моего дворца, а посему…

– Несуразица какая! – вспылил Василий. – При чем тут ваш садовник?! Не он же, в конце концов, укусил Варень… я хотел сказать, мэм-сагиб… ну, словом, мисс Барбару. Поди и раньше в ваш цветник заползали змеи – тут их вообще хоть пруд пруди, разве убережешься?!

Широкая улыбка магараджи стала еще шире и как бы даже превзошла пределы, отпущенные природою.

– Он мой слуга, – произнес магараджа медовым голосом, в котором, впрочем, ощущалась изрядная примесь меди. – Я его хозяин. И я волен в его жизни и смерти. К тому же о примерном наказании для этой твари меня просила мэм-сагиб Барбара.

Потом, уже гораздо позднее, когда Василий вспоминал этот безумный день, он понимал, что зрелище, предъявленное ему и Реджинальду, было одним из самых страшных, виденных им за всю жизнь.

Садовник был связан и крепкой веревкой прицеплен к задней ноге медленно шагающего по двору слона. Беднягу швыряло из стороны в сторону так, что к завершению казни его мясо и кости превратились в сплошное бесформенное месиво, которое бросили на съедение воронам – ведь вороны, как и совы, птицы Кали.

А Василий подумал, что эта казнь способна порадовать самое свирепое воображение. Как жаль, что проклятущая мэм-сагиб не видела ее! Вот уж потешилась бы, вот порадовалась! А может быть, содрогнулась бы даже ее закоренелая в жестокости душа. Глядишь, зареклась бы лютовать!

Хотя едва ли. Таких небось ничем не проймешь. Недаром Василий невзлюбил ее сразу, еще не видя. Ему только невыносимо было вспоминать, как взывал он к небесам, моля оставить ее в живых, как прижимал к себе – и сердце его разрывалось от боли. Пожалуй, камень королевской кобры сыграл очень малую роль в исцелении дочери Бушуева (Василию теперь даже имени ее называть не хотелось!). Небось такую змеищу-то не всякий яд возьмет. Та кобра, затаившаяся среди роз, небось сама отравилась и сдохла, цапнув лилейную ручку этой гадины!

Василий покосился на Реджинальда. Его приятель был бледен, однако весьма оживленно болтал о чем-то с любезным хозяином.

Верно, у англичан нервы крепче, а может быть, Реджинальд уже столько навидался тут всякого, что кожа у него сделалась крепкой, будто слоновья.

Нет, он, кажется, вовсе спятил! Просит магараджу, чтобы тот через свою супругу передал «очаровательной мисс Барбаре» пожелания скорейшего выздоровления: ведь завтра чуть свет предстоит возвращение в Беназир.

Пожелания скорейшего выздоровления! Очаровательной мисс!.. Да чтоб вас черти-дьяволы побрали!

– Полагаю, леди Агата была бы в восторге от изысканного зрелища, которым нас нынче попотчевали вместо обеда, – со всем возможным ехидством прошипел Василий, улучив минутку, когда магараджа отвлекся от гостей.

– При чем здесь леди Агата? – насторожился Реджинальд.